Все трое на богов похожи. (33)

Граф, восседавший на коне, увлекает юношу рассказами о рыцарских подвигах и о жизни рыцарей при дворе короля Артура и говорит:

…"Ты молод чересчур.

Но славный наш король Артур

Возводит в рыцарское званье

Всех, кем заслужено признанье

И покровительство его.

Кто не страшится ничего,

Кого геройство не покинет,

Тот при дворе Артура принят.

Спеши припасть к его стопам,

И рыцарем ты станешь сам!.." (34)

Юноша приходит к матери и требует дать ему коня и доспехи, чтобы он смог отправиться в Нант ко двору короля Артура. Встревоженная Герцелойда решает прибегнуть к хитрости:

Порою хитрость – та же сила…

И вот схитрить она решила:

"Сын просит дать ему коня?

Что ж, он получит от меня

Коня – то бишь, слепую клячу -

И шутовской наряд в придачу,

А в одеянье дурака

Узнает он наверняка

Толпы насмешки и побои:

Мол, коли шут – не лезь в герои!..

И ненаглядный мальчик мой

Сам в страхе кинется домой…"

Так поступить она решила

И в тот же вечер сыну сшила

Из мешковины балахон,

Подобье неких панталон

И туфли из телячьей кожи,

Что и на туфли не похожи,

Да с погремушками колпак,

Что скажешь? – вылитый дурак!.. (35)

Герцелойда надеется, что при дворе новобранца Парцифаля поднимут на смех, и очень скоро сын сам будет вынужден вернуться домой.

И действительно, поначалу все только насмехаются над простодушным юношей. Но затем происходит нечто неожиданное. Это событие кажется чем-то случайным, непонятным для всех. Парцифаль встречает рыцаря Итера Красного, двоюродного племянника короля Артура. Тот рассказывает Парцифалю, что король лишил его владений и теперь Итер желает вступить в поединок с рыцарем из свиты короля, чтобы вернуть себе законное право на земли.

И вдруг Парцифаль заявляет, что готов сражаться. Придворные смеются, Парцифаль и на рыцаря-то не похож. Но каким-то чудом Парцифаль соперника побеждает. Прежде он никогда не держал в руках оружия, а тут проявил какую-то невероятную доблесть. Казалось бы, это просто удачное стечение обстоятельств. Но Парцифаля принимают ко двору, и он становится одним из рыцарей короля Артура.

Важную роль в его жизни в этот период играет рыцарь Гурнеманц, который старается обучить неискушенного Парцифаля всем тонкостям рыцарского искусства. Он ведь не знал ничего. И старый князь дает Парцифалю целый ряд наставлений:

"Стремись священный стыд сберечь,

Знай: без священного стыда

Душа – как птица без гнезда,

Лишённая к тому же крыл…"

И далее проговорил:

"Будь милосерд и справедлив,

К чужим ошибкам терпелив

И помни всюду и везде:

Не оставляй людей в беде.

Спеши, спеши на помощь к ним,

К тем, кто обижен и гоним,

Навек спознавшись с состраданьем,

Как с первым рыцарским даяньем…

Господне ждёт благодаренье,

Кто воспитал в себе смиренье!..

Умерен будь! Сколь славен тот,

Кто и не скряга и не мот!..

С вопросами соваться бойся,

А вопрошающим – откройся.

При этом никогда не ври:

Спросили – правду говори!..

Вступая в бой, сомкни, мой милый,

Великодушье с твёрдой силой!..

Не смей, коль совесть дорога,

Топтать лежачего врага,

И если он тебе сдаётся,

То и живым пусть остаётся!

Ему поверив на слово,

Ты отпусти несчастного!..

Поверженных не обижай!..

Чужие нравы уважай!

Учись, мой рыцарь, с юных лет

Блюсти дворцовый этикет,

А также рыцарский устав!..» (36)

Но главный совет, который Гурнеманц даёт Парцифалю: никогда не задавать лишних вопросов.

Парцифаль старается освоить все эти строгие правила рыцарского поведения. Он снова отправляется в путь, следуя некому странному, «полному обещаний» зову, «идущему прямо с облаков»:

Сегодня путь его пролёг

Среди нехоженых дорог,

Средь мхов, средь бурелома…

Чем дальше он от дома,

Тем больше топей и болот… (37)

И вот однажды, с трудом пробираясь сквозь лесную чащу, Парцифаль замечает озеро:

Ладью на озере видать.

И рыбаков. А посерёдке,

В кругу мужчин, сидящих в лодке,

Он замечает одного,

Кто не похож ни на кого:

В плаще роскошном, тёмно-синем,

Расшитом золотом… С павлиньим

Плюмажем… Будь он королем,

Пышней бы не было на нём

И драгоценнее наряда.

Герой с него не сводит взгляда

И спрашивает рыбака:

Что, далека или близка

Дорога в здешнее селенье? (38)

Парцифаль видит, что незнакомец тяжело ранен, но не решается спросить, кто он такой и что с ним произошло, считает, что не положено спрашивать.

Но что он видит в удивленье?

Сколь опечалился рыбак!

В его очах – могильный мрак.

Он грустно молвит: "Милый друг,

На тридцать – сорок вёрст вокруг

Жилья не сыщете людского.

Здесь нет селенья никакого…

А впрочем, добрый господин,

Тут замок – слышал я – один

Невдалеке виднеется…

Вам есть на что надеяться!

Спешите же скорей туда,

Где скал кончается гряда,

Но будьте крайне осторожны:

Глядишь, и оступиться можно!..

Чтоб в замок вас могли впустить,

Вы попросите опустить

Сначала мост подъёмный

Над пропастью огромной.

Опустят если – добрый знак…"

"Что ж. Я поеду, коли так…" (39)

Парцифаль попадает в загадочный замок. А затем оказывается, что рыбак, встреченный им на берегу, это и есть хозяин замка Мунсальвеш король Анфортас:

Тяжёлой хворью он измаян.

Глаза пылают. Хладен лоб.

Жестокий бьёт его озноб.

…

Но вопреки ужасной хвори

Он, с лаской дружеской во взоре,

Увидев гостя, попросил

Его присесть… Он был без сил,

Но добротой лицо лучилось…

И вдруг – нежданное случилось… (40)

Парцифаль видит нечто удивительное:

Дверь – настежь. Свет свечей мигает.

Оруженосец в зал вбегает,

И крови красная струя

С копья струится, с острия

По рукаву его стекая.

И, не смолкая, не стихая,

Разносится со всех сторон

Истошный вопль, протяжный стон.

И это вот что означало:

Всё человечество кричало

И в исступлении звало

Избыть содеянное зло,

Все беды, горести, потери!..

Вдоль стен, к резной дубовой двери,

Копьё оруженосец нёс,

А крик всё ширился и рос,

Но лишь за дверью скрылся он,

Тотчас же смолкли крик и стон

И буря умиротворилась… (41)

Окровавленное копьё – один из важных символов, которые здесь присутствуют. А затем Парцифаль видит и сам таинственный Грааль. Появляются прекрасные дамы со светильниками в руках, а за ними – королева, которая вносит Грааль:

И перед залом потрясённым

Возник на бархате зелёном

Светлейших радостей исток,

Он же и корень, он и росток,

Райский дар, преизбыток земного блаженства,

Воплощенье совершенства,

Вожделеннейший камень Грааль…

Сверкал светильников хрусталь,

И запах благовоний пряных

Шёл из сосудов тех стеклянных,

Где пламенем горел бальзам -

Услада сердцу и глазам…

<…>

Да. Силой обладал чудесной

Святой Грааль… Лишь чистый, честный,

Кто сердцем кроток и беззлобен,

Граалем обладать способен…

И волей высшего царя

Он королеве был дан не зря…

Она приблизилась к больному

(И не могло быть по-иному),

Поставила пред ним Грааль…

Глядит с восторгом Парцифаль

Не на святой Грааль… О нет!

На ту, в чей плащ он был одет…

Но дело к трапезе идёт…

<…>

Грааль в своей великой силе

Мог дать, чего б вы ни просили,

Вмиг угостив вас (это было чудом!)

Любым горячим иль холодным блюдом,

Заморским или местным,

Известным исстари и неизвестным,

Любою птицей или дичью -

Предела нет его величью.

Ведь Грааль был воплощеньем совершенства

И преизбытком земного блаженства,

И был основою основ

Ему пресветлый рай Христов. (42)

Грааль предстаёт здесь как глубоко таинственный, многоплановый образ. С одной стороны – это волшебный предмет, своего рода чудесный источник, способный поддерживать жизненные силы человека, а с другой – священная духовная реликвия. Парцифалю вообще очень хотелось бы узнать, что происходит. Всё увиденное кажется ему слишком загадочным:

Он потрясён, смятен – не скроем.

Спросил бы: что творится здесь?

Однако скромность, а не спесь

Ему задать вопрос мешает

И права спрашивать лишает.

Ведь Гурнеманц предупреждал,

Чтоб Парцифаль не задавал

При неожиданных соблазнах

Вопросов лишних или праздных:

От любопытства кровь бурлит,

А вежество молчать велит!..

"Нет, любопытством не унижу

Честь рыцаря!.. А то, что вижу,

Мне объяснят когда-нибудь,

Лишь надо подождать чуть-чуть…"

<…>

Но тут приблизился к нему

С мечом в руках оруженосец,

Меч Парцифалю преподнёс,

Великую радость ему принёс.

Больной король обращается к Парцифалю со словами:

"Был этот меч всегда со мной,

Всегда служил мне верно.

Теперь же дело моё скверно,

Рука не в силах меч держать.

И он тебе принадлежать

Отныне будет: воздаянье

За добрые твои деянья

И нечто вроде возмещенья

За скромность угощенья…"

Как речь столь странную понять?

Но Парцифаль молчит опять.

Молчит! Хоть все, кто были в зале,

Сейчас вопроса ожидали.

Он, очевидно, нужен всем.

Но Парцифаль, как прежде, нем… (43)

Парцифаль так ни о чём и не спрашивает. А затем уезжает из этого замка, возвращается ко двору короля Артура.

Но однажды, когда все рыцари были в сборе, перед ними появляется посланница Грааля – волшебница Кундри, некое двойственное существо. В её облике присутствуют не только человеческие, но и звериные черты:

Ротик её украшали

Два длинных кабаньих клыка,

Приметных издалека.

Не избежать описаний

Кожи её обезьяньей,

И шерстью обросших ручек,

И умилительных штучек,

Что назывались ногтями,

Но львиными были когтями…

Не уставала она сжимать

Рубиновую рукоять

Длинной шёлковой плети…

Страшней никого я не знал на свете… (44)

Кундри принимается обличать Парцифаля:

«…Низок и лукав

Ваш нрав и тёмен разум.

Красавцем ясноглазым

Посмели вы прийти сюда.

Меж тем от вас – одна беда.

Я всем чудовищем кажусь,

Но лишь одним сейчас горжусь,

Что с вами мы не схожи.

Мы не одно и то же!

Вы сердцем, вы душой урод!..

Пошто трусливо смолк ваш рот?

Иль требуют сокрытья

Известные событья?..

Скажите, рыцарь: как же так?

Вам скорбный встретился Рыбак,

Несчастием томимый…

А вы? Промчались мимо!

В ту приснопамятную ночь

Лишь вы могли ему помочь,

Но вас не занимала

Чужая боль нимало…

(До чьей-то скорби снизойти?!

Куда там! Мне не по пути!

Того печаль изъела?

Но мне-то что за дело?!)

Вы даже не раскрыли рта!..

Но бог вам разомкнёт уста

И вырвет, вырвет ваш язык

За тот невыкрикнутый крик

Простого состраданья!

И нет вам оправданья

Ни в этом мире и ни в том…» (45)

Оказывается, одним лишь сочувственным словом Парцифаль мог исцелить Анфортаса и вернуть былое процветание королевству. Он должен был узнать у незнакомца, в чём причина его мук, проявить сострадание, но исходил лишь из правил рыцарского этикета. Только теперь Парцифаль начинает это осознавать:

«Душу мою застилает мрак.

Вот здесь я стою перед вами

И выразить не могу словами,

Какой измучен я тоской…

Не нужно радости мне людской,

И я назад к вам не приду,

Пока Грааль вновь не найду…

Я сознаю, в чём я виновен:

Был непомерно хладнокровен.

Мне быть не может оправданья,

Поскольку выше состраданья

Законы вежества поставил!

И ради соблюденья правил

Молчал перед лицом несчастья,

Ничем не выразив участья

Анфортасу, кому в ту ночь

Я мог, обязан был помочь!..

Вопрос с моих не сорвался губ

Потому, что молод я был и глуп…» (46)

Отныне для Парцифаля остаётся единственное средство спасти Анфортаса: искупить свою вину подвигами. Он много странствует, чтобы вновь отыскать тот удивительный замок и увидеть Грааль. Но всё безуспешно. И тогда в его душе рождается бунт. Он больше не хочет служить Всевышнему:

"Бог?! Бог?! Но что такое – Бог?! -

Воскликнул валезиец гневно. -

Не наши ль судьбы так плачевны,

Чтоб мы не поняли того,

Сколь бесполезна власть его,

Сколь слаб и немощен всевышний!..

Служить ему? Нет! Труд излишний!

Я верен был ему и предан,

И я обманут им и предан.

Кто на него усердье тратит,

Тому он ненавистью платит.

Я ненависть его приму,

Но боле – не служу ему!..

О, есть иной предмет служенья!..

Эх, друг Гаван! В разгар сраженья

На помощь бога не зови.

Взывай к спасительной Любви,

Хранительнице нашей верной!

Прощай, мой друг нелицемерный,

И да храпит тебя Любовь!..

Кто знает, свидимся ли вновь?.." (47)

Но однажды Парцифаль встречает отшельника Треврицента, который на многое открывает ему глаза. Он призывает Парцифаля вернуться к вере:

«Когда б в своём уме ты был,

То одного бы не забыл:

Бог не помочь не может!

<…>

«Бог это – Верность… Посему

Будь верен Богу своему.

Бог – Истина… К безбожью

Идут, спознавшись с ложью…

Бог есть – Добро. А суть Добра

В том, чтоб душа была добра.

Что ни произошло бы -

Всё восприми без злобы.

Свой разум злобой осквернишь, -

Тем самым бога очернишь -

Терпение господне,

Как сделал ты сегодня!

Добро – есть свет, а зло – есть тьма.

И коль ты не сошёл с ума,

Внемли сему совету:

Вернись к Добру и к Свету!..» (48)

Оказывается, этот отшельник – брат Анфортаса и матери Парцифаля Герцелойды. Он рассказывает Парцифалю историю Короля-Рыбака Анфортаса. Унаследовав Грааль, он жаждал ещё большей славы, но в поединке получил рану, которая с тех пор не заживала… В сущности, отшельник посвящает Парцифаля в тайну Грааля:

«…Грааль, он тем и знаменит,

Что человечью жизнь хранит.

Тот, кто на камень глянет,

Пусть знает: хоть побьют, хоть ранят,

Семь дней уж точно он не умрёт!

Это известно наперёд.

Достаточно лишь посмотреть -

И невозможно умереть

В течение недели!

Диво, в самом деле!..

…Исполнен к людям доброты,

Грааль сохраняет их черты

До самой старости молодыми,

Вот только делает седыми

С теченьем лет их волоса -

Знать, здесь бессильны все чудеса!..

В ночь на пятницу страстную

Грааль, о коем повествую,

Из-под заоблачных высот

Белоснежного голубя на землю ждёт

По заведенному порядку

На камень дивную облатку

Небесный голубь сей кладёт.

Так повторяется из году в год…

Облаткою Грааль насыщается,

И сила его не истощается,

Не могут исчерпаться никогда

Ни его питье, ни его еда,

Ни сокровища недр, ни сокровища вод,

Ни что на суше, в реке или в море живёт.

Несметны у Грааля богатства…

Но как же попасть в Граалево братство

И как о том, что ты избран, узнать?..

Надпись на камне умей прочитать!

Она появляется время от времени

С указанием имени, рода, племени,

А также пола того лица,

Что призвано Граалю служить до конца…» (49)

Служение – это и есть главное испытание. Оказывается, Парцифалю суждено было стать новым хранителем Грааля. Но на нём лежит вина. Грехи не позволяют ему вернуться в Мунсальвеш. Его уход из дома стоил жизни его матери. Он никогда даже не задумался о том, что виновен в её гибели. Красный Итер, которого он сразил в своём первом поединке, оказывается, был его двоюродным братом – Парцифаль совершил братоубийство. И, наконец, встретив больного незнакомца, законы вежливости он поставил выше простого человеческого сочувствия. Парцифаль должен искупить свою вину и только тогда сможет вновь отыскать путь к Святому Граалю.

Как бы подводя итог роману, сам Вольфрам фон Эшенбах так объясняет его суть:

Да, я, Вольфрам фон Эшенбах,

За совесть пел, а не за страх

И за своим героем следом

От поражений шёл к победам…

Но высшая из всех побед -

Проживши жизнь, увидеть свет,

Не призрачный, а настоящий,

От чистой Правды исходящий,

Не просто по миру брести,

А Истину вдруг обрести… (50)

Герой романа приходит к пониманию того, что чувство сострадания, искренность и милосердие выше любых рыцарских правил…

В «Парцифале» ещё сохраняются внешние черты рыцарского романа. Но если в прежних подобных произведениях подвиги для рыцаря, в общем-то, всегда были самоцелью, неким героическим приключением, возможностью проявить собственную доблесть, то здесь поиски Грааля – это нечто иное. Сюжет о рыцаре Парцифале превращается в историю героя, стремящегося осуществить предначертанную ему судьбу, обрести некую высшую истину. И этот недосягаемый, непостижимый духовный идеал, вечно влекущий человека, воплощает собой Грааль.

Литература средневекового города

XII-XIII века в Европе – это период становления и расцвета городов. Сначала несколько слов о том, что вообще такое – средневековый город? Происхождение городов в эпоху Средневековья было различным, но, как бы то ни было, города всегда становились центром ремесла и торговли. Городское население составляли прежде всего ремесленники, которые объединялись в цеха, и купцы, которые тоже в свою очередь образовывали гильдии. Естественно, в каждом городе обязательно был храм, в связи с чем в составе горожан присутствовало духовенство. И, конечно же, студенчество. Только назывались студенты в Средние века иначе – школярами. Во многих средневековых городах, правда уже к концу эпохи, возникают университеты.

Вся культура Нового времени – это в сущности культура города, вся европейская цивилизация – это торжество города над деревней. Но в то же время город вполне вписывался в средневековый миропорядок. Правда, жизнь горожанина мало чем напоминала жизнь рыцаря. Она проистекала в основном в сфере материальных, практических интересов, в то время как рыцарь был как бы отрешён от подобных забот, жил точно в некоем особом, выпадающем из обыденности мире. Его сфера – мир идеального. А горожанин… Повседневные заботы составляли непосредственное содержание всей городской жизни. К тому же города нередко подвергались рыцарским набегам. Рыцари грабили городское население. Церковь тоже в свою очередь обкладывала его разного рода поборами. Поэтому город видел как бы изнанку средневековой жизни. Рыцарь в глазах горожан – вовсе не тот герой, каким он представал в рыцарских романах, а нередко – грабитель и насильник, важный человек, который всегда был готов обобрать бедного горожанина. Как, скажем, и фигура монаха, которая тоже воспринималась неоднозначно. Не случайно в городской литературе по контрасту с рыцарской всегда присутствовало критическое начало.

Тем не менее, этот критический пафос не выходил за рамки средневекового понимания вещей. Крепнущая королевская власть опиралась на городское население, и горожане вправе были рассчитывать на некоторые привилегии и вольности. Поэтому они и не пытались что-либо изменить, скорее отстаивали собственные интересы в рамках самой существующей системы.

Особым моментом в жизни средневекового города, который во многом окрашивал городскую литературу, являлся карнавал, игравший важную роль и в эпоху Античности. Достаточно вспомнить о комедиях Аристофана и о роли карнавала в греческой культуре. Карнавал присутствовал и в римской действительности. Но в средневековой жизни карнавал занял совершенно особое место. Дело в том, что основной формообразующей категорией средневековой культуры стала вертикаль, а карнавал – это перевёрнутая мера, перевёрнутая вертикаль. И потому принцип перевёртыша для средневекового сознания оказался столь значим. Он приобрёл несравнимо большую значимость, чем в прежние века.

Средневековые карнавальные праздники