В 1898 г. состоялась закладка еще одного крупного московского музея – Музея изящных искусств имени императора Александра III. Инициатором создания этого музея стал профессор Московского университета Иван Владимирович Цветаев, архитектором – Р.И. Клейн, а бо́льшую часть средств на строительство пожертвовал видный промышленник Ю.С. Нечаев-Мальцов. Однако мало известен тот факт, что Ю.С. Нечаев-Мальцов являлся товарищем председателя Комитета по строительству музея, а председателем – Сергей Александрович. К сожалению, ему не пришлось дожить до 1912 г., когда музей распахнул свои двери для посетителей.

С началом царствования Николая II наступили тревожные времена. Сергей Александрович убеждал государя твердо продолжать политику отца. Но ситуация становилась все более и более нестабильной.

В 1901 г. начался революционный террор. Одним из первых погиб министр народного просвещения Н.П. Боголепов. «Нет сильной направляющей воли, как было у Саши (Александра III), – сокрушался Сергей Александрович, – и теперь мы шатаемся, как в 70-х годах. Зачем? И даже ответ на вопрос не получишь! При этих условиях служить становится невозможно, и я серьезно подумываю сойти с административной сцены… один в поле не воин». Как отмечает Е. Пчелов: «Он остро ощущал свою „несовременность“, свою ненужность – все то, что он отстаивал, теперь теряло всякий смысл. После горьких раздумий Сергей Александрович оставил пост генерал-губернатора Москвы. Но революционеры все-таки добрались до него.

Месяц спустя эсер И.П. Каляев бросил бомбу в экипаж, в котором находился Сергей Александрович. Трагедия произошла в Московском Кремле. Взрыв оказался настолько сильным, что великого князя буквально разорвало на куски (его сердце обнаружили потом на крыше одного из зданий). Обезумевшая от горя Елизавета Федоровна с ужасом собирала останки мужа, и даже во время похорон люди все еще приносили отдельные части тела. Здесь же, в Кремлевском Чудовом монастыре, состоялось погребение».

Удивительно, что после этого великая княгиня обратилась к императору с просьбой помиловать убийцу своего мужа. Елизавета Федоровна приняла решение посвятить всю оставшуюся жизнь служению Богу и людям. На свои средства она (продала даже драгоценности) организовала в Москве уникальную обитель – сестринское братство, которая официально называлась Марфо-Мариинская обитель крестовых сестер Любви и Милосердия в Москве. На Ордынке великая княгиня купила большой участок земли. Здесь по проекту талантливого архитектора А.В. Щусева поднялся чудесный храм в неорусском стиле, который по просьбе самой Елизаветы Федоровны расписал чудными фресками Михаил Васильевич Нестеров. В стенах обители находились, помимо храмов и сестринских палат, больница, детский приют, библиотека. В 1910 г. Марфо-Мариинская обитель официально начала свою деятельность, а Елизавета Федоровна стала ее настоятельницей, не принимая монашеского пострига.

Как пишет историк: «Елизавета Федоровна жила чрезвычайно скромно, даже аскетично, нередко проводила целые ночи у постели больных, сама делала перевязки и ухаживала за увечными. Спала она на голых досках, иногда не больше трех-четырех часов в сутки, строго соблюдала посты, причем в последние годы вообще ограничила свой стол одним блюдом из овощей. Она все делала сама, не требуя никакой помощи, а щедро даря ее ближнему. В госпитале выполняла самые сложные и ответственные дела, нередко ассистировала при операциях, а сами врачи, дежурившие в обители, иной раз просили ее помочь им при операциях и в других больницах. Для своих крестовых сестер Елизавета Федоровна организовала медицинские курсы. Ее больница стала образцовой, и часто туда направляли наиболее тяжелых больных из других московских лечебниц».

Наступили тяжелые «февральские дни» 1917 г., обстановка накалялась. Представители Временного правительства уговаривали ее перебраться в Кремль, но Елизавета Федоровна четко отвечала: «Я выехала из Кремля не с тем, чтобы вновь быть загнанной туда революционной силой. Если вам трудно охранять меня, прошу вас отказаться от всякой к этому попытки».

Она осталась в Москве, и после октябрьских событий германский император Вильгельм II, который когда-то любил ее, дважды – в февральский период и после Октября – предлагал ей уехать из России. Но она отказалась, сославшись на то, что не может и не имеет право бросить обитель, сестер и то дело, которому посвятила жизнь.

На третий день Пасхи, когда ее арестовали, в главном храме обители служил сам Патриарх Тихон. Через полчаса после его отъезда нагрянули красноармейцы, давшие великой княгине всего полчаса на сборы. Елизавета Федоровна успела лишь собрать сестер в храме, поблагодарила их за самоотверженную работу и, осенив крестным знамением, попросила не оставлять обитель (окончательно обитель закрыли в 1926 г.).

Сначала Елизавету Федоровну привезли в Пермь. Там она жила в монастыре, и ей разрешили посещать церковные службы. Затем великую княгиню переправили в Екатеринбург, куда также перевезли нескольких членов Дома Романовых.

По свидетельству историка: «В ночь с 17 на 18 июля, на следующие сутки после убийства в Екатеринбурге царской семьи, Великую княгиню Елизавету Федоровну, ее келейницу Варвару Яковлеву, Великого князя Сергея Михайловича, его камердинера Ф.С. Ремеза, князей Иоанна, Константина, Игоря Константиновичей и князя Владимира Павловича Палея вывезли за пределы города по направлению к Верхнесинячихинскому заводу. Мучеников привели к одной из шахт – Нижнеселимской – заброшенного железного рудника. Чекисты ударами штыков и прикладов столкнули узников в жерло шахты, а потом бросили вниз гранаты. Великая княгиня громко молилась и, крестясь, повторяла: „Господи, прости им, не ведают, что творят“. (18 июля – день празднования памяти преподобного Сергия Радонежского, духовного покровителя ее мужа – Сергея Александровича.)

Даже на краю смерти она продолжала оказывать помощь своим родным и близким. В страшной, засыпанной землей яме, в кромешной темноте она перевязала голову князя Иоанна Константиновича, а местные крестьяне в течение еще нескольких дней слышали доносившиеся из-под земли церковные песнопения. Когда тела замученных извлекли на поверхность, оказалось, что Елизавета Федоровна и Иоанн Константинович упали не на самое дно шахты, а на небольшой выступ. Рядом с их телами лежали две неразорвавшиеся гранаты. Пальцы правых рук Елизаветы Федоровны, князя Иоанна и Варвары Яковлевой были сложены как для крестного знамения. Белогвардейцы перевезли тела мучеников в Читу, в женский Покровский монастырь. Там гроб великой княгини открыли, и обнаружилось, что ее тело почти не тронуто тлением. Но красные наступали. И тогда отец Серафим, игумен Серафимо-Алексеевского скита Пермской епархии, сопровождавший останки убиенных из Алапаевска в Читу, решил перевезти их в Пекин, на территорию Русской духовной миссии.

В апреле 1920 года тела алапаевских мучеников прибыли в Пекин. Там их захоронили в склепе при храме Серафима Саровского, а останки Елизаветы Федоровны и Варвары Яковлевой, по желанию брата и сестры великой княгини – Эрнста-Людвига, великого герцога Гессенского, и маркизы Виктории Милфорд-Хейвен, отправились к месту своего успокоения в Иерусалим. В ноябре 1981 года великая княгиня Елизавета Федоровна и Варвара Яковлева причислены к лику святых Русской православной зарубежной церковью, а в апреле 1992 года и Русской православной церковью – Московским патриархатом»⁵⁶.

Так трагически завершилась жизнь последней владелицы доходного дома на углу Невского проспекта и Троицкой улицы.

Удивительное дело, просмотр адресных книг с 1892 по 1917 г. приводит к мысли, что этот «великокняжеский дом» самый малонаселенный на Троицкой улице. Из его примечательных жильцов 1890–1900-х гг. можно назвать Юлиана Иосифовича Затценгофера, профессора Санкт-Петербургской консерватории, члена Филармонического общества и его жену Лауру-Елену⁵⁷, преподавательницу гимназии Стоюнина Любовь Алексеевну Мальцову⁵⁸. Последние жильцы дома накануне революционных потрясений 1917 г. – дочь тайного советника С.М. Блендовская⁵⁹, вдова капитана А.Г. Эльснер⁶⁰, Генрих Ферран⁶¹, Альфред и Анна-Екатерина Фафис⁶², М.Л. Гржибовская⁶³, а также врач, специалист по внутренним болезням М.Н. Ротштейн⁶⁴. Большинство квартир этого дома сдавались в аренду различным конторам и ресторану «Квисисана». Именно он принес дому скандальную известность.

Газета «Петербургский листок» писала о нем так: «Идут сюда не закусывать. Публика стекается сюда для разгула и разврата… „Дежурное блюдо“, за которым так гонятся ночные гулянки-гастрономы, – это женщины… все нечистое, блудливое, зараженное, бездомное, все холостяки. Бобылы, прожигатели жизни, – все стекается между 12 и 3 часами ночи сюда – в „Квисисану“».

Впрочем, сюда приходили не только «для разгула и разврата». Сюда забегали выпить стакан глинтвейна студенты, стоявшие зимней ночью в очереди за билетами в Александринский театр и, смеясь, говорили, согретые горячим напитком: «Mens sana in „Quisisano!“» (mens sana (лат.) – здоровый дух), а Н. Агнивцев о пирожке из «Квисисаны» вспоминает в одном из своих ностальгических стихотворений.

Здесь часто бывали писатель А.М. Ремизов и совсем еще молодой художник Ю.П. Анненков, который полвека спустя вспоминал: «Мы присаживались в „Квисисане“ к столику, заказывали скромно чай. <…> В наших беседах встречались имена Федора Сологуба, Василия Розанова, Вячеслава Иванова… Андрея Белого, Александра Блока… Наши разговоры с Ремизовым часто переходили на болтовню: о расплывчатости облачных контуров в небесной синеве; о загадочности и ритме теней, падающих на дорожную пыль от деревьев; о разнице между воскресными прогулками и прогулками в будничные дни… Девиц из „Квисисаны“ Ремизов дружески называл „кикиморами“. К столикам завсегдатаев „кикиморы“ присаживались просто так, по знакомству, без задней мысли. Присядут, покалякают, выкурят папироску и отойдут»⁶⁵. Завсегдатаем этого ресторана был и поэт М. Кузмин. В октябре 1914 г. он записал в своем дневнике: «Обедали в издыхающей „Квисисане“».

Ресторан вошел в историю благодаря механическому буфету, появившемуся здесь в 1910-е гг. (т. е. буфету-автомату), который за монеты определенного достоинства выдавал закуски: салаты и бутерброды, что вызывало понятный интерес у публики⁶⁶.

Но помимо этого легкомысленного заведения, в доходном доме в предреволюционные годы располагались правление Жилловского общества каменноугольных копей и рудников, контора Торгово-промышленного акционерного общества «Л.И. Борковский», производящего станки для обработки металла и дерева⁶⁷, представительства Горско-Ивановского каменноугольного общества⁶⁸, Акционерного общества «Бахмутская соль»⁶⁹ и еще одного Акционерного общества Кузнецких каменноугольный копей⁷⁰. Здесь же, в 1915 г., размещалось Просветительское общество счетоводов имени Ф.В. Езерского, цель общества – «разработка и распространение счетоводческих знаний и взаимопомощи его членам». Общество выпускало еженедельный иллюстративный журнал «Счетовод». Его редактором и издателем являлся истинный сподвижник действительный статский советник Федор Венедиктович Езерский. При обществе были открыты курсы счетоводов⁷¹. На первом этаже дома работали мебельный магазин «С.Я. Розенберг и К^о», управляла которым Софья Яковлевна Розенберг⁷², в этом же доме Иосиф Лаврентьевич Сувинский содержал свою парикмахерскую⁷³, а в годы Первой мировой войны в доме № 1/43 размещался городской лазарет⁷⁴.

По данным адресных книг «Весь Ленинград» за 1925–1935 гг., в доме проживали инженеры, юристы, преподаватели. Среди них С.С. Альперович, директор треста коммунальных бань⁷⁵, В.Н. Воробьев, представитель треста «Дон-Уголь»⁷⁶, Б.М. Аменицкий, юрист, и его жена А.М. Аменицкая⁷⁷, В.К. Жукова, преподаватель Ленинградского государственного университета, и ее муж Н.Л. Жуков⁷⁸, М.А. Муммер-Альперович, зубной врач⁷⁹, советские служащие И.С. Войшкорович, А.Д. Илларионов, В.Н. Кошкин, Н.Е. Крылов, Н.И. Курилло, С.М. Марков⁸⁰ и др.

В 1930-е гг. в доме № 1/43 размещались районный совет физической культуры (председатель О.Ф. Соваленкова), дошкольный комбинат и магазин головных уборов и мехов (директор И.И. Морозов)⁸¹. В путеводителе «Ленинград» за 1940 г. в доме № 46/1 по проспекту 25-го Октября (так тогда именовался Невский пр.) указан действующий ресторан («Квисисана»), в скобках указано его старое название⁸².

В послевоенные годы в здании располагался рыбный (затем – продуктовый) магазин, интерьер которого в 1950-х гг. оформлял архитектор Е.И. Кршижановский⁸³. Позже на его месте работал магазин «Связной» и «Кофе Хауз». Со стороны улицы Рубинштейна – филиал аэрофлота. С 2013 г. первый этаж дома занимает итальянский ресторан-спагеттерия «Марчелли’с». Со стороны улицы Рубинштейна размещаются «Бар Сайгон» и «Commode Self-cost Bar & Club».