Глава

2

Trying Not to Love You – Nickelback

9 февраля 2022 года

Джеймс

Уже четвертый день я не пью. Вернее, нет, не так – не топлюсь с головой в алкоголе, заливая прорехи в сердце. Помню, как ржал над всеми этими соплями. Слово "любовь" для меня было чем-то иносказательным, нереальным, придуманным. Не верил, что когда-либо испытаю это эфемерное чувство. А что по итогу? Ломка невероятная, как у нарика с многолетним стажем. Корежит все кости, не давая возможности оправиться. Дышать… Дышать, твою мать, физически сложно. Что уже говорить обо всем остальном.

Когда-то сказал ей, что она держит мое сердце своими маленькими пальчиками. Сейчас я это ощущаю во сто крат сильнее. Только теперь красивые ногти впиваются в плоть, полосуя ее на тысячи шрамов.

Дни стали невозможными. Только бухло и спасало. Чтобы не думать, не вспоминать, не чувствовать. Чтобы просто не сойти с ума, потому что она прочно засела в моей голове. Во всем засела, пуская корни, разрастаясь, будто многовековое дерево.

Она.

Даже имени ее не произношу, чтобы не вскрыло вены беспощадно. В мыслях не озвучиваю. Только она. А все равно разматывает капитально.

Мэтью вытащил меня из конкретного дна. Нажраться как свинья и найти приключений на собственную задницу стало ежедневным ритуалом. В очередной из таких дней единственный друг, который у меня остался, психанул. Просто за шиворот выволок меня из нового бара и надавал по морде. А потом привел в чувство только одной фразой:

– Если ты действительно любишь, то хотя бы ради нее не превращайся в пропитую бесхребетную свинью!

Не знаю, что больше отрезвило: удары по щекам или предложение, которое сваливает в нокаут лучше любого кулака.

– Борись, твою мать! – орал мне тогда Мэт в лицо, тряся за грудки. – Во что ты превратился?! Смотреть тошно!

– Я пытался! – отвечал пьяным ревом. – Пытался, блять! Но путь к ней мне заказан, понимаешь ты или нет?! Понимаешь?!

– Возьми себя в руки, наконец, придурок! Ведёшь себя, будто тебе до сих пор пять. Наворотил хуйни – будь добр ошибки исправлять! – до сих пор помню, как Харрингтон кривился, отворачиваясь, – я надеюсь, что свой член ты хоть никуда не успел присунуть…

Если бы тогда мог, то просадил бы ему прямо по роже. Но во мне было слишком много бурбона.

– Да не хочу я никого, понимаешь… – уже тише, почти беззвучно. Задницей опустился на заснеженный асфальт и обхватил руками голову. – Я умираю без нее, Мэт… Каждый божий день мне тошно от того, что я просто просыпаюсь. Сгораю заживо постоянно, когда вспоминаю ее глаза, а в них только боль, отчаяние и лютая ненависть. Она меня выжигает. Выжигает! А ты спрашиваешь, трахаю ли я кого-то?! Да нахуй их всех! Нахуй!

– Тихо, – упал рядом со мной и привалился плечом, – понимаю. Поверь.

Тогда я был слишком загружен собственным дерьмом, чтобы обратить внимание на его слова. Но толк был. Поэтому сейчас, спустя почти два месяца после событий, разворотивших сердце, я ловлю на себе удивлённые взгляды сотрудников, пока поднимаюсь в свой кабинет.

Кажется, что только Ким мне искренне рада. Не сдерживается и выскакивает обниматься. С благодарностью глажу по спине эту маленькую женщину, слабо улыбаясь. Затем отстраняюсь и перевожу взгляд на дверь, избегая смотреть в сторону кабинета напротив.

– Там? – кивает и отступает. Набираю полную грудь воздуха, ступая на порог.

Отец поднимает глаза и удивлённо вздергивает бровь. Не ожидал – это понятно. Молча прохожу в глубь кабинета, сажусь напротив и складываю руки на груди.

– Спектакль закончился?

Голос ровный, ни единой эмоции не выказывает. Взгляд как всегда суровый, ни один мускул на непроницаемом лице не дрогнет.

– Почему ты не у себя? – игнорирую заданный вопрос.

– Подчищаю за тобой. Как видишь.

Каждое слово рубит. Не даёт возможности не чувствовать за собой вину. И никогда не даст.

– Что мне делать?

Минутная тишина. Томас Тернер изучающе разглядывает меня, надеясь увидеть хоть что-то, но я по-прежнему не даю в ответ ничего из того, что не хочу показывать.

– Юристы начали раскачивать дело Скотта. Ему вынесено обвинение. Так как это твой… дружок, – морщится, – тебе эти и заниматься. С ними взаимодействовать будешь сам. Как и с Митчеллом, если необходимо.

Меня ощутимо передёргивает. Не видел его с того самого злополучного дня. Но, сука, каждое воспоминание распаляет немного притихшую злость.

– Что ещё?

– Текущие сделки остаются на мне, ты начинаешь работать по новым направлениям. Мы сейчас не в очень хорошем положении. Эндрюс выходят из списка акционеров. Все.

Вот сейчас натурально хуею. Все на моем лице написано, так как отец устало откидывается на спинку кресла и потирает шею, вертя ею в разные стороны. Только сейчас осознаю, как сильно он постарел.

– Ты знатно наворотил, Джеймс. Я не знаю, как нам оставаться в выигрыше при таком раскладе.

– Но это дело их жизни. Как они могут все бросить?

Отец смотрит. Тяжело и как-то отчужденно, закрома совести вытаскивая на поверхность.

– Факт остаётся фактом. В связи с новыми для нас обстоятельствами есть ещё один вопрос на обсуждение, но не сейчас.

– Что от меня нужно?

– Узнаешь, когда придет время.

И снова тишина. Осматриваюсь по сторонам, оглядывая родное помещение с каким-то видимым равнодушием. Поворачиваюсь к дивану, рядом с которым чуть не убил Митчелла, и меня потряхивает. Что не укрывается от пристального внимания отца.

– Если хочешь, можешь переехать в другой кабинет.

– Ким могу забрать?

– Да.

– Отлично. Переберусь в крыло финансового директора. Бывшего.

Поднимаюсь, не давая Томасу опомниться, и уже оказываюсь на выходе. Бросаю Ким, что мы переезжаем, направляясь в нужную сторону.

Открываю дверь, оказываясь в темном помещении, не смотря на панорамные окна на всю ширину стены. Пробегаю взглядом по обстановке, оставшейся абсолютно идентичной той, которую я застал здесь в последний раз. Воспоминания о проведенных тут днях водопадом полились в сознании, причиняя физическую боль. Привык уже, что теперь все проживаю потасканным нутром. Прохожу вперёд, останавливаясь у стекол, открывающих вид на потрясающий город, и замираю.

Позволяю себе прожить момент. Не блокировать, не бежать, а прожить и принять. Что дружба, которая была для меня всем, оказалась фальшью. Притворством. Спектаклем, в котором правит бабло. Что быть человеком – это, в первую очередь, про честь и ответственность за свои решения. Мы же со Скоттом таковыми не являлись. Просто зажравшиеся ублюдки – Карла охарактеризовала, что не поспоришь. Что любить кого-то – значит доверять, жертвовать и оберегать. Я оказался трусом, не способным на это.

Каждая мысль точит, целенаправленно увеличивая и так огромную дыру внутри. Там ветер гуляет, не давая шансов на тепло и уют – только одиночество и холод.

Когда кажется, что больше ничего не способно расшатать мои нервы ещё больше, телефон в кармане оглушает входящим сообщением с незнакомого номера. Неосознанно открываю изображение и застываю. Плавлю трубку горячей ладонью, сжимая в руке так крепко, что корпус царапает кожу, и смотрю. Даже воздух вокруг взрывает каждую клетку кожи, не говоря уже о том, какая катастрофа развернулась внутри меня. Давлю по глазам присланным изображением и не знаю, что хочу больше: сдохнуть самому или убивать других.

Диана, в одежде на несколько размеров больше, на крыльце собственного дома опирается на отца и не видит, что ее фотографируют. Расстояние приличное, но картинка позволяет рассмотреть изможденный вид девушки, жуткую худобу и серую кожу. А когда встречаюсь с графическими глазами своими, то и вовсе ведёт. Голову кружит от прилива отчаяния и безысходности, смешанной с невероятной тоской. Мы оба умираем. Только она ещё и выглядит, как труп, а я гнию изнутри. Гнию живьём, и ничего не могу сделать. Ничего.

Глава 3

Comatose – Skillet

3 января 2022 года

Мэтью

Первое, на что падает взгляд, когда открываются створки лифта, выпускающего меня в пентхаус друга – невероятный бардак. Бутылки. Море бутылок вперемешку с мужскими вещами и пачками сигарет. Табак разбросан по полу, словно кто-то в нервной агонии раздирал замысловато закрученные губительные трубочки.

Шокировано озираюсь по сторонам, оценивая масштабы катастрофы, и натыкаюсь на початую бутылку водки. Подхожу, беру в руку, прокручивая в ладони, и морщусь. Громкий грохот заставляет меня обернуться в поисках шума. Тишину разрывает мощнейший аккорд Skillet – Comatose, что-то внутри переворачивая. Иду в сторону музыки и в ступоре застываю.

Джеймс сидит на полу, рядом такая же бутылка, что я видел ранее, только пустая наполовину. Под глазом алеет набирающий яркость фингал, скулы рассечены, как и губы. И костяшки, которые выделяются броским пятном на сжатых кулаках. Комната буквально взрывается в сильных звуках, пробирая до мурашек напряжённое тело.

Подхожу и сажусь рядом. Встречаюсь с каким-то обезумевшим отсутствующим взглядом друга, и волной паники накрывает. Я его таким не помню. Не знаю.

– Джеймс, – сжимаю его плечо, продолжая сверлить израненное лицо. – Скажи мне, что происходит?

Тот только молча качает головой.

– Ты на связь не выходишь несколько недель. Твой отец в натуральной панике. Дома тебя не застать. А когда появляешься – постоянно в раздолбанном состоянии, – протягиваю ладонь к пульту и отключаю акустику. Резко наступившая тишина моментально обострила и так до боли воспаленные ощущения. – Мужик. Давай поговорим. Я помогу.

Тернер запрокидывает голову и смеётся. Громко, отчаянно, заполняя безжизненным голосом каждый миллиметр пространства. А потом резко замолкает. Разрубает меня черными зрачками, будто током от себя ко мне по венам кипящую безысходность передавая.

– Ты был прав. Во всем прав, как и всегда. Говорил, что доиграюсь. И вот, – хриплый смешок, – нахуевертил от души.

– Так в чем дело? Что внутри тебя раскурочивает?

– Сдохнуть хочу, – отрывистый вдох, – отравиться всем этим дерьмом. Просто этой ебаной водкой захлебнуться, – глотает с горла, – и не чувствовать больше нихрена.

Молчу, давая выговориться. Понимаю, что ему это жизненно необходимо.

– Про Скотта слышал уже, наверное? Хотя, конечно… Об этом только ленивый не говорит, – снова смешок. Глоток. Вдох. – Но уже даже на этой похуй.

– А на что нет?

– Знаешь, что я сделал? Скучно мне, блять, стало.

– Только не говори, что…

– Ты все правильно понимаешь, мужик.

– На нее?

Чувствую, как внутри пожар разгорается. Секунда, и уже полыхает. Языки пламени жгут все, до чего достают за грудиной. Тернер ещё больше мрачнеет, ловя мой взгляд, и уводит свой. Не вывозит.

– На нее.

Не выдерживаю и добавляю по его второй скуле, оставляя красный след от кулака. Ярость бурлит, словно кипящее на максималках варево, вспенивая самые далёкие закрома души.

– Сука, ну почему на нее? Почему, блять? Почему?

– Я и сам знаю, какое дерьмо, поэтому если собираешься подливать масла в и так распаленную до предела топку, то просто свали. Уходи, Мэтью.

Поднимается и отворачивается. Снова прикладывается к горлышку бутылки, делая смачные глотки. За доли секунды оказываюсь рядом и забираю пойло, заставляя обернуться.

– Рассказывай.

– Что?

– Все.

И Тернер говорит. С самого начала выдает правду без каких-либо прикрас. Топит себя с головой, не пытаясь выплыть. Переводит дыхание, когда выдает про первое понимание о чувствах, задушенно хрипит, когда возвращается в ту агонию, которая метала его из стороны в сторону при попытке рассказать правду. Откровенно морально умирает, когда обнажает кровоточащую дыру вместо сердца, снова проживая то, как уничтожило Диану у него на глазах.

Честно, охренел. Натурально вырывает осознание, что Тернер действительно любит. На разрыв. На полную отдачу. На взрыв сердца по полной.