Часть 7

Нежный голосок Гиты выводил: «А идише маме, ис гибт нит бэсер ин дер вэльт…»,⁵⁶ а Циля смотрела на младшую из своих детей, глядевшую на нее сейчас с такой любовью, буквально заставляющую плакать от того, как девочка относилась к ней, к своей Маме. Гита даже писала это слово с большой буквы, поразив учителя объяснением, почему так правильно. И ей позволили, не считая это ошибкой, при этом люди смотрели на Цилю с большим уважением – так воспитать детей…

В школе все было прекрасно, по мнению уже еврейской девочки, совершенно забывшей, что когда-то она была ненужной и нелюбимой. У нее были Мама, Папа, Ривка и Йося, и Гита хотела, чтобы так было всегда. Мама была права, отправив их троих в русскую школу, потому что не прошло и пяти лет – еврейские школы начали закрывать, принудительно переводя город на русский язык, точнее, его одесскую вариацию. Но спустя год Гита уже довольно хорошо владела русским, работая над собой. Девочка видела, как радовалась Мама за них, стоило только получить хорошую отметку, и старалась никогда не огорчать Цилю. Свою Маму.

Глядя на Гиту, менялась и Ривка, потому что такое отношение и такие эмоции не могут оставить никого безразличным. А Изя только улыбался, радуясь за детей. Пропадавший на работе доктор, конечно же, очень осторожно привел младшую в больницу еще в самом начале – состояние нужно было зафиксировать для НКВД, но Гита уже полностью доверяла Папе, поэтому даже и не запомнила деталей осмотра.

– Ривка, мы на речку пойдем? – поинтересовалась доделавшая уроки Гита.

– А как ты себя имеешь⁵⁷? – поинтересовалась сестра, озабоченная бледностью своей младшей. – А так я не против.

– Ой, да… – хотела уже отшутиться девочка, но потом просто прильнула к Ривке, тихо сказав на идиш: – Все хорошо, сестренка, честно-честно.

– Ох, сокровище мое, – обняла та Гиту, погладив по голове, что ее сестре очень нравилось. И Ривка, и Циля быстро заметили, что младшая не просто нуждается в ласке, но и ценит ее. – Пойдем…

– Ты слышала, что за геволт⁵⁸ у Рабиновича был? – поинтересовалась младшая, пока они шли к морю.

– Ой, у него вечно какой-нибудь геволт,⁵⁹ – отмахнулась Ривка, которую эта тема совершенно не интересовала. – Он наверняка и гефилте фиш⁶⁰ делает, как геволте,⁶¹ – и девочки рассмеялись.

Плавать Гите очень нравилось, так же, как и ходить под парусом. Йосин друг Миша выходил на лодочке в спокойную погоду, и, конечно же, они не забывали девочек, потому что без Ривки Гита была не согласна, а сама Ривка нравилась Мише, который вот таким способом мог с ней встречаться, не привлекая внимания, хотя девочка, конечно же, все понимала.

Самым тяжелым для Гиты поначалу был противогаз. В школе учили, что противогаз должен быть всегда под рукой, в городе даже проводились «репетиции отражения воздушно-химического налета империалистической банды», когда нужно было бежать в убежище и надевать противогаз, иногда даже уроки проводились в противогазе, что было очень трудно – Гита задыхалась и пару раз даже падала в обморок, пока Ривка не рассказала, что фильтр можно свинтить и тогда дышаться будет легче, правда, если поймают, будет очень грустно.

«Очень грустно» Гита поняла как «Мамочка расстроится», поэтому терпела изо всех сил, пока Папочка не заметил неладное – девочка чаще бледнела, ей временами не хватало воздуха, и тогда школа получила грозную бумагу из больницы, отчего девочку освободили от учебных тревог. Она не одна была такая, Лея из их же класса тоже задыхалась, а директор школы сказал, что смысл этих тревог – научить, а не убить, поэтому девочек даже жалели.

Здесь учились десять лет, и не было такого разделения по разным школам, как в Германии, хотя еще сохранялись, в том числе отдельно мужские, отдельно женские, но и в этом смысле Гите повезло, по крайней мере, она действительно так считала. Иногда только страшные картины приходили в снах, и тогда Мама успокаивала свою мэйделе.⁶² Девочка ощущала себя очень нужной и важной, да и любила свою семью так, как будто они были первыми после Всевышнего. Ребе улыбался, глядя на то, как Гита совмещает пионерскую работу и иудаизм. Иногда это было действительно забавно.

Несмотря на то, что Гита подрастала, ее продолжали ласково называть «девочкой» – мэйделе на идише. Прошедшее время слилось для девочки в постоянное ощущение счастья. Она всегда помнила, как бывает плохо, поэтому старалась изо всех сил. Не всегда у нее получалось, но трудно было бы ожидать всего… Однажды она даже напугала Маму своим видом. Девочка возвращалась из школы, пытаясь понять, что сделала не так – сегодня она получила двойку, не представляя за что. Учитель был новым, ничего не объяснив, он будто хотел довести девочку до слез, что попытавшиеся успокоить Гиту друзья и подруги очень хорошо поняли.

Циля, увидев бледную дочку, в глазах которой застыли слезы, кинулась к ребенку. Первое, что сделала та, кого Гита даже писала с большой буквы, обняла расплакавшуюся от Маминого тепла девочку. Вздыхая, Циля гладила Гиту, пока та не успокоилась и не смогла объяснить, что произошло, немедленно разозлив женщину, решившую назавтра пойти разбираться.

– Я тебя расстроила, Мамочка, – девочка переживала так, что Циля уже и не знала, как успокоить доченьку.

– Не надо так переживать из-за двойки, Гита, – женщина не понимала причины такого горя, сразу даже и не сообразив.

– Я не из-за двойки, – Гита подняла заплаканные глаза. – Я потому, что тебя расстроила…

– Мама сильнее расстроится, если ты плачешь, – Циля наконец поняла причины катастрофы. – А оценки – это тьфу и растереть. За оценку тебе мама горбатого слова⁶³ не скажет.

– Правда? – девочка смотрела с такой надеждой, что сердце матери просто не выдерживало. Иногда трудно быть центром мира, даже и для своих детей.

– Ох, мэйделе… – покачивая Гиту, Циля думала о людской черствости и жестокости.

А вот запоздавшие из школы старшие дети сестренку никому прощать не собирались. Сначала собрав совет отряда, девушки и юноши пригласили комсорга школы, который быстро понял, что дети задумали и… не возражал. Гиту в школе любили – всегда готовая помочь, никому не отказывавшая в поддержке, поддерживавшая младших ребят и сама прошедшая абсолютно точно ад… Поэтому комитет комсомола поддержал инициативу старших пионеров, и в местное управление НКВД отправилась вполне официального вида бумага.

Энкаведешники на бумагу, в которой в частности было написано следующее: «…При виде почти замученной румынскими буржуями девочки не смог сдержать своих низменных побуждений в желании унизить…», отреагировали мгновенно, сразу же арестовав учителя, которому не понравилось то, как почитает свою Маму девочка. Ну а формулировать в этой страшной организации тоже умели, поэтому мужчине стало очень грустно, а вот Гита, осознав, что ее защитили, и вовсе потеряла дар речи. Она была действительно частью общего.

Казалось бы, арестован учитель почти по навету, но вот в чем оказалась проблема – по документам тот проходил как коренной одессит, а на деле не понял ни ответа разволновавшейся девочки частично на идиш, ни отношения к Маме, что выдавало некоторые странности. Контрразведка копнула, и на белый свет выплыло такое, что дело быстро засекретили, а «учителем» занялись очень отдельно.

Но самым главным для Гиты было другое – ее защитили, значит, все правда. И рядом с ощущением от «своего народа» встало ощущение «своей страны». Своя семья, своя страна, свой народ – стали именно теми камнями, на которых стояла личность Гиты Пельцер, той, которую ласково называли «мэйделе» в любом возрасте.

* * *

Подростковая влюбленность как-то обошла Гиту, ведь в ее жизни была Мама, и казалось, никакое другое чувство не может поместиться в сердце девочки, просто не хватит для него места. Поэтому из школы Мэйделе буквально бежала, почти не глядя по сторонам. Поскорее к Маме, поскорее обнять, прикоснуться к самой лучшей женщине на свете.

А вот с Мамой гулять Гита любила, ей нравилось медленно идти по Лассаля,⁶⁴ где на углу с улицей Десятилетия РККА⁶⁵ стоял «Пассаж» – огромный магазин и гостиница заодно. Здание было красивым, но Мама предпочитала Привоз, где можно было найти абсолютно все и не по таким кусачим ценам, как считала Циля, привыкнув за время НЭПа⁶⁶ к тому, что «Пассаж» – для богатых.

Мэйделе нравились одесские дворики с фонтанами, плющом и балконами, они были такими уютными, как и их двор, конечно же. И море… К морю ходили по Луговой, не только на пляж, конечно, за мидиями еще, Йося ловил рыбу, Гита помогала Маме по дому, потому что дома всегда есть чем заняться, к тому же – Мама рядом. Циля только улыбалась, поглаживая замиравшую от ее ласки девочку. Осознавая, что именно она стала центром мира Мэйделе, женщина была очень осторожна в словах, чтобы не ранить ненароком так доверившуюся ей доченьку.

– Тетя Циля, разрешите мне с Гитой погулять? – поинтересовался Аркаша Нудельман, подойдя к дому, где жила семья Пельцеров.

– Я не против, а ее ты уговоришь? – улыбнулась все отлично понимавшая женщина. Она говорила на идише, чтобы Гита слышала.

– Уже пошел уговаривать, – упрямо тряхнул вихрастой головой мальчик. Циля готовилась получать удовольствие от наблюдения за процессом. Но в этот раз у мальчика получилось довольно быстро – в кинотеатре обещали какой-то новый фильм.

Быстро уговорить получилось еще и потому, что женщина сжалилась, войдя в комнату девочек. Ривка куда-то уже ускакала гулять, а Гита предпочитала сидеть с мамой. На дворе был жаркий май, поэтому одетая в легкое летнее платье девочка разрывалась – ей в кино очень хотелось, но не хотелось и оставлять Маму.

– Мэйделе, иди в кино, – тихо произнесла Циля, заставив ребенка радостно заулыбаться.

– Спасибо, Мамочка! – девочка все понимала, поэтому и благодарила. Поцеловав свою Маму, Мэйделе будто испарилась вместе с Аркашей.

– Чудо просто, как она тебя любит, – заметила соседка. – И Ривка с Йосей уже так же…

– Просто она наша Мэйделе, Сара, – улыбающаяся женщина старалась не думать о том, что будет, когда дети закончат школу.

А Мэйделе спокойно шла рядом с Аркашей, не знавшим, о чем говорить. Девочка улыбалась, оглядываясь по сторонам. Кино крутили с передвижки неподалеку от пляжа. «А потом, наверное, можно и окунуться», – подумала Гита, но вспомнила, что не взяла купальный костюм, и покраснела, поняв, что не рискнет, хотя иногда они с Ривкой прыгали в море голышом, когда никто не видел, потому что уже было нельзя – не одиннадцать чай. Эти прогулки частыми не были, потому что уговорить девочку было нелегко. Тянувшаяся к семье и Маме, она не хотела просто так гулять – только по делам, которых, правда, тоже хватало. Ну и синагога, конечно… Так проходило время. День рождения Ривки и Гиты был веселым праздником. Всегда был, потому что это же дети. Когда в самый первый раз Гита спросила «а что это такое?», Циля чуть не расплакалась, но удержала себя в руках, рассказав доченьке, почему день, в который она родилась – праздник для всей семьи. От таких слов Мэйделе плакала так, что перепугала всех, но с тех пор старалась сделать подарок для Ривки, потому что сестренка. Рисунки Мэйделе остались с сестренкой даже в очень суровые будущие дни, именно они согревали ее и дарили уверенность в том, что все будет хорошо.

– Мама! Мама! Я выиграла! – счастливая Гита заражала своим счастьем всех вокруг. Победив в школьном конкурсе тематического рисунка, Мэйделе внезапно обнаружила свое произведение в газете. На рисунке была их улица, и была она такой, что казалось – тронь и все начнет двигаться. И картина, буквально заполненная счастьем ребенка, заставляла улыбаться.

– Умница ты моя, – радовалась Циля вместе с доченькой, для которой Мамина улыбка была самой лучшей наградой. Ради этой улыбки Мэйделе была готова отказаться от чего угодно – только бы Мама улыбалась. Но отказываться не требовалось.

– Ривка, ходи с Мишей, – посоветовала женщина, видя, что дочка не может выбрать из двух ухажеров. – Моня трескучий,⁶⁷ как второй сын,⁶⁸ все под подол смотрит,⁶⁹ не нужен тебе такой.

– Да, мама! – обрадовалась девушка, чувствовавшая что-то и так. Любви в ее сердце не было, взгляды Миши были приятны, а Моня умел забалтывать. Но Мама знает лучше.

Циля очень хорошо чувствовала происходящее вокруг, отчего женщина подправляла своих детей, подсказывая, поэтому в комсомол вступили и Йося, и Ривка с Гитой. Именно эта общность со своей страной помогала девушке, радостно разглядывавшей свой новенький значок с надписью «КИМ»,⁷⁰ при этом девушка, конечно же, сдавала нормы,⁷¹ как и все остальные ее товарищи. Не только потому, что товарищи это тоже делали, но и потому, что Мама сказала, что лишним не будет.

– Гита, занимайся медициной, – посоветовала Циля, увидев в девочке талант к сопереживанию, поэтому Гита записалась на курсы, организованные комитетом комсомола, чтобы не просто сдать нормы, а стать к окончанию школы медсестрой. Изя, конечно, помогал выбравшей медицину младшей, обеспечивая ее практикой, помогая наработать знания.

– Да, Мамочка, – девушка была не только послушной, она абсолютно верила Маме, потому что Мама знает лучше. И пока что так и было. Ривка решила учить детей, а Йося… Иосиф посоветовался с папой, с дядей Самуилом, решив стать стоматологом – это всегда были хорошие деньги, а мужчине надо думать о семье.

Эти годы Гита вспоминала потом, как самые счастливые годы во всех ее жизнях. Самые теплые, нежные, ласковые воспоминания всегда согревали девушку. Даже когда бывало очень плохо и грустно, воспоминания детства согревали а идише мэйделе.⁷²