До самого дома, подхватив полу подрясника, батюшка бежал. Такого ужаса он не испытывал никогда. Даже в злом доме Степана-крысы.
Добежав до своей избушки, он увидел, что на крыльце сидит старый, сгорбленный, насупившийся дед.
– Господи, помилуй, – прошептал отец Роман и перекрестился. – Это еще кто?
Дед услышал шаги и поднялся навстречу священнику.
– Здравствуй, батюшка, благослови, – и подставил ладошки лодочкой. – Раб Божий Савелий.
В руках у батюшки была тяжелая книга и кадило. Он слегка запутался, перекладывая вещи из одной дрожащей руки в другую. Наконец освободил правую и благословил деда.
– Жить у тебя буду, – дед безапелляционно поставил священника перед фактом. – Я из Рыбинки. Мои все перемерли давно, одному плохо. Вот я, значит, к тебе… Не прогонишь?
– Нет, – разглядывая большой серебряный крест на шее у деда, ответил отец Роман. – Живите. А как вы узнали, что я приехал?
– Ты печку вчера топил? Дом-то на пригорке, далеко видно. Вот я и догадался. – Довольный дед прищурился и добавил: – Ну и стрекоза ваша, Вероника, разнесла ужо по всей деревне. Все свои запасы привез.
Дед подошел к стоявшей неподалеку тачке и стал перечислять:
– Картоха, капуста, огурцы, сало… Ну да сало тебе ни к чему, сам съем… Мука вот. Сахар. Соль. Все, что было, выгреб и привез вот.
Съестным припасам отец Роман обрадовался, но больше, конечно, он обрадовался тому, что рядом с ним будет жить обычный, нормальный человек.
«Уверен, что обычный? – сам себя спросил монах. И сам же себе ответил – Уверен!»
– Спаси тебя Господь, дед Савелий! – от всей души поблагодарил деда монах, не в силах сдержать улыбку.
– А где был-то? – неожиданно спросил дед.
Отец Роман помрачнел:
– На кладбище ходил.
– Ох, беда! Что ж тебя, милок, к призраку-то понесло! Ох, беда-а! – вдруг по-бабьи запричитал дед. – Они ж тапереча от тебя не отстанут!
– Кто? Ведьмы?
– Они, – подтвердил дед, опасливо оглядываясь по сторонам. – Пока к нему никто не ходил, они спокойны были. А таперича им оживлять его надоть! Да поскорее!
– Что ж делать-то, дед?
– Тебе кто дорогу-то указал?
– Анна Трофимовна.
– Анна? Ох, не к добру это, ох, не к добру.
Тут батюшка и заподозрил, что Анна Трофимовна и есть та самая верховная ведьма… А он ел у нее…
– Так, дед Савелий, я очень рад, что ты пришел! Будем начинать служить! Вот прямо в это воскресенье и начнем! Только вот в Озерки съезжу, просфоры у них возьму. А потом уж сами научимся… В Рыбинке, насколько я понял, церкви нет?
– Не-ет, – протянул дед Савелий, – лет шестьдесят ужо, почитай, как нет. И к тебе они ходить не будут. Не приучены.
Этим же вечером отец Роман стоял у себя в келье и пытался молиться. Молитва не шла. В голову лезли веревки, грабли, крысы, призраки.
«И все это за два дня, – тоскливо размышлял батюшка. – Подумать только, всего два дня назад я бы даже не поверил, если бы мне все это рассказали…»
Он закрыл молитвослов и вышел на улицу. Там дед Савелий, кряхтя, пытался подвязать кусок рельса к дереву.
– Вот, колокол у нас будет, – отдуваясь, сказал он.
– Дед Савелий, ну чего ж сам-то? Позвал бы меня!
– У тебя свои дела, батюшка! Ты не смотри, что мне сто лет, я еще ого-го!
– Сколько? – поразился батюшка.
– Да-да! – довольный произведенным эффектом, подтвердил дед. – Сто! Ну вот, готово! – дед подергал веревки, потуже затянул все узлы. Поднял с земли неизвестно где раздобытый им металлический прут и тихонько ударил им по рельсу. Железяка послушно отозвалась тихим звоном.
– Во! – сказал довольный дед. Отец Роман заулыбался.
– Дотянуть до Пасхи – вспомнилось ему, – а что! И дотянем!
Спальное место дед Савелий отвоевал себе в сенях, на большом сундуке.
– И за печкой присмотрю! – был его главный аргумент. – А тебе, отец Роман, келья нужна! Иди вон, молись за нас!
Попили чайку, дед завалился спать, а отец Роман вернулся в келью. Поправил фитилек лампадки, зажег несколько свечей и приготовился к молитве. И вдруг заметил на окне, под горшком с фиалками, какую-то записку. Сердце пропустило один удар, а потом бешено заколотилось.
Он осторожно потянул записку за уголок и вытащил небрежно вырванный из тетради листок.
Сел за стол, положил записку перед собой, но, прежде чем прочесть ее, сидел и долго молился. Опять стало страшно.
«… Дорогой брат во Христе! Это проклятое место, уезжай отсюда поскорее! Ни в коем случае ни с кем не разговаривай! Никому не доверяй, брат, никому! По деревне не ходи! На кладбище ни ногой! Если заговоришь с ними – они выпьют из тебя все соки, сделают шизофреником и параноиком с манией преследования. Уезжай! Храни тебя Господь – твой брат во Христе иерей Божий Николай (Правдин)
УЕЗЖАЙ!»
Отец Роман дважды прочел записку. Задумчиво сложил ее вчетверо и подсунул обратно под фиалки. Все равно все запреты он уже нарушил.
Открыл молитвослов и принялся за молитву.
Кое-как пережили с дедом осень. Отец Роман научился печь просфоры, дед приловчился звонить в рельс, звук получался, как у настоящего колокола. Только вот на службу этот колокол звал только одну Анну Трофимовну. Она же пела на клиросе. Ника в церкви не показывалась.
Изводила батюшку то дерзостями, то вдруг ангельской улыбкой с опущенными ресницами.
В свободное время батюшка и дед Савелий ходили по грибы, сушили и солили на зиму.
Наконец полили непрерывные дожди, все засели по домам. Серая, промозглая осень настроения не улучшала.
Отец Роман и дед Савелий все время проводили в церкви. Если не молились, то просто сидели, прижавшись спинами к боку теплой печки, и слушали дождь.
К отцу Роману повадилась таскаться Куча Тряпья. Смотрела в окно и шипела:
– Не нашш штоятель… не нашш…
Иногда слышалось ржание лошадей, лай собак, похрюкивание и повизгивание. Хохот, свист, вопли…
Монах и дед молча переглядывались и принимались дружно читать девяностый псалом.
Иногда отцу Роману звонил Владыка и каждый разговор начинал с осторожного: «Живой, батюшка?»
Частенько ночью приходил Степан-топор и молча пялился на них в окно.
А в ночь перед Рождеством пришел мальчишка-призрак. Видимо, мать, Верховная ведьма, выпустила его погулять. Призрак тоже остановился под окном и стоял там очень долго, не мигая глядя на людей и нарядную елочку. На голове и плечах его уже образовались целые сугробы, но он не обращал на это внимания.
Рождественская ночь оказалась самой страшной. На улице выло, ржало, колотилось в дверь и окна, по крыше кто-то ходил, а во все окна пялились непонятные существа. Батюшка узнал только двоих – Кучу Тряпья, шипение которой было слышно даже сквозь двойные рамы и вьюгу, да призрака Степана.
Для батюшки все дни стали сливаться в один длинный, непрекращающийся кошмар. Его повсюду преследовали крысы, тряпки, какие-то шепотки за спиной, смех. Стоило лечь спать, как под окном появлялся призрачный ребенок. Спать батюшка перестал, есть тоже. Ходил изможденный, с красными глазами, служил еле-еле.
Если и удавалось поспать, то только днем, пару часов, под присмотром деда Савелия. Ночей отец Роман стал откровенно бояться.
Так дотянули до Великого поста.
От батюшки остались одни глаза, и те он старался спрятать. Остерегаться он начал даже Анну Трофимовну. Та все видела и понимала, но только горько вздыхала.
А на Пасху Анна Трофимовна умерла. И отец Роман тут же перестал ее подозревать. Хотя, если подумать, какая уже разница?
Ночью втроем отслужили Пасхальную Службу, вдоволь накричались «Христос Воскресе! – Воистину Воскресе!» – благо, нечисть в эту ночь вела себя ниже травы, тише воды.
Дед Савелий умудрился извлечь из рельса почти пасхальный перезвон, то стуча по ней железным прутом с разных сторон, то вдруг начинал мелкими перестуками пробегаться сверху донизу и обратно. В общем, звон получился что надо! Даже батюшка слегка порозовел.
А Анна Трофимовна вышла из церкви, присела на лавочку подышать. Подозвала отца Романа и вдруг сказала:
– Обман все. Я все вспомнила! Прости, батюшка! Господи, помилуй! – закрыла глаза, сделала последний вдох, и Анны Трофимовны не стало.
Дед Савелий сколотил гроб, выстругал красивый крест. Батюшка ни столярничать, ни плотничать не умел, поэтому чувствовал себя очень неловко.
Выкопали на сухом высоком холме могилку, вдвоем отнесли туда гроб, с трудом, на длинных полотенцах, опустили его в могилу. Ника стояла рядом, глаза ее были сухими, но красными, а лицо бледным, почти белым.
– Христос воскресе, Анна Трофимовна! – еще раз напоследок сказал иеромонах Роман, и так же, втроем, вернулись в церковь.
Дед Савелий устроился поспать в сенях – устал.
Отец Роман и Ника прошли в келейку монаха.
Ника молча села на табуретку возле окошка. Отец Роман подошел и также молча погладил ее по голове. Девушка обернулась и сказала:
– Ну что, отец Роман, вы выиграли.
– Не понял, Ника, – удивился монах. – Что выиграли?
– Все, – устало ответила девушка. – Помните, я говорила вам про договор? Кто отслужит здесь пасхальную службу, того и место?
– Честно говоря, Ника, я уже и подзабыл. Не до того было. А теперь мне интересно, кто заключал договор?
– Нет никакого договора. Я неправильно выразилась. Решение такое ведьмы приняли. А ведьмы никогда не врут.
– Хорошо, конечно, но что дальше? Монастырь я так и не нашел…
– Будет вам ваш монастырь. Мы уходим.
Отец Роман помолчал, переваривая услышанное. Потом вскинул на Нику пораженный взгляд:
– Мы? Ты сказала – мы? Ника!
– Степан, поди-ка сюда, малыш! – позвала вдруг Ника. Из ничего, из воздуха и теней, соткалась мальчишеская фигурка. Отец Роман моментально узнал малыша-призрака. – Покажись дяде.
Мальчишка с готовностью повернулся. Круглый чистенький затылок, без единой царапинки, светлые шелковые волосенки, которые так и хочется погладить…
Отец Роман смотрел на мальчишку, еще не до конца понимая, что все это значит.
– Видишь? – сказал пацан. – Мама сказала, что оживит меня, и оживила!
– Но подожди! – закричал священник. – Ты говорил, что твоя мама – Верховная ведьма!
– Ну да…
– Ника! – отец Роман в ужасе повернулся к Нике. Та сидела как ни в чем не бывало. О чем-то думала…
– А знаешь, монах, я ведь тебя приворожила…
– Что? – задохнулся отец Роман. – Что ты сделала?
– Да в общем, в результате ничего. Твоя любовь к Богу оказалась сильнее моих приворотов. Так что живи спокойно.
– А Анна Трофимовна? Что за травки ты ей давала?
– Наведенную память поддерживала. Я ж лет на двести ее старше, – вдруг хихикнула Ника. – Внученька…
– Ну а болота? – почти жалобно спросил отец Роман.
– Нет никаких болот, – вздохнула ведьма. – Нет! Или что же, монах, ты хотел, как твой Бог, по болоту, аки посуху?..
Монах опустил лицо в ладони и так просидел довольно долгое время.
«Да… Если вам дороги жизнь и рассудок, держитесь подальше от торфяных болот[2]…» – вдруг вспомнилась одна из любимых книжек детства.
– А крестик, Ника! Ведь ты носишь крестик!
Ника молча вытянула из-под свитера веревочку. К ней крепко-накрепко был пришит потертый кожаный мешочек. Амулет.
– Значит, ты все-таки ведьма, – еще раз, словно не желая примириться с очевидным, прошептал батюшка.
– Верховная ведьма! А это мой сын Степан. Живите спокойно. Мы уходим.
Батюшка молча смотрел, как ведьма и маленький колдун превращаются в два серо-голубых облачка и медленно вытягиваются в распахнутую форточку.
«Вот и все, – устало подумал монах. – А монастырь я так и не нашел»…
Его свалил сон. Строгий пост, бессонные ночи, длинные службы и потрясения последних событий отняли у батюшки почти все силы.
Проснулся он от дикого крика деда Савелия. Вскочил, уронив табуретку, и выбежал в сени. Что-то неуловимо изменилось, но монаху было не до этого. Дед пронзительно и невнятно кричал где-то снаружи, совсем рядом.
Отец Роман выскочил из избушки, и сразу же со всего маху влетел в спину орущего деда.
– Дед! Дед Савелий! Что ты?! Что?!
Дед замолчал, обернулся, взглянул на монаха шальными глазами и одними губами прошептал:
– Смотри…
Отец Роман посмотрел. Вынул из кармана подрясника смартфон, поелозил пальцем по экрану и сказал:
– Владыка, Вы должны это видеть! Срочно! Уверен. Да.
Вместо пыльной жуткой деревни, немой и страшной, за ночь вернулся утраченный монастырь.
Толстые каменные стены ограды, кирпичные постройки, в которых явно угадывались трапезная, братский корпус, домик игумена. И, конечно, великолепный красавец-храм с высокой, крепкой колокольней. Даже снизу было видно, что колоколов там намного больше, чем один…
Их избушка тоже оказалась в ограде монастыря и служила, по-видимому, сторожкой.
Отец Роман вместе с дедом Савелием поднялись по ступенькам, перекрестились, дед потянул ручку двери. Она неожиданно легко распахнулась перед пришедшими.
Отец Роман шагнул в церковь первым.
И ахнул. Ни пылинки, ни паутинки, сверкает золото окладов, горят все лампадки…
Царские врата расписаны вручную и украшены резьбой в виде цветов, птиц и виноградной лозы. Алтарь тоже сиял и переливался чистотой и красотой.
– Господи! – закричал отец Роман, падая на колени. – Слава Тебе, Господи!
Бесплатно
Установите приложение, чтобы читать эту книгу бесплатно
О проекте
О подписке