3

Труднее всего было в самом начале. Отец, не так давно сам вышедший в отставку, поступка сына не оценил. Более того, этот поступок его очень расстроил. Ему показалось, что Миша захочет жить вместе с ним и с его новой молодой женой в одной квартире в Ленинграде: «Ты должен меня понять, Михаил, – сказал отец, – квартира совсем маленькая, и нам здесь просто не поместиться. Тебе лучше уехать к матери в Москву». Сын слова отца понял правильно, он был к этому готов. По-военному кивнув на прощание, он вышел на свежий морской воздух Финского залива и пошёл куда глаза глядят. С залива подул сильный балтийский ветер, холодный, но всё-таки значительно теплее, чем северный. «Ну и ладно, – произнёс вслух Михаил, поёживаясь на ветру, – чего-нибудь придумаю. Да когда же закончится этот холод?… – Он неожиданно для самого себя вдруг разозлился. Только пока ещё было непонятно на кого. – А ты что себе нафантазировал? Решил, что папочка тебе обрадуется, поставит раскладушку на кухне и скажет: «Поживи с нами сынок, пожалуйста!». Тоже умник выискался. К маме в Москву придумал. Да нужен я этой маме…». Глаза вскоре разглядели какое-то скопление народа. Это оказался небольшой городок аттракционов на Васильевском острове. Там было многолюдно и весело. Миша решил немного поразвлечься, чтобы исправить настроение с грустного на противоположное. Он подошёл поближе к народу и остановился в раздумьях. Заметив его растерянность, к нему подбежала молодая женщина – работница городка аттракционов. Она была достаточно высокого роста, плюс десять сантиметров каблуки, блондинистая и очень яркая. Она была совершенно не похожа на всех его знакомых северных подруг. Она улыбалась и излучала! На какое-то время Миша потерял способность разговаривать.

– Мне кажется, молодой адмирал не знает, чем ему заняться и куда потратить деньги? Могу помочь …

В этот момент способность разговаривать начала к Мише возвращаться. Когда она к нему вернулась полностью, Галя – так звали эту красавицу, – уже заканчивала обмен его денег на месячный абонемент на все аттракционы. Возражать было поздно, поэтому Миша попытался извлечь выгоду из сложившейся ситуации:

– А не согласились бы вы, очаровательная девушка, показать мне это… даже не знаю, как назвать… э-э-э… сад развлечений? – спросил он Галю. Она оглядела его нескладную фигуру и легко согласилась, сопроводив согласие словами:

– Какой же Вы смешной. И почему Вы не в берлоге? Ведь сейчас зима, а медведи зимой спят каждый в своей берлоге…

Выяснив, что берлоги у Миши нет, Галя потом также легко согласилась сдать ему комнату в своей двухкомнатной квартире здесь же на Васильевском. Так Миша Филонов оказался сначала в Саду Развлечений, откуда прямиком попал в Сад Радости. По прошествии всего двух недель Галя с ещё большей лёгкостью приняла предложение Миши Филонова взять его фамилию вместе с самим Мишей, его недостатками и со всеми вытекающими из этого последствиями. Наконец, впервые в жизни ему показалось, что он был счастлив!

– Я счастлив, ребята! – сказал он, встав со своего места во главе свадебного стола. – Счастлив… – и смущённо улыбнулся.

– Горько! – крикнул кто-то из молодых офицеров – бывших сослуживцев Миши, приехавших погулять на его свадьбе. Свадьбу отпраздновали по-настоящему, по-флотски!

Теперь надо было учиться жить! Потому что до встречи с Галей он не знал, что такое жизнь. И что такое счастье он тоже не знал. Только по книжкам, которых перечитал множество. Помимо счастья и неведомой ранее любви к женщине, Света не в счёт, встреча с Галей оказалась для Миши по-настоящему судьбоносной. Она определила всю его последующую жизнь. Началось с того, что она начала отучать Мишку от флотской дисциплины и слова «надо». Вскоре он легко мог позволить себе опаздывать на работу и не обращать внимания на замечания начальника – заведующего аттракционами товарища Мухина. Это было непросто, но Миша справился. Продолжая работать над собой, он вскоре научился тому, о чём даже и подумать до этого не мог. Он научился нечестным поступкам, таким как продажа уже использованных билетов по второму кругу. На этом делались неплохие по тем временам деньги. За день иногда «выстреливало» по пятьдесят рублей. Чем не жизнь? Мише она откровенно нравилась. Можно было часто обедать в ресторане или в каком-нибудь гриль-баре при центровой гостинице типа «Ленинград» или «Москва». А то и в Пиццерии, недавно открывшейся на улице Рубинштейна. Как красиво звучало название этой забегаловки – «Пиццерия»! Люди стояли в очереди по несколько часов, чтобы узнать: «А что там внутри дают?». Можно было иногда отовариваться в «Альбатросе» или в «Берёзке» там же на Васильевском. Можно было попробовать начать копить деньги на машину. На самом деле выбор был не большой, а как вдруг всего захотелось…

Это желание поначалу дальше первой модели «Жигулей» не шло. Потом постепенно горизонты расширились и захотелось трёхкомнатную квартиру. Желательно на Васильевском острове. Потом «Ладу» – девятку вишнёвого цвета в экспортном исполнении, дачу в Зеленогорске… И колесо закрутилось! Первой попыткой разбогатеть по-настоящему был очень неудачный бизнес-проект по производству партии бижутерии, которую начинающие дельцы решили изготовить из куриных перьев…

Из Сухуми вернулась подружка. Загорелая и переполненная впечатлениями. Но, главное, в ушах у неё красовались невероятно привлекательные то ли серёжки, то ли клипсы. В них каким-то образом к блестящему металлическому колечку были приделаны птичьи маленькие перышки. Что это была за птица – никто не знал, да и зачем?… Идея возникла мгновенно: «Надо сделать партию таких серёжек, пока сухумские дельцы не успели завести их в Ленинград для повсеместной продажи населению». Металлические колечки с изогнутым кусочком проволоки для ушного замка – не вопрос. Замки легко можно было изготовить ручным способом из рыболовных крючков. А вот перышки… Но и этот вопрос был решён быстро и решительно. Миша с женой Галей поехали на автобусе в Стрельну на птицефабрику, где сразу же договорились о покупке куриных перьев. Единственное, что озадачило новых русских бизнесменов, так это непомерная цена товара за килограмм. Да и неудивительно! Перья хозяйка птицефабрики Лидия Петровна продавала кооператорам, специализирующимся на пошиве «итальянских» пуховиков. Они её избаловали высокими закупочными ценами, поэтому продавать дешевле она наотрез отказалась: «Десять рублей за килограмм и ни копейки меньше! И не надо на меня вращать такими страшными глазищами. Я и не такое видела. А не хотите, так и не надо».

Купить таких килограммов супруги решили сразу много, чтобы не ехать в Стрельну ещё раз. Дорога не близкая и автобус не очень комфортабельный. А дело обещало быть сверхприбыльным. В общем, купили двадцать килограмм перьев свежезабитых бройлеров в упаковках по десять килограмм в двух холщовых мешках. Проблемы начались уже в автобусе на обратном пути. Перья оказались немытыми и нечищеными. От них сильно и неприятно пахло. До неприличия. Часть перьев пролезла через мешковину наружу и оказалось, что они все в крови несчастных куриц… Но до дома новые русские бизнесмены всё-таки доехали, сгорая от стыда под неодобрительными взглядами и возгласами попутчиков: «Надо же, совсем сдурели эти спекулянты – куриными перьями торгуют. Миллионы, наверное, воруют… Наши денежки воруют, между прочим. Куда только милиция смотрит…», – и всё в таком духе. Перья занесли в квартиру и поставили в угол, решив заняться стиркой «товара» уже завтра. Но завтра «товар» отмываться не захотел. Тогда бизнесмены решили перья покрасить, предварительно высушив обыкновенным ручным феном. Перья летали по квартире, собирались в облака, кучковались в углах квартиры и покрывали собой все поверхности, но принимать предложенный им фиолетовый окрас категорически отказывались… И, наконец, терпение испарилось сначала у Миши, а потом и Галина признала их совместное поражение. Сырьё для изготовления бижутерии вынесли на помойку, после чего вызвали сантехника, чтобы прочистить канализацию. Сантехник грязно и продолжительно ругался. Вопросительно посматривал то на Галю, то на Михаила, но раковина в конце концов опять начала пропускать воду. Дворничиха не здоровалась. Впереди ждали новые свершения. Однако, воспоминания о куриных перьях с тех пор никогда их не покидали.

С Гальки, как с курицы вода, а вот Миша две недели ходил грустный и потерянный. Ему, блестящему аналитику образцовой атомной подводной лодки, было очень стыдно: «Не дай бог, ребята узнают – засмеют». Последнее время он всё чаще вспоминал своё недавнее прошлое, сослуживцев, командира и родной Североморск. Мучила мысль о неправильном выборе жизненного пути: «Перья, бл…дь!>>. Жена пыталась помочь, но по-настоящему помогала только водка. Так впервые в жизни Миша угодил в запой, выход из которого поначалу найти было непросто. Просыпаясь ночью в каком-то липком бреду, он наспех накидывал на себя что-то из верхней одежды и «ехал в Североморск». Он не мог сообразить, где сам в данный момент находится, но при этом был уверен, что столица Северного Флота где-то близко. Выскочив на улицу, он ловил такси, коротко бросал: «В Североморск!» и немедленно отключался. Жена находила его обычно под утро где-нибудь недалеко от дома без денег, без шапки и с побитой физиономией – путь в родной город был тернист и труден! Ленинградские таксисты никак не могли найти к нему правильную дорогу или в пятый раз забывали сделать тот самый левый поворот, от которого до заветной цели оставалось совсем немного. Мише приходилось им «помогать», используя логику большого кулака, но часто эта логика поворачивалась против него самого. Потом выход из этой ситуации удалось найти. Точнее, Галя нашла.

4

За всё время Мишиной болезни Галя перебрала много вариантов продолжения их совместной жизни. Не рассматривался только вариант с возвращением на службу. Нет! – только не это! Она вспомнила, что Мишин папа вроде бы еврей, а мама – точно еврейка. А, значит… «Значит надо уезжать! Куда? Ну, конечно, не в Израиль. Что мы там будем делать? – говорила себе Галя. – Мы поедем в Америку». Миша, придя в себя после запоя, к подобному развитию событий оказался не готов. В душе он всё ещё бороздил северные моря, мечтал о службе и не мыслил себя вдалеке от Североморска. Лёжа на старом диване лицом к стене в их уютном, стараниями Гали, гнёздышке на Васильевском острове, он грустил и лениво отбивался от назойливой жены:

– Кто меня выпустит? Я же только год как с лодки демобилизовался. А лодка-то атомная и, значит, секретная. – Миша перевернулся на другой бок, приподнял голову с подушки и вопросительно посмотрел на свою жену, повествующую ему о прелестях заокеанской жизни, одновременно заканчивая лепить на кухонном столе девяносто пятый пельмень. Пельмени были одним из любимейших блюд отставного подводника. Он их мог съесть за один присест пятьдесят штук или даже больше.

– Если ничего не делать, то и не выпустят, конечно, – не отрывая взгляда от девяносто шестого кулинарного шедевра, ответила Галя. – А вот если ходить в синагогу и на демонстрации вместе с другими евреями, которых не отпускают из Союза, то шансы сразу появятся… – За окном завыл ветер, как бы подтверждая сказанное и говоря: «Слушай свою жену, алкаш! Она правильно мыслит. Останетесь здесь, так и будешь остаток жизни перья куриные марганцовкой красить или, ещё хуже, значки с изображением пятнистого оленя… нет, – не то сказал! Я имел ввиду пятнистого вождя коммунистов… Так вот будешь значки с его изображением штамповать на самодельном станке по пятьдесят копеек штука». – Миша оживился и сел. На самом деле идея со значками пятнистого, подсказанная промозглым ноябрьским ветром, его заинтересовала намного больше, чем демонстрации евреев на Красной площади: «Это же надо в Москву ехать, на улице стоять… холодно… дождь… на фиг надо…». Гальке же он ответил:

– Ты это про что? Какую синагогу? Я там в жизни никогда не был. Не было в Североморске синагоги. И в Мурманске тоже не было. Как-то не популярно у моряков Северного Флота было до недавнего времени по синагогам шляться.

– Вот завтра вместе и пойдём на Лермонтовский. Начнём вместе еврействовать!

Чтобы избежать предполагаемых возражений, супруга обмакнула в сметане первый только что сваренный пельмень и всунула его в открывшийся для ответного слова рот Миши. Прожив с ним целый год, Галя выработала систему отношений в их маленькой семье, основанную на принципах павловского учения об условных и безусловных рефлексах. Изголодавшийся по нормальной домашней еде, бывший офицер подводной лодки, который на самом деле никогда и не знал, что такое домашняя еда, он теперь извлекал для себя уроки правильного поведения, за которое сразу следовало вознаграждение в виде котлет, пирожков с капустой или тех же пельменей. Практически, как у Павлова с его собаками. Правильное же поведение означало безукоризненное послушание и выполнение соответствующих приказов командования… В Мишином случае роль командования раз и навсегда взяла на себя его супруга Галина, от которой на завтрашний день поступила команда – в синагогу! Возвращаясь к отношениям, сложившимся в их семье, то они с взаимного согласия супругов напоминали отношения в небольшой воинской части, в которой Миша, как оно и было на самом деле, носил звание капитана третьего ранга, а его жена утвердилась в должности адмирала!

Так начался долгий путь семьи Филоновых в еврейство. В синагоге на Лермонтовском проспекте их приняли как родных. Снабдили соответствующей литературой, обещали помочь с вызовом и другими документами, пригласили на собрание и демонстрацию. Развенчанные писателем Рыбаковым и редактором «Огонька» Коротичем, славные и непогрешимые органы госбезопасности от расстройства потеряли бдительность, и всемирный сионизм мгновенно распространился по квартирам ленинградской еврейской интеллигенции. Там изучался иврит, готовились тексты для декламирования на демонстрации и составлялись списки отказников для того, чтобы с ними мог ознакомиться господин Рейган и госдепартамент США, чтобы потом этими списками запугивать нашего пятнистого продолжающейся гонкой вооружения: «Не отпустишь всех евреев по списку, так мы такую ракету специально для вас сделаем, что вам всем сразу будет крышка! Что скажешь?…». Это работало. Евреев начали выпускать.