Глава восьмая

Грибной суп просто чудо какой, я такой никогда и не ела. Мамочка так здорово с тётей Печкой сделали, что я им объедаюсь. И вот тут, обнаружив картошку в супе, удивляюсь, но вопросов до конца пиршества не задаю. Хорошие девочки за едой не разговаривают, я помню.

– Очень-очень вкусно, спасибо, мамочка! – обнимаю я её после еды. – Просто чудо как вкусно!

– Вот и славно, что тебе понравилось, – улыбается мне мамочка, ей очень приятно, я вижу.

– А откуда у нас картошка? – удивляюсь я.

– Тётя Печка подсказала, – объясняет мне она, гладя по голове. – У нас, оказывается, подпол есть, и в нём и мука, и картошка… Домовой помог мне достать.

– Спасибо, дяденька домовой! – кланяюсь я. – А как вас зовут?

– А как назовёшь, малышка, – с хитринкой в голосе говорит мне он.

– Тогда… – я задумываюсь – …Кузьма?

– Благодарствую, дитя, – отвечает мне теперь уже Кузьма.

У нас речь меняется, я заметила, потому что мы только с тётей Печкой да с домовым разговариваем, поэтому от них тоже берём словечки разные. Мамочка меня гладит по голове, это так приятно, просто до слёз. Но я не плачу, а просто радуюсь. Вокруг нас нет плохих людей, которые только и мечтают, чтобы помучить такую хорошую девочку, как я, и ещё мамочку… Я видела у неё следы, когда мы купались. А мамочка не может быть плохой девочкой, значит, всё правда…

– Я не хочу возвращаться, – говорю я мамочке, а потом спрашиваю тётю Печку. – А можно так сделать, чтобы нас из сказки не забирали?

– Вас никто не вернёт туда, откуда вы пришли, дети, – серьёзным голосом отвечает мне она. – Но навсегда остаться в сказке пока нельзя.

– А почему не вернут? – интересуюсь я у неё.

– Потому что никто не знает, где ваш мир, ведь вы сами пришли, – объясняет мне тётя Печка. – Да и слишком страшен он.

Мне этого достаточно, потому что я верю, что плохо уже не будет, ведь я хорошая девочка. Я очень хорошая девочка, так мама говорит, а мама всегда знает, как правильно. Плохие люди остались в прошлом, поэтому бояться ничего не надо. А мы с мамочкой живём в сказке.

– Сейчас помоем посуду, – говорит мне мамочка, – а потом я с тобой позанимаюсь.

– А чем? – удивляюсь я.

– Будем учиться считать, – улыбается она мне. – А потом попросим у дедушки Леса берёсты немного, тётя Печка даст уголёк, и буду тебя учить буквам.

– Здорово! – радуюсь я, но потом мне становится грустно. – Только я ничего не запоминаю…

– А вот мы узнаем, – отвечает мне мамочка, опять погладив по голове. – Может быть, и запоминаешь уже, ведь мы не пробовали.

Я очень сильно радуюсь и готова прямо сейчас начать, но нужно сначала посуду помыть. Так странно – всего несколько дней назад у нас ничего не было, кроме ягод и четырёх кусочков хлеба, а теперь и посуда, и мука, и картошка… Мамочка говорит, что в подполе ещё есть семена, их можно будет посадить, и тогда появятся и помидорки, и огурчики, и морковка, и зелень всякая! Наверное, это потому, что мы в сказке живём.

Я уже нормально хожу, и у меня не дрожат руки и ноги, потому что, наверное, сердечко починилось. Мне легко таскать вёдра с водой, но усталость бывает, потому что я маленькая. Вот я принесу воду, тётенька Печка её согреет, и мы с мамочкой будем мыть посуду. Я очень люблю делать что-то с мамой, потому что чувствую это правильным.

Вот в неведомо откуда взявшемся тазике плещется вода, мама берёт ложку, кладёт к ней ещё одну, а потом ещё и вдруг спрашивает меня:

– Сколько тут ложек? – и смотрит хитро так.

– Три, – сразу же отвечаю я, потому что видно же.

– Умница моя, – улыбается мамочка.

Она меня несколько раз ещё спрашивает, и я всё правильно отвечаю, за что мама меня хвалит. И только тут я понимаю, что ничего не забыла, и всё-всё помню. У меня получается считать! Это так радостно! Но ведь в школе не получалось, а почему?

– Мамочка, а почему в школе не получалось считать? – спрашиваю я у самого важного в жизни человека.

– Потому что тебя часто били, малышка, – вздыхает мамочка. – Били, не кормили, мучили… А теперь тебя просто любят.

– Любят… – тихо повторяю я за ней, чувствуя, что сейчас буду плакать.

Почему мне говорили, что я плохая? За что охорашивали, если я и так была хорошей? За что? Я не знаю этого, но взрослых, наверное, боюсь. Они страшные, просто очень-очень. Не хочу из сказки уходить, потому что тогда вокруг опять появятся взрослые, которые захотят мне давать подарки и называть плохой. А я хорошая! Так мама говорит!

Тётя Печка только вздыхает, а мы с мамочкой идём на улицу, чтобы там считать и ещё берёсты попросить. Мама меня будет учить писать! И читать тоже, хотя я немножко умею, наверное. Я буду очень-очень прилежной, чтобы она улыбалась. Вот мы подходим к тому пню, где подарки оставляем, а мамочка обращается к дедушке Лесу, прося его дать нам немножко берёсты, чтобы меня учить.

И тут прямо с неба прилетают две птички. Они вдвоём несут в клювиках стопку листов чего-то на толстую бумагу похожего. По-моему, это не берёста, но я точно не знаю. Мама сердечно благодарит, а я уже прыгаю вокруг неё – так мне хочется поскорее начать учиться. Она улыбается мне, потому что всё-всё понимает. Мама на меня никогда не смотрит так, как будто у неё животик болит и её сейчас вырвет, а только ласково, от этого мне в два раза больше учиться хочется.

Я усаживаюсь за столом рядышком с моей самой любимой на свете мамочкой. Она просит уголёк у тёти Печки и принимается меня учить. Выписывает знакомые мне буковки и некоторые незнакомые, которые мне очень нравится учить. А потом она и слова начинает писать, которые я разбираю.

– Ма-ма мы-ла ра-му, – по слогам читаю я.

– Умница какая у меня доченька! – гладит меня мамочка, а я от этого просто растекаюсь, как будто я водичка.

Она занимается со мной до ужина, и это так интересно, что просто и не рассказать. Потому что мама доказывает мне, что я всё знаю, что у меня получается, и я всё больше уверена в своих силах. Я больше не боюсь что-то забыть, потому что она говорит, что у меня всё получится, и я верю маме! Я очень сильно верю, потому что иначе быть не может. Мама просто-напросто не может ошибаться.

Я устаю, конечно, но не так, как в школе. И ещё мне не страшно совсем, а мамочка меня гладит и говорит, что я чудо, и ещё – лапочка. И это очень ласково, так нежно, что я просто улыбаюсь от необычного внутреннего ощущения. Надо маму спросить…

***

На улице дождик. Мы только вчера с мамочкой посадили семена, а сегодня уже дождик идёт, поэтому на улицу нельзя. Наверное, наступила осень, так мама говорит, а у нас осенней одежды – только курточки. Они не очень тёплые, а болеть нельзя, поэтому мы сидим дома.

– А за осенью зима придёт, – грустно говорит мамочка. – Будет много снега, а котором не поваляться, не поиграть…

– Это почему? – вдруг спрашивает Кузьма.

– Нет у нас зимней одежды, – объясняет она. – Алёнушку мою утеплить нечем, а я…

Она замолкает, но я понимаю: мама же в коляске, какое тут «поваляться». Мне становится плакательно оттого, что мама грустит, поэтому мы обнимаемся, а тётя Печка только вздыхает. Домовой наш ничего в ответ не говорит, как будто раздумывает. Ну а что он может сделать, тут нужно только смириться, что снежок я буду из окошка наблюдать. Но зато же у меня мама есть! И имя! И… нет плохих людей!

– Не плачь, мамочка, – прошу я её. – Мы всё равно лучше всех живём, а не поиграем в снегу, так и ладно.

– Жалко просто, доченька, – улыбается она мне, потому что я ластиться начинаю.

– Ты ведь чувствуешь её дочкой, – вдруг говорит тётя Печка. – Это не игра.

– Так и для Алёнушки моей не игра, – продолжает улыбаться мамочка, прижимая меня к себе. – Она столько перенесла, нешто не заслужила маму?

– Так и тебе мама нужна, – замечает наша добрая, как бабушка, Печка.

– Моя мама отказалась от меня, когда мне было столько же, сколько малышке моей, – грустно отвечает ей моя мама. – Когда папа исчез, я начала мешать ей строить свою жизнь. Лишней я оказалась…

Мамочка тихо плачет, а я просто не могу себе представить, как так можно, ведь она же самая лучшая на свете! Самая нежная, добрая, ласковая! Значит, это была неправильная мама или даже вообще не мама, а бяка какая-то. Я обнимаю маму, чтобы показать, что она самая-самая, и она меня тоже.

– Да, довериться вам после такого будет нелегко, – вздыхает тётя Печка.

– А о зимней одёжке не беспокойся, – вдруг говорит Кузьма. – Придёт срок, и всё сладится.

– Спасибо, – улыбаюсь я, обнимая мамочку.

Может показаться, что нам нечем заняться, но это не так. Мамочка придумывает сказки и игры всякие, потом ещё по дому есть что делать, и просто полежать нужно. А готовка тоже важна, потому что дедушку Лес нужно угостить и всяких вкусностей поесть. Тётенька Печка учит мамочку всякие вкусности делать, она столько рецептов знает! И мне интересно с тестом возиться ещё. Ну а то, что у нас нет мяса, так то не страшно, и без мяса же люди живут, а мне никого убивать даже ради еды не хочется. И мамочке тоже.

Мы сидим у окошка и печенье делаем. Мамочка придумала делать фигурки из теста, чтобы потом запечь и кушать. Это так интересно, почти как с пластилином, только пластилин я почти не помню. Вроде бы лепила что-то, когда я ещё не была… Не считалась очень плохой, но не помню. А вот из теста лепить очень интересно. Я леплю мамочку, конечно, а ещё дядю Волка, и Кузьму, хотя ни разу его не видела, и тётю Печку, и нас всех в сказке. А мамочка смотрит на то, как я это делаю, и глаза вытирает.

– Ты у меня очень талантливая, – говорит она мне, а я улыбаюсь от этой настоящей похвалы.

А ещё мамочка объясняет мне, что «дура», «тупая», «овца» и другие слова, которыми меня хвалили раньше, это совсем не похвала, а желание обидеть. Я уже понимаю, что меня хотели помучить и чтобы я плакала. Ведь я же хорошей девочкой была, а взрослые говорили, что плохая, но мама сказала: я всегда была хорошей. Хорошо, что их больше не будет.

– Малышка считала хулу похвалой, – тихо произносит Кузьма. – Из страшного мира вы пришли, дети.

– Взрослые говорили, что я плохая, – объясняю я ему, – поэтому они старались сделать меня хорошей.

– Как это «хорошей»? – спрашивает наш домовой, хотя я чувствую, что он уже понимает.

Конец ознакомительного фрагмента.