Где-то поблизости раздался утробный рев, и Корнев вздрогнул. Эта же тварь ревела вчера вечером, когда он стремился по лесной тропе. Андрей вскочил и подошел к окну, но ничего не увидел и вышел на улицу. За невысоким штакетником тяжело шествовал упитанный бык, рыжий с черными подпалинами и косил глазом на калитку, за которой помещался Андрей. Наблюдатель приготовился еще раз вздрогнуть, встретившись с ним взглядом, но не вздрогнул: печальное лицо Борьки не вызывало ужаса. Может быть, он чувствовал, какую каверзу готовит для него хозяин а, возможно, окончательно поняв дальнейшую бесперспективность пребывания в Выселках, обдумывал план побега в дальние пределы. Потому что там хорошо, потому что нас там нет. Бык отвернулся и продолжил свой путь, а Корнев остался стоять в задумчивости у калитки. Он-то Выселки выдержит, тут для него очень подходящее место, но выдержит ли его симпатия? Вспомнилась история дядьки и его половины. Любовь, конечно, зла, но не надо сбрасывать со счетов и взгляды человека на жизнь, на любезные сердцу привычки.

Андрей вернулся в дом и принялся звонить Пете Листунову. Приятель долго не отвечал: наверное, взбирался на свой погреб. Наконец, прорезался его голос:

– Ну как ты там, по диким степям Забайкалья? – спросил он со своего пункта связи.

– Какие степи? Тут кондовая тайга. Но медведей еще не видел – все некогда. Видел и слышал одного быка – почти дикий, и ревет не хуже медведя.

– А что с вахтой – сроки не сжались? Когда ждать тебя? Мои чуть с ума не сошли – начали готовиться к приему гостя, а он раз – и схлюздил. Шутка. Так когда?

– Тут, видишь ли, от дядьки никаких известий, да и прошло только два дня. Но он, конечно, копытит – у него прямой и срочный интерес продать этот дом. Обещал дать увольнительную не позже, чем через две недели. Значит, еще 12 дней. Хотя сомнительно, что покупатели толпой ринутся сюда. А я знаешь, что подумал? Приезжай-ка лучше ты сюда. Глотнешь природы, развеешься, карасей всяких наловим, вечерком можно посидеть с напитками. Не каждый вечер, конечно, но можно и каждый – если понемногу.

И свежеиспеченный таежник засмеялся:

– Ты, наверное, подумал – не свихнулся ли Андрюха? Нет, я в норме и абсолютно трезвый. Так что, принимаешь приглашение?

– Ты такой стремительный… Я, наоборот, ждал этого Андрюху у себя! Как обухом!

– Ну, какая разница – я у тебя или ты у меня. Главное, посидим, поговорим, тряхнем стариной.

– А как же мои домашние?

– Вместе приезжайте, жизненного пространства тут хватит. Хоть вырветесь со своего асфальта.

– Ну, задал ты задачу!

– Думай, решай. Две недели пролетят быстро.

– Да уж. Не знаю, как уговорить моих. Но если все-таки приеду, то денька на два, не больше.

– Так это уже хорошо!

Завершив переговоры, Андрей вышел во двор, на предмет картошки: хоть еще и рано ей поспевать, но надо посмотреть. Макароны он не переносил, после того, как однажды переел их. Потом было жутко плохо. Так же говорили и ребята, с которыми он употреблял их под водочку по случаю дня рождения у одного из них. С того времени макаронные изделия он не переносил, хотя дня через два прошел слух, что виной всему, наоборот, водка, которой отравились в околотке несколько человек. Хорошо – выжили. Водку пить, кстати, не перестали, а вот макароны получили полную отставку.

Поддев лопатой картофельный куст, Андрей выдернул его и стряхнул землю. Клубни уже появились, и были значительно крупнее гороха. Он выкопал еще два куста и решил, что на сегодня вполне хватит. Тут внимание его привлек кот, который взбирался на крышу амбара, где сидел взъерошенный маленький воробей, непонятно, откуда тут взявшийся. Воробей не шевелился и кот, казалось, тоже не шевелился, но помалу подползал к нему.

– Ах ты, змей! – возмутился Корнев и метнул в хищника только что выкопанный клубенек. И попал! Если бы картофелина была кондиционных размеров, коту бы несдобровать. Но и без того, дернувшись от неожиданности, он потерял ориентировку и свалился в лопухи у стены. Воробей вспорхнул и исчез за коньком крыши. Кот, как ни в чем не бывало, выбрался из лопухов и растянулся на крыльце дома, лениво обозревая двор.

На обед у Корнева были вареная картошка в тончайшем мундире и соленые огурцы с хлебом. На ужин картошку он зажарил – на растительном масле, которое имелось на кухне, и употребил ее теперь, напротив, со свежим огурцом, сорванным на грядке. Начал накрапывать дождь, затем прекратился и уже уверенней заморосил на рассвете. Это никуда не годилось, поскольку Андрей собирался наведаться на реку. Кроме чисто спортивного интереса, он рассчитывал обеспечить себе какое-либо рыбное блюдо, которое значительно оживило бы его растительное меню. Иногда дождь прекращался, но через малое время принимался орошать землю снова. Сплошная серая пелена, затянувшая небо, не давала оснований думать, что он скоро прекратится.

Утром Андрей снова сварил картошку и ел ее с соленым огурцом, закусывая хлебом и затвердевшими зелеными перьями батуна.

«Хорошо, хоть не притащил сюда Аннет» – подумал он и вздохнул.

Ближе к полудню, накинув какую-то местную куртку, вышел в огород, чтобы добыть на обед теперь уже свежий зеленый огурец. Тут его внимание привлек посторонний шум, и он увидел Егора Филипповича, который, стоя во дворе своего дома, колотил по ограде деревяшкой. Заметив, что внимание молодого соседа привлек, крикнул слабым голосом:

– Андрей, ты что-то не заходишь, а?

Корнев скорее догадался, чем услышал, что сказал односельчанин.

– Так думаю, вы заняты, наверное! – крикнул он в ответ, и этот отклик был слышен во всей деревне, так что залаяла чья-то собака.

– Не занят, заходи! – перегружая связки, отозвался Яшин.

– Ладно. А когда?

– А чего тянуть-то? Прямо сейчас и заходи. Картошечки вареной с соленым огурчиком, с грибочками поедим. Посидим, словом перекинемся, новостями разными!

Услышав про картошечку и огурчик, Корнев почувствовал недовольное урчание в животе и позывы к тошноте. Но малое время спустя все же собрался, надев выходную рубашку, и отправился в гости, первый раз на новом месте жительства. Поскольку новостей со вчерашнего вечера у него не накопилось, припоминать их для обмена не было нужды, и он шел абсолютно налегке. Утешало лишь то, что и Филипповч заходил к нему точно таким же образом. Конечно, подвел дождь, иначе Андрей смог бы после рыбалки презентовать соседу какую-нибудь рыбину. Хотя не факт: кто его знает, как относятся местные рыбы к понаехавшим. Могло статься, что никакого улова и не случилось бы.

У Филипповича и в самом деле, стоял запах вареной картошки и соленых с укропом огурцов. Но также на столе присутствовала яичница, дразня запахом жареного сала, наличествовало и само натуральное соленое сало с чесноком. Но окончательно сразила гостя чекушка водки, извлеченная тут же хозяином из холодильника.

– Ну, хорошо, что ты прибыл в наши места, на смену Степанычу. Он уж не вернется. Что поделаешь, назаработали мы болячек. Отсюда уезжают-то, чтобы подлечиться, а то и… Давай выпьем, чтобы все было ладно!

И Егор Филиппович выпил первый, и закусил соленым груздем, который, ясное дело, был неполезен для его желудка. Как и водка. Да если на все оглядываться и опасаться, тогда что делать-то? Все полезное противно на вкус. Вслед за грибом хозяин закусил еще картошкой. А Корнев картошкой закусывать не стал, а нацепил на вилку солидный кусок отдающего чесноком сала и причмокнул:

– Замечательная закуска у тебя, Егор Филиппович!

– Да как же – на такой случай первейшая, да еще соленые огурцы. Ты попробуй-ка огурцы – рецепт вековой.

– Спасибо, но должен сказать, что за эти два дня я огурцов переел. Надо отдышаться слегка.

И они выпили еще немного.

– А где же, Егор Филиппович, ты сало заготовляешь, содержишь свиней?

– Ну, куда там! Со свиньями хлопот тоже много, минусов, как нынче говорят. Зато уж продукт получается отменный, без подделки, что мясо, что сало. У Фоминых его покупаю. Они уж знают: как колют свинью – тут мне килограмма три-четыре, а я сразу солю. Когда через время – уже не то получается. Да только много мне сейчас нельзя. Ничего много нельзя. А ты закусывай, закусывай! Да давай еще разок поднимем, я – по возможности, а ты – от души! Мне небольшая тренировка потребна. Скоро отпускники приедут – дочка с мужем, может, и внук с ними, если захочет: маленький-то все время сюда стремился. А с годами – нет, скучно тут ему. Ну, а зятю не скучно, если можно сто граммов выпить. Вот, надо форму держать.

И он вновь наполнил стопки.

Силен же Егор Филиппович! Не только он серьезно приготовился с соленым салом, но даже часть его и закоптил; солит, по мере подрастания огурцы, как-то даже сходил по грибы – и удачно, потому что места и сроки знает. Неизвестно как, притащил он в гобовике ведра два груздей, и засолил их, с укропом и без всякого уксуса.

– Шик! – оценил Корнев, попробовав редкую в иных местах закуску.

– Нравится? Вот и славно! – расплылся в ухмылке Филиппович. – Есть еще порох! А вот с копчением что-то не ладится у меня. Что-то не то получается: вроде и вкус, и запах – все на месте, даже и цвет в аккурат, но шибко уж жирное получается. Кусочек-два съешь, больше не лезет! Даже с водкой. Может, если уж совсем без памяти – тогда…

– При копчении-то вода испаряется, остается одно сало, то есть жир – уверенно заметил Андрей.

– Да я вот тоже так подумал, но решил еще разок попробовать. Нет! Один жир, почище рыбьего. И соль. Собаки и то есть не станут.

– А что, Егор Филиппович, если попробовать скормить рыбам? Которые хищные. Например, закинул донку с салом, соль скоро в воду уйдет, а сало, может, им понравится?

– Можно испытать, ради эксперименту. Да вот отдохну еще денек от этих груздей – и можно на реку. Рыба тоже нужна. Хотя с ней делов не меньше, только что не надо отмачивать, да сор соскребать, только чешую.

– А в эту пору ловится?

– Должна ловиться, хотя я давно не заглядывал: то огурцы, то грибы, то дождь – хотя в дождь-то ловится, так мокнуть неохота. Потом еще кости ныть начнут – настынут.

– Я бы к вам присоединился. Уже хотел в этот раз сходить на реку, но моросит. С самой ночи.

– Так завтра сходим, давай, тут недалеко. Длинные-то концы мне только с привалом подходят, а мы недалеко, для почину. Вот часов в десять и забегай – трава, наверное, пообсохнет. Есть лодка, так и с этого берега никто рыбе не досаждает, должна быть. Попросим у реки, а то у меня уже весь запас речного продукта кончился.

Прослушав курс рыболова-любителя ловли на местных водах, Андрей засобирался восвояси, воодушевленный рассказами старого лесовика. Он, укрывшись от моросящей сырости в амбаре, изучил на предмет пригодности старый вентерь и констатировал, что ветеран рыбного промысла на новые погружения уже не годен: слишком слабыми стали нити сетки, а местами порвались. После этого он занялся своим багажом. Тут было все новое, но гораздо менее крупное. Правда, он и рассчитывал на привычные небольшие размеры окуней, карасей и сорог, да, если повезет – щук. Приготовив несколько лесок с крючками, грузилами и поплавками, смотал их по отдельности на кусок бересты. Затем соорудил особо мощную снасть дальнего радиуса действия – нечто вроде перемета с тремя поводками на дальнем конце. Крючки тут пошли самые крупные, леска – полумиллиметровая, в качестве грузила он привязал гайку весом в сто граммов и , оглядев снасть циклопа, усмехнулся. Но готовиться, так готовиться!

За этим занятием время прошло незаметно.

Лишь одна мысль тенью накрывала все позитивные эмоции, которые удалось подарить Выселкам временному поселенцу. Не давало ему покоя соображение, что упущена возможность провести хороший вечер с Анной Звонаревой. Подвернулся такой случай – и на тебе! Как назло, вклинился тут дядька. Не мог повременить еще два дня!

Не один только Андрей Корнев порицал Петра Степановича в эти минуты, тем же была занята супруга последнего, Надежда Ивановна. Взявшись пользовать его сразу по прибытии из Выселок, она как-то упустила все второстепенные обстоятельства ротации супруга. Сегодня же, при виде того, как он вполне бодро поднимается со стула и с кровати, и не пьет алмагель, она поняла, что хвори Клочихина не столь критичны. А потому решила узнать, насколько надежной он считает сохранность имущества, оставленного в Выселках.

– Так а что ему сделается, имуществу, наводнений там не бывает, разных торнадо тоже. Что до воришек – там таких не водится, да и племянник мой, Андрей, дом обживает. Так что все путем, так сказать.

– А ты ему наказал дом запирать и погреб, когда отлучаться будет? Амбар-то обойдется…

При этих словах Петр Степанович изменился в лице, сдавленно охнул и, как помешанный, заметался по дому.

– Ты чего? – опешила Надежда Ивановна.

– Телефон! – невразумительно вскричал он.

– Так вот же телефон, в нагрудном кармане у тебя!

Ни слова больше не говоря, Клочихин выхватил из кармана гаджет и стал с большой поспешностью манипулировать им.

– Алло! – завопил он, лишь только эфир донес ответный сигнал, – алло, Андрей? Слушай: я ведь забыл сказать про погреб, там все продовольствие, потому что электричество часто отключается. И унес туда, от греха, чтоб не прокисло. Ключ на кухне, на подоконнике за цветком, и от дома там же. Ты уж извини, память такая, да еще больной был. Ты, наверное, совсем оголодал?

– Ну что же ты? Разве так можно? – между тем вполголоса корила его супруга.

– Относительно, – отвечал Корнев.

– Чуть родственника не уморил! – продолжала под руку Надежда Ивановна, переполненная чувствами.

Ее вдруг осенило:

– Так может, он уже уехал оттуда?

– Ты, может быть, уже уехал оттуда? – как эхо, повторил Петр Степанович.

– Ну что вы, как можно, договор дороже денег. Я на посту.

– Ой, спасибо тебе! Ну, ты не теряя времени, открывай погреб и ешь, ешь, еще раз ешь? Исхудал, наверное! Ох, грехи наши! И звони, звони пожалуйста!

Сраженные самоотверженностью родственника, супруги некоторое время хранили молчание.

– Скоро забуду, как меня звать, – сокрушенно промолвил затем глава семьи. – Но вот почему он не звонил, не спросил, где что из еды?

– Подумал, наверное, раз ты больной, то и ничего не ешь.

Петр Степанович фыркнул.

Андрей же Корнев, завершив разговор, проследовал на кухню и точно, обнаружил в указанном месте ключи. Взяв спички, открыл дверь подземного хранилища и нашел выключатель. Да, провиантом Петр Степанович запасся основательно. А может, это его половина создала долговременный запас снеди, а Клочихин лишь дополнял по мере надобности. Тут, в заиндевелой пещере с дощатыми стенами, хранились банки тушенки и рыбных консервов, подсолнечное масло в стеклянных бутылках и в стеклянных же бутылках – вино и водка, а в одной – даже коньяк, правда, недальнего производства; в стеклянных банках с винтовыми крышками хранились крупы, в жестяном баке – китайская лапша быстрого приготовления, а также сухой дачный суп, яичный порошок, сухое молоко и какая-то нарезка в вакуумной упаковке; сухари фабричной выработки и кириешки.

Впечатленный богатством продовольственного склада и мерами защиты его содержимого от грызунов, Корнев с благоговением извлек из бака три пачки лапши, немного сухарей, пачку супа, прихватил две банки тушенки и банку сайры в масле. Все это он вынес и сложил за дверью, после чего собрался ее запереть, однако тут его посетила мысль прихватить еще бутылку водки. После минутного колебания он ее отверг, на том основании, что в холодильнике еще есть недопитая чекушка, а там видно будет. Ведь кладовая в его распоряжении, и вряд ли Клочихин срочно соберется вывозить отсюда всю провизиию.

Провозился он с заготовительной экспедицией долго, и когда вернулся в дом, время было уже отходить ко сну. Однако подумав, что поздний настоящий ужин полезней раннего полуголодного сна и проигнорировав поговорку «кто спит – тот обедает», открыл и выложил на сковороду полбанки тушенки.

– Ну, теперь можно и поесть, – удовлетворенно заметил он, когда и блюдо, и чай были подогреты и кивнул своему боковому отражению в чайнике. – Лучше даже сказать – пожрать.

И Андрей вспомнил преподавателя Вершкова, который мимоходом как-то обронил, что «поесть» – это характерно для простонародья, а следует говорить «покушать» и на основании этого исключал себя из категории простонародья и включал неведомо куда.

К вечеру он позвонил Анне, справившись, как прошел юбилей, много ли собралось гостей, а также, не появились ли у нее свободные дни. И узнал, что празднование прошло замечательно, и гостей пришло больше сотни, и разошлись довольно поздно, а работа над кандидатской только перешла пик. Что, конечно, уже хорошо. Он согласился, что это, безусловно, замечательно, и пожелал успешно завершить этот труд, а перед защитой будут отдельные его пожелания.