…Кирилл отогнул последний прут решётки. Всё. Теперь путь на волю свободен! Гудели натруженные пилкой руки, сердце бешено колотилось в груди. С трудом протолкнув тело в узкую щель окна, юноша спрыгнул в густые заросли чертополоха и притаился. Никого. Только из помещения охранников городской тюрьмы доносился громкий храп. «Спите, чёртовы стражники, – усмехнулся Кирилл, – спите, да покрепче. Чтоб вы околели! Когда проснётесь, я буду уже далеко!». Сегодня день поминовения святых Иоанна и Павла, но охранники тюрьмы, как впрочем и другие жители Любе́ка, начали отмечать этот праздник со вчерашнего вечера и все перепили́сь…
…Нащупав в заборе подгнившую до́ску. Кирилл отодвинул её и выбрался на улицу Горшечников. Отсюда рукой подать до дома Хорнера. Кирилл решил не показываться на гостином дворе, а, забрав Сабину, пробраться на отцову лодью и бежать вдвоём в Новгород. Сабина наверняка предупредила Про́кшу Ло́мова и тот всё приготовил к отплытию…
…Ночь уже переломилась к утру, когда Кирилл и Сабина, прихватив зажи́ток102, подходили к по́рту. Догорали в небе Стожа́ры103, Лось104 повернулся хвостом в зарю. Бледнели яркие звёзды – приближался рассветный час. Голубой холодок стлался над ещё спящим Любе́ком. Чуть дымилась утренним туманом Тра́ва. Внизу, у пристани, вытянувшейся длинной чёрной полосой причалов, смутными тенями угадывались корабли. Ветер лениво полоскал ветрила шнеков105, сойм106 и па́узков107, рядом с которыми тёрлись бортами тяжёлые когги108 и насады109.
У ворот по́рта, обняв копьё, дремал сторож. Рядом с ним валялась порожняя сулея́110. Прокравшись мимо него, Кирилл и Сабина направились к вымолу111, у которого стояли лодьи Шалого. Неожиданно из-за склада показались морские стражники.
– Сюда, быстро! – шепнул Кирилл и потянул Сабину к куче старых пеньковых канатов.
Стражники, о чём-то весело болтая, медленно приближались к ним.
– Послушайте, что это там шумит? – спросил вдруг приятелей один из них, указывая в сторону посада, где жили купцы и ремесленники.
– В башке у тебя шумит, Ю́рген! Не надо было мешать пиво с вином. На вот, хлебни глоточек старого рейнского. Враз полегчает.
– Да нет же, – настаивал первый, – говорю я вам, слышу какой-то гул и крики!
Все трое остановились и, вытянув вперёд по-гусиному шеи, стали вглядываться в предрассветную мглу. Выглянуло солнце. Лучи его, скользнув по верхушкам дерев, осветили торгово-ремесленное предместье. Было хорошо видно, как из домов богатых горожан и купцов в одном белье выскакивали люди. С громкими криками они бежали в сторону Любе́кского замка. Сзади толпу быстро настигала серая масса конных и пеших воинов. Путаясь в длинной сутане112 впереди всех мчался священник. Его бритый затылок блестел под солнцем, точно новый грош.
– Mein Gott113, па́тер114 Рудольф! – испуганно вскрикнул тот стражник, которого звали Ю́ргеном. – Три дня назад он крестил моего сына…
Священнику оставалось пробежать до крепостного моста несколько десятков шагов, как вдруг со стороны рыночной площади наперерез выскочил большой отряд конников. Молниями сверкнули мечи и Рудольф упал, обливаясь кровью.
Тем временем отряд, вздымая клубы пыли, ринулся к порту.
– Donnerwetter krutifiks!115 – выругался один из стражников.
– Бей тревогу, Ве́рнер!
– Ты что, спятил, Кла́ус!? Какая к дьяволу тревога! Надо уносить ноги, пока сами целы. Видишь сколько их!..
Стражники побросали тяжёлые копья и прытко сиганули в близлежащий чёлн. Лихорадочно работая вёслами, они гребли к противоположному берегу Травы, где синел густой лес. Между тем шум и паника в городе усиливались. Пылали дома богатых любе́кцев. Испуганно ревел скот. По улицам в поисках убежища беспорядочно метались люди. Ударил споло́шный116 колокол. Поздно: смяв заслоны, дружины Никло́та пробились в центр Любе́ка и окружили крепость. Кирилл и Сабина бросились к причалу. Мимо, не обращая на них никакого внимания, с вытаращенными от ужаса глазами бежали купцы, стражники, матросы. Все спешили в дальний угол по́рта, к кораблям. Вдогонку им летели стрелы и копья – отряд всадников ворвался на пристань. Дробно простучали по дощатому настилу подковы лошадей и перед опешившими молодыми людьми очутился витязь в чешуйчатой броне.
– Кто такие? – грозно спросил он по-немецки.
– Торговый гость из Новгорода Шалый. А это… это невеста моя, – покраснев ответил Кирилл.
– Ведите к Де́рвану! – приказал ратникам витязь, – там разберутся кто вы такие есть на самом деле.
Покидая порт, Кирилл оглянулся. Воины Никло́та рубились с охраной кораблей. Бой шёл на пристани и у торговых скла́дов. С объятых пламенем судов, надеясь спастись, прыгали в воду бременские и гамбургские купцы. Но повсюду настигали их меткие стрелы и острые мечи ободритов…
…Тысяцкий117 Дерван стоял на вершине невысокого холма. Напротив серой громадой возвышалась Любекская крепость. Трижды штурмовали её отряды Дервана и всякий раз откатывались назад – высокие толстые стены и глубокий ров надёжно защищали немцев.
«Да, видно без длинных лестниц и осадных машин крепости не взять. – озабоченно размышлял Дерван. – Но у нас их нет…».
Ратники Дервана готовились к очередной атаке, когда от Никло́та при́был гонец. Князь велел штурм прекратить, но осады не снимать: ночью враг попытается прорваться к Адольфу Голштинскому в Зигеберг. Тогда придётся иметь дело с крупными силами графа. Это, однако, не входило в планы Никлота – людей надо беречь для будущих тяжёлых сражений…
…К шатру Де́рвана подходили со всех сторон воины, гоня́ перед собой пленных саксов. Добы́тое в бою оружие и богатства складывали у подножия холма. Отдав необходимые распоряжения, Де́рван поехал проверять посты. Кириллу и Сабине пришлось дожидаться его до глубокой ночи. Сурового вида ра́тник накормил их ужином, затем ввёл в шатёр Дервана.
– Подойдите ближе!
Дерван сидел на небольшом возвышении, застланном коврами. Справа от него находились сотские118 Бря́чко и Ли́хослав. А слева, опершись на двуручный меч, стоял витязь в чешуйчатой броне. Это был Му́жко.
Сделав несколько шагов, Кирилл и Сабина остановились посреди шатра. Качнулось пламя смоляных факелов. Чёрные тени метнулись по стенам шатра.
– Чьи вы будете и как оказались в порту? – Де́рван пристально оглядел вошедших. Кирилл повторил то, что он отвечал воину в чешуйчатой броне, задержавшему их на причале.
– Так значит, ты сын Степана? – Дерван охватил цепким взором ладную фигуру юноши. – То-то вы́гляд будто знакомый… И впрямь похож. Я знал твоего отца. Много раз выручал он нас оружием, деньгами и товаром.
– Степан был другом бодричей до последних дней своих, – добавил Мужко. – Из всех купцов он первый подал весть о грозящей нам беде…
– Большое горе постигло тебя и твою невесту, – с печалью в голосе молвил Дерван, – но надо жить дальше… Что думаете делать?
– Хотим воротиться в Новугород.
– Отправляться в путь сейчас опасно, – сказал Лихослав. – На море хозяйничают даны. Всех, кто дружен с ободритами, берут они в поло́н, а зажиток грабят.
– Может, останетесь пока у нас? – предложил Дерван. – Пройдёт лихая година – дадим вам новые лодьи и охрану. А до той поры при деле будешь, не бойсь! Степан говорил, что ты книжной премудрости обучен и в языках силён. Никлоту толмачи́119 нужны.
– По-немецки, доньски и франкски знаю. Да кабы я один был… – Кирилл взглянул на Сабину…
Дерван широко улыбнулся. В глазах его блеснули озорные искорки.
– За невесту не беспокойся. В обиду не дадим и беречь будем пуще ока. Свадьбу ещё справим вашу… Подумайте оба-два хорошенько. Ответ дадите завтра. А сейчас – почивать! Утро вечера мудренее.
Дерван встал и, обняв молодых людей за плечи, проводил к выходу из шатра…
…Поздним вечером следующего дня вернулись конные отряды сыновей Никло́та – старшего Прибыслава и младшего Вартислава. Пройдя Вагрию, они уничтожили всё, что нашли в предместье замка Зигеберг. Области Даргун, Сусле, а также земли, лежащие вниз от Травы и возделываемые голландцами, вестфальцами и другими иноземцами-колонистами, были преданы огню. Гользатов же, помня строгий наказ Никлота, не тронули. Остались целыми и деревни на равнине Свенти́нефельда и протянувшиеся от реки Сва́лы до реки Агриме́сов и Плу́ньского озера. Близ деревни Кузалин конные лавы повернули назад…
…Едва солнце коснулось земли, Никлот дал приказ покинуть Любе́к. Подняв паруса, корабли ободритов устремились к устью Тра́вы. В голове каравана, сразу за Де́рваном, шла лодья Кирилла Ша́лого.
Гудит колокол на вечевой площади Великиграда. Отовсюду спешат сюда жители ободритской столицы. Вскоре перед княжеским дворцом собралась огромная толпа. Многие были при оружии.
Но вот двери княжеского дворца широко распахнулись, из них вышел Никлот в сопровождении жрецов, старейшин и тысяцких. Сквозь расступившееся море людей они прошли в центр площади и под ликующие крики собравшихся поднялись на вечево́й помост.
Никло́т взмахнул рукой. Разом смолкли голоса. В наступившей тишине было слышно как позвякивают о кольчуги рукояти мечей у витязей из личной охраны князя.
– Сегодня старейшины держали со мной совет, – раздался громкий голос Никлота, – и решили объявить вам, что несметное вражеское войско готово к походу на землю нашу. Согнуться ли нам, принять чужого немецкого бога, или, взяв в руки оружие, стеной встать на защиту О́тчины? Откупиться от вражеского нашествия-напасти серебро́м, или отбиться булатом?
– Смерть врагам! – бурей пронеслось над толпой. – Не пристало бодричам склоняться перед саксами!
На помост взобрался убелённый сединами, но крепкий ещё старик. Это был лучший оружейник Великиграда.
– Говори, Фре́дегар! – подбадривали голоса.
Фре́дегар снял видавшую виды и прожжённую во многих местах кузнечными угольками круглую шапку и поклонился народу. Глаза его слезились.
– Я старый человек, много на своём веку повидал. Хочу сказать только одно: когда весь народ, от мала до велика, поднимется на борьбу с неприятелем, такой народ непобедим! Его не одолеть никаким Львам и Медведям! Сила наша – в единстве! В прошлой войне из пяти сынов у меня погибли четверо. Остался один – Гне́вко. Ему всего пятнадцать вёсен, но он рвётся в бой за О́тчину. Да и сам я готов взять в руки меч. Веди нас, княже! Не быть народу ободритскому под ярмом крестоносцев! Не дадим землю и веру нашу на поругание, умрём, или победим!
– Умрём, или победим! – яростным эхом отозвалась толпа.
Люди на площади потрясали копьями и мечами, ударяли щитом о щит.
К столу, стоявшему у помоста, пробился купец из Илова120 Мо́ислав.
– Братья! В сей грозный час поможем О́тчине на доброе дело!
Мо́ислав опрокинул на стол большой туго набитый кожаный мешок, из которого со звоном посыпались золотые и серебряные монеты.
Во́гаст, Домослав и другие ободритские купцы один за другим подходили к столу, кланялись старейшинам, князю и народу и высыпали из кошелей и мешков деньги и драгоценности. Быстро выросла из них огромная гора.
– И моих семь лодей с товаром возьми, княже! – Кирилл тоже шагнул к столу, – Ободриты – друзья мои, да и всех купцов новгородских. Не можем мы оставить друзей в беде.
В храме Сваро́жича взревели медные трубы. Все обернулись на их мощный и завораживающий звук. Главный жрец Нако́н воздел руки к солнцу. Губы его что-то шептали. Так продолжалось несколько минут. Наконец Нако́н дал знак своим помощникам. Те вывели из глубины храма священного коня.
Белый жеребец был покрыт шитой золотом попоной. Он подошёл к небольшому пятачку земли, где крест-накрест были вкопаны копья. Если конь перешагнёт через копья левой ногой – бодричам грозит беда и они проиграют войну.
Конь тряхнул свисающей до земли гривой, потоптался на месте и поднял… правую ногу. Вопль радости пронёсся над вечевой площадью: великий Сварожич обещает победу!
Снова загудели трубы жрецов и священного коня увели. Служители Сварожича вынесли из храма боевые стяги и вручили их храбрейшим воям. Након подошёл к Никлоту и протянул ему Большой Стяг.
– Тебе, княже, вручаю боевое знамя. Ты – щит и меч всей земли ободритской. Бейтесь же храбро, ибо не пощадит лютый враг ни немощи стариков, ни младости детей. И да пребудет с вами сила бога нашего!
Сняв шлем и отдав его подоспевшему оруженосцу, Никлот припал на одно колено и, склонив голову, поцеловал край стяга. Выпрямившись, легко вскочил на своего коня, уперев древко знамени в стремя. Порыв ветра развернул алое полотнище, в центре которого золотом был выложен грозный лик Сварожича.
– Отцы и братья! – обратился князь к народу. Земляне121 мои дорогие! Или победить, или пасть! Третьего не дано. Достойная смерть в бою лучше позорной жизни раба. Так поклянёмся, что не осрамим чести нашей! Будем биться против саксонских псов, не на живот, а на́смерть!
– Клянёмся! – мощно выдохнула толпа.
Оборотившись к воеводе, Никлот повелел:
– Командуй, При́склав! Выступаем в До́бин немедля!
Спустя час, построившись родовыми отрядами и полками, войско ободритов покинуло Вели́киград…
…Кирилл ехал на коне рядом с во́зом, на котором среди узлов с продуктами и зажитком расположилась Сабина. В высоком синем небе, кое-где подёрнутом белыми барашками облачков, пари́л орёл. Красивая птица, распластав могучие крылья, невесомо летела чуть впереди головного отряда, как-бы указывая ему путь.
– Доброе зна́мение! – молвил один из ратников в высоком шлеме-шишаке.
– Да, боги суля́т нам победу. – откликнулся другой, – а всё потому, что дело наше правое – защита О́тчины и веры. А что может быть святее?!..
О проекте
О подписке