Из естествоиспытателей особенно видным представителем монизма в тесном смысле необходимо назвать Геккеля с его «клеточными душами». По Геккелю, существуют только атомы, обладающие протяженностью и памятью, следовательно, содержат в себе одновременно элементы физического и психического.
Отражение этих взглядов мы встречаем также у многих других авторов и, между прочим, у Ж. Сури[6]. «Вопрос о происхождении и природе психических явлений по взгляду этого автора может быть сведен в сущности к происхождению и природе жизни». Он видит большую заслугу монистической философии в том, что она подавила традиционное противоположение тела и души, материи и духа и рассматривает их как два вида одного и того же факта, как субъективное и объективное проявление одного и того же процесса, как формы одного и того же вещества, которые нам кажутся другими только потому, что мы их познаем различно.
«Чтобы объяснить происхождение жизни и ее психических особенностей, должно распространить на последние элементы материи, рассмотренной как вещество, как единое и общее бытие, высшие особенности, которые обнаруживают существа, составленные из тех же самых элементов. Если агрегат обладает чувствительностью, это значит, что чувствительность была в потенциальном состоянии в частях, которые его составляют. Можно, таким образом, допустить, что вся материя, по крайней мере в потенциальном состоянии, способна чувствовать и что при известных условиях эта скрытая чувствительность переходит в действие». «Это темное стремление чувствовать и двигаться по некоторому бессознательному выбору обнаруживается в атомах, в молекулах и в особенности в пластидах протоплазмы».
«Таким образом, кроме качеств механических, физических и химических, последние части материи обладают также качествами биологическими, т. е. способностью чувствовать, воспринимать и двигаться».
Надо заметить, что все вышепоименованные воззрения, хотя и до сих пор еще находят своих представителей среди школы чистых философов, тем не менее под влиянием строгой критики постепенно отходят в область истории, так как каждое из них наталкивается на те или другие непреодолимые препятствия.
Так, воззрение, известное под названием дуализма, или дуалистического спиритуализма, встречает главнейшие затруднения в объяснении взаимодействия души и тела, очевидно, что, признав противоположность духа и материи по их природе, невозможно допустить между ними взаимодействия. Поэтому-то спиритуалисты дуалистического направления создавали по этому поводу самые странные гипотезы. Так, например, последователи Декарта должны были прийти к парадоксальному выводу, что каждый акт взаимодействия души и тела совершается с помощью вмешательств сверхъестественных сил или Бога (окказионалисты). С другой стороны, на помощь дуализму явилась не менее странная гипотеза Лейбница о предустановленной гармонии, которая как бы предопределяет параллельный ход физических и психических процессов в нас самих.
Что касается монистического спиритуализма или идеализма, то, не говоря о многочисленных затруднениях, которые встречаются при неизбежном, как мы видели, допущении перемещаемости души, выставлялись веские возражения против положения, что душа представляет собой простую сущность.
С другой стороны, спиритуалистическое воззрение, признающее только существование в природе одного духовного начала и отрицающее существование вещества, – воззрение, согласно которому все наши представления о вещественном мире суть только иллюзии, результат обманов чувств, стоит вообще в таком противоречии с данными наблюдения и опыта, что оно всегда казалось ошибочным огромному большинству лиц, не имеющих большой склонности к философствованию.
В самом деле, из того, что внешний мир мы воспринимаем посредственно, конечно, нельзя выводить идею об отрицании внешнего мира и допустимо лишь мыслить, что мы не воспринимаем явлений внешнего мира так, как они есть на самом деле.
Что касается имманентного идеализма, то, держась точки зрения, что ощущения лежат вне нас и только зависят от мозга, он оставляет без ответа вопрос, как и чем установляется эта зависимость ощущений от мозга. Последнюю ведь нельзя представить без того, чтобы внешние объекты как-либо, т. е. прямо или косвенно, не воздействовали на мозг, а если дело сводится к воздействию на мозг внешних объектов, то это воздействие и есть тот или другой вид интроекции. Наконец, если ощущения лежат вне нас, то где же протекают другие продукты мысли? Ведь нельзя же представлять себе, что вся наша сложная мыслительная деятельность до философии включительно протекает не внутри нас, а вне нас и лишь зависит от нашего мозга. С другой стороны, отвергая гипотезу интроекции, это учение не считается вовсе с тем, что новейшей психофизикой доказано, что процессы восприятия требуют определенного времени, которое тратится на проведение впечатления в мозг и на развитие там сознательного ощущения; оно напротив того признает, что зависимость ощущений от мозга, или закон обратного действия, отличается от законов природы тем, что «не протекает с уловимой скоростью во времени и пространстве» (Циген). Наконец, это учение, имея дело только с ощущениями, не может говорить по существу не только о материи, но и об энергии, которая ведь также не дана в наших ощущениях, а вне их, а в таком случае это учение совершенно равносильно уничтожению внешнего мира.
Новейший материализм, как известно, главнейшей опорой своего учения выставляет тот факт, что психические явления всегда связаны с телесными процессами; но другие авторы справедливо возражают против этого, что в действительности психические явления ничуть не составляют следствия телесных явлений, иначе говоря, между процессами физическими, или материальными, и психическими, или духовными, ничуть нельзя уловить причинного отношения, подобного тому, которое может быть между двумя явлениями природы, из которых одно является причиной, а другое – его следствием.
Если встать на ходячую точку зрения материалистов, что психические процессы суть не что иное, как процессы молекулярного движения, то все вместе с этим нимало не подвигается сущность вопроса, так как, из физических, хотя бы и тончайших, молекулярных процессов нельзя вывести явлений сознания, не признав какое-либо элементарное психическое явление одним из свойств безжизненной материи, но одухотворение материи, приписывание ей духовных свойств перестает уже быть чисто материалистическим учением[7].
С другой стороны, тот отпрыск материализма, который, производя психическое из материального, признает первое простым эпифеноменом второго, наталкивается на то непреодолимое затруднение, что вынужден допускать в психическом совершенно излишнюю, ненужную вещь. А между тем то же материалистическое воззрение своим краеугольным камнем ставит то положение, что в животной организации изначала совершенно лишних и ненужных вещей вообще не существует. Если и допускается существование лишних органов, то не иначе как в зачаточной форме и притом в форме пережитка прошлых периодов существования, когда эти органы были и нужны, и полезны. Следовательно, с принятием психического, как эпифеномена физического, приходилось бы для одного психического создавать нечто совершенно исключительное, противоречащее всему, что мы знаем о развитии организмов по закону эволюции.
Многие думают, что учение Спинозы о слитности духа и материи в одной высшей сущности, или субстанции, имеет преимущество перед другими воззрениями, но это большое заблуждение.
Прежде всего, принимаемая этим учением высшая субстанция, одновременными проявлениями которой являются как внутренний, так и внешний мир, для нас остается совершенно неизвестной. Не есть ли эта высшая сущность, соединяющая дух и материю воедино, то же чудо, производящее предустановленную гармонию, которая, как мы знаем, понадобилась для развития учения Декарта. Во всяком случае гипотеза эта признает без достаточного основания совершенно недоступное нашему познанию и к тому же ставит нас в тупик перед вопросом, как убедиться в существовании психического, или духовного, элемента в неорганической материи и в чем, собственно, заключается здесь его роль? Не будучи спиритом, конечно, никто не в состоянии ответить на этот вопрос каким-либо образом. То же самое следует сказать и по поводу Геккелевской гипотезы, которая, кроме того, не принимает во внимание других психических процессов, кроме памяти.
Из сделанного обзора нетрудно усмотреть, что, несмотря на необыкновенную по своим размерам затрату умственного труда со стороны наиболее видных мыслителей старого и нового времени, вопрос об отношении духовного или психического, начала к физическому не подвинулся вперед ни на один шаг. Мы и теперь, как тысячу лет назад, останавливаемся перед неразрешимыми загадками мира, что такое дух и материя и какое их взаимное отношение друг к другу? Ошибка всех вышеуказанных воззрений состоит именно в том, что ими отыскивалась умозрительным путем сущность вещей, между тем как, истинное знание ничуть не заключается в отыскании сущности вещей, а в разъяснении соотношений между теми и другими явлениями. К сожалению, отказаться от разрешения вопроса о сущности психического, или духовного, не так легко, так как этот вопрос самым тесным образом связан с вопросами религиозными, политическими и правовыми. Этим, без сомнения, и следует объяснить тот факт, что вопрос о сущности психического не перестает волновать умы философов и психологов до самого последнего времени и служит предметом живого интереса для всех вообще образованных лиц.
Еще не так давно мы пережили период, в котором материализм, получивший новый толчок к развитию в успехах естествознания и современной физиологии, казалось, готов был торжествовать свою победу над всеми философскими воззрениями. В этот период увлечения материализмом много спорили о связи душевных явлений с физическими и делали попытку убедительнейшим образом доказать, что подобно тому как печень производит желчь, так и из мозга, снабжаемого кровью и содержащего в себе электрические силы, возникает мысль. Таким образом, опять возник, вопрос о сущности психического и связи его с телом, что уже служило предметом изысканий умозрительной философии. Естественно, что усилия новейших мыслителей по отношению к упомянутым вопросам оказались столь же бесплодными, как и все прежние попытки, сделанные в этом направлении.
Нельзя, впрочем, отрицать одной важнейшей заслуги новейшего материализма: несмотря на то что в отношении выяснения сущности вопроса о природе и происхождении психического новейший материализм ограничился очень грубыми и даже наивными воззрениями, он дал могучий толчок к развитию современного нам естествознания и, между прочим, направил умы на изучение вопросов, связанных с отправлениями мозга и с материальными условиями, сопутствующими психической деятельности. Опираясь на данные анатомии и физиологии, новейший материализм направил внимание исследователей также и на изучение соотношений между психической деятельностью и физико-химическими изменениями, происходящими в самом мозгу. Тем самым был открыт обширный путь для вполне научных и крайне интересных исследований, на основании которых не только вполне окрепла мысль о теснейшей связи между психическими и телесными, или материальными, процессами в нашем организме, но и изучены с большой подробностью те условия и те физические или вещественные средства, с помощью которых мы можем изменять соответствующим образом и нашу психическую сферу.
Без сомнения, изучение этих сторон вопроса имело огромную важность для человечества и притом не только в отношении общего понимания наших психических процессов, но и в деле воспитания, а также и в вопросе о лечении психических, или душевных, расстройств. Под влиянием вышеуказанных исследований новейшая педагогия должна была отбросить старые схоластические воззрения о принципах воспитания психической сферы, она признала в деле воспитания необходимость правильного телесного развития и, опираясь на физиологические данные, вступила в путь совершенно новый и, без сомнения, наиболее плодотворный.
Точно так же в другой области человеческого знания – в психиатрии – произошел не менее, если еще не более значительный переворот, благодаря которому новейшая психиатрия сблизилась самым теснейшим образом с остальными областями медицины и также, как другие отделы клинической медицины, стала опираться в своих положениях на анатомо-физиологические данные, а равно и на факты, черпаемые из физиологической психологии.
В свою очередь, получив толчок в своем развитии, психиатрия как наука, занимающаяся болезненными расстройствами душевной деятельности, оказала огромные услуги психологии. Новейшие успехи психиатрии, обязанные в значительной степени клиническому изучению психических расстройств у постели больного, послужили основой особого отдела знаний, известного под названием патологической психологии, которая уже привела к разрешению весьма многих психологических проблем и от которой, без сомнения, еще большего в этом отношении можно ожидать в будущем.
Вместе с успехами современной психологии оказалось, что к ней приложимы опыт и математика, благодаря чему развился целый отдел психологии под названием психофизики и экспериментальной психологии, причем наши наблюдения над психической сферой стали приобретать точность физических опытов. На этом поприще выдвинулось до сего времени уже достаточное число видных имен, между которыми мы назовем Вебера, Фехнера, Вундта, Гельмгольца, Прейера, Бине и других, как более выдающихся. Исследованиями этих авторов оказаны современной психологии незаменимые услуги и надолго обеспечено ее прогрессивное развитие.
Наконец, развитие современной психологии обязано в известной мере и опытам над животными, с разрушением тех или других областей мозговой коры. Правда, психическая сфера животных представляется относительно слаборазвитой, но элементарные психические явления и процессы, как то: выработка ощущений и представлений, обнаружение чувствований и побуждений у высших животных, как и у человека, одни и те же, благодаря чему в известных пределах и с некоторыми ограничениями результаты вышеуказанных опытов над животными могут быть переносимы и на человека.
Без сомнения, еще большую цену для психологии имеют наблюдения над лицами с патологическим разрушением тех или других областей мозговой коры, в особенности же те из них, которые сопровождаются посмертным вскрытием. Такими наблюдениями не только проверяются результаты вышеуказанных экспериментов над животными, но и пополняются еще новыми данными, в особенности, что касается разнообразных расстройств речи и высших психических отправлений. Благодаря всем вышеуказанным условиям выяснилось, что психическая деятельность всегда предполагает два порядка явлений: 1) явления собственно психические, 2) и явления материальные, или физические, происходящие в определенных частях мозга.
О проекте
О подписке