Внутри меня все обрывается. Внутренности скручивает в тугой узел, который не дает дышать.
Девушка, стоящая рядом с Ромой, переводит взгляд с меня на него, и обратно.
– Ромочка, кто это? – спрашивает.
– Лиза, помолчи, – бросает грубовато и делает шаг ко мне. Пытается схватить за руку, но я отдергиваю ее и пячусь назад.
– Не трогай меня, – цежу, пытаясь унять внутреннюю истерику.
Она затапливает меня с головой. Бурлит и кипит во мне, рвется на поверхность. Я боюсь даже рот раскрыть, чтобы не устроить сцену прямо посреди улицы.
– Тоня, давай дома поговорим, – говорит Роман, хмуро глядя в мое лицо.
– Мы не будем говорить, – выдавливаю из себя и втягиваю губы. Качаю головой. – Больше не будем говорить. Только скажи, ты спал с ней?
– Тоня…
– Спал или нет?! – выкрикиваю, и несколько человек, проходя мимо, оборачиваются на нас.
Рома сжимает челюсти. И по тому, как раздуваются его ноздри, вижу, что он в ярости.
– Не устраивай цирк, – цедит со злостью.
– Цирк? Это сейчас тебя волнует больше всего?! Да ты шел по улице и целовался с какой-то… девкой!
– Эй, дамочка, полегче! – встревает эта клуша, которую лобызал мой муж.
– Закрой рот! – шиплю и тычу в ее сторону пальцем.
– Рома, что происходит? – пищит девица.
– Лиза, помолчи! – рявкает он на нее. – Тоня, ты какого черта вообще среди дня делаешь в центре?
– За тобой слежу! – не удерживаюсь от сарказма, а потом вспоминаю, зачем на самом деле приехала в центр. Выдергиваю из сумки подарок и буквально швыряю им в мужа. – С годовщиной, черт подери! – выкрикиваю и, не глядя на сладкую парочку, несусь к метро.
Слезы застилают глаза.
Все, я достигла предела, когда мне плевать, как я выгляжу, и кто видит мою истерику.
Размазываю черную тушь по щекам. Бегу, не разбирая дороги. Натыкаюсь на людей, извиняюсь, снова бегу.
В какой-то момент кто-то хватает меня за локти и резко дергает в сторону.
– Дура, что ли?! – рявкает мужской голос над ухом. – Не видишь, дорогу раскопали?! Сейчас поломалась бы вся!
Моргаю и смотрю на яму, от которой меня оттянули. Перевожу взгляд на мужчину, который смотрит на меня с легким прищуром.
– Вы в порядке? – спрашивает он.
– Спа… спасибо, – заикаясь, отвечаю я и, высвободившись из его хватки, спешу к метро.
Это происшествие возле ямы немного привело меня в чувство. Теперь я аккуратно спускаюсь по ступенькам.
На эскалаторе хочется сесть и выть в голос. Но я изо всех сил держусь.
Не знаю, как надолго еще хватит моей выдержки, потому что истерика буквально дребезжит во мне. Пальцы подрагивают, а кислород никак не желает проникать в легкие. Поэтому я просто хватаю воздух приоткрытым ртом и пытаюсь не сдохнуть.
Не могу поверить, что он так поступил!
Мой Ромочка! Мой любимый! Единственный!
Тот, кто преследовал меня с моего шестнадцатилетия, пока я не согласилась выйти за него! Он так настойчиво добивался, что устоять просто не было шансов.
Помню, как папа даже наставил на него свою охотничью двустволку, но Романа это не остановило. Он лазил ко мне в окно на третий этаж. Подстерегал под подъездом. Провожал сначала в школу, а потом и в университет.
Мы почти семнадцать лет вместе, десять из них женаты. Как раз завтра у нашей семьи первая круглая дата.
Но теперь своим поступком Рома перечеркнул все…
Как будто эти годы теперь совершенно не имеют значения. Словно они были прожиты зря. Как черновик. Его замарали ручкой, и теперь Рома решил взять чистый лист и начать все заново.
А что делать мне?! Что я, черт побери, должна делать?!
Как представлю, что все, что мы строили эти годы, было насмарку… мне становится плохо. Даже подташнивает.
Сглотнув ком в горле, достаю из сумки бутылочку с водой и делаю несколько жадных глотков.
Когда выхожу на платформу, на меня косятся люди. Понимаю, что выгляжу наверняка как панда с размазанной тушью под глазами. Но мне плевать, кто и что обо мне подумает. Сейчас у меня есть проблема посерьезнее.
Измена мужа…
В голове не укладывается. Как будто я смотрю фильм, и все это происходит не со мной. Потому что до сих пор не могу примерить на себя это положение. Будто в моей реальности для такого просто нет места. А все это происходит в другой, какой-то параллельной вселенной.
Как же хочется проснуться и осознать, что это был всего лишь сон. Кошмар, который никогда не осуществится наяву. Потому что мой любимый мужчина, который делал мне массаж ног, целовал в макушку и приносил чай во время простуды, никогда бы так не поступил.
– Девушка, вы заходите? – грубовато подталкивают меня ко входу в подъехавший поезд.
– Простите, – бросаю еле слышно и тороплюсь в вагон.
Прижавшись лбом к двери на противоположной от входа стороне, смотрю на то, как мимо пролетает темный тоннель.
Не представляю себе, как заявлюсь сейчас на работу в таком виде. Слезы до сих пор текут, и я не могу остановить этот поток. Они просто катятся, прочерчивая широкие и наверняка черные дорожки по щекам.
– Вот. Возьмите, – слышу голос слева и поворачиваю голову. Сталкиваюсь со взглядом молодой девушки, которая протягивает мне пачку салфеток.
– Спасибо, – отзываюсь хрипло.
– У вас тушь… – она показывает на щеки на своем лице.
Я молча киваю и начинаю стирать слезы со щек. Потом достаю зеркальце и принимаюсь усердно тереть кожу, чтобы убрать хотя бы серо-черные подтеки. То, что я плакала, ничем не замаскировать.
До своей станции мне удается немного успокоиться. Я еще раз прикладываюсь к бутылке с водой и наконец дотираю все пятна от туши.
Выйдя из метро, тороплюсь наверх, потому что до конца моего перерыва осталось не больше пяти минут. К счастью, офис, в котором я работаю, находится в двух шагах от станции подземки.
Когда влетаю в здание, секретарь босса торопится мне навстречу.
– Бегом к боссу, – рычит Света. – Он уже злится.
– А что случилось-то? – спрашиваю, сбрасывая пальто.
– Откуда я знаю? – дергает плечами она и забирает мою одежду. – Давай повешу. Бегом к нему.
Я тороплюсь мимо кабинетов по коридору. По дороге чуть не сношу кулер. Перед самым входом в кабинет начальника останавливаюсь. Делаю глубокий вдох и стучу.
– Заходи! – раздается с той стороны.
Я сразу открываю дверь и попадаю в, как всегда, захламленную бумагами и папками комнату начальника.
– Борис Евгеньевич, Света сказала, что вы меня искали.
– Искал, – хмурится начальник, глядя на меня. – Что с лицом? Плакала?
– Все нормально, – отмахиваюсь.
– Что, тебе уже сообщили, что ли? Ничто в этом офисе не утаишь. Бабский коллектив, что с него взять?
– Что сказали? – теперь хмурюсь и я.
– Что ты попала под сокращение.
Когда смысл сказанного долетает до меня, мое лицо вытягивается, и я покачиваюсь. Приходится даже ухватиться за спинку стула, чтобы не упасть.
Под сокращение? В день, когда я узнала об измене мужа?..
Тошнота опять подкатывает к горлу так резко, что я понимаю, в этот раз встречи с унитазом не избежать.
– Тонь! – наверное, в сотый раз стучит в дверь Света. – Тонь, выходи уже, а? Блин, ну чего ты так побиваешься? У тебя ж Ромка есть! У Евгеньевича не было выбора. Или тебя уволить, или Маринку. А она мать-одиночка. Там по закону не положено. Тонь!
– Да иду я, – отвечаю хрипло.
Убеждаюсь, что меня не будет снова тошнить, и, закрыв крышку унитаза, смываю за собой.
Поправляю одежду и выхожу из кабинки. Света стоит в центре туалета и смотрит на меня с таким скорбным видом, что мне опять становится тяжело дышать.
Судорожно втягиваю в себя воздух и тащусь к умывальникам, чтобы прополоскать рот и умыться.
Все сегодняшние проблемы наваливаются на мои плечи бетонной плитой, и я никак не могу их расправить. Как будто меня то и дело гнет к земле.
– Евгеньевич сказал, что, если захочешь, можно даже не отрабатывать. Он в документах поставит, будто ты отработала, как положено. Но на деле говорит, можешь передать свои дела Маринке и быть свободна. Тебе даже заплатят за это время.
– Как щедро, – хриплю сорванным горлом.
– Тонь, а у тебя что-то еще случилось? Ты пришла уже зареванная.
Вздыхаю и окунаю лицо в воду, которую набрала в ладони.
Прав наш начальник. Бабский коллектив, в котором ни одна тайна не удержится. Так что я не намерена рассказывать Свете о своих бедах.
Мне вообще поделиться толком не с кем. С сестрой у меня отношения так себе. Видимся раз в год, когда она к родителям приезжает со своей семьей. Лина рано выпорхнула из гнезда, а я была поздним ребенком, так что у нас с ней толком и не было времени выстроить нормальные сестринские отношения.
Маме я тоже не расскажу, чтобы не беспокоить ее с ее больным сердцем.
А больше некому. Всех подруг мне в свое время заменил Рома.
А теперь что? Теперь не с кем даже собственную беду пережить.
Снова судорожно втягиваю в себя воздух. Как же хочется себя пожалеть! Если больше некому, то хотя бы самой сделать это. Но если начну, боюсь, скачусь в очередной приступ истерики. А на работе я не могу себе этого позволить.
– Тонь, – напоминает о себе Света.
– Ой, Свет, – вздыхаю. – Не хочу говорить.
– Так если выговориться, легче же станет, – не унимается секретарь начальника.
А я так и вижу в отражении, как ее глаза горят любопытством. Если я и правда сейчас расскажу ей, то она незамедлительно растрезвонит это по всему офису.
– Марина на месте? – спрашиваю, чтобы перевести тему.
– Ну… да, – отвечает с сомнением.
– Пойду ей передавать дела. Воспользуюсь щедростью Бориса Евгеньевича и не буду отрабатывать до официального сокращения.
Остаток дня до вечера я занимаюсь тем, что передаю своей коллеге все свои дела. Их немало, так что мы даже кофе не пьем, чтобы не отвлекаться.
Когда вечером я ухожу, ни с кем даже не прощаюсь. Не хочу сочувствующих взглядов и обещаний встречаться на корпоративах. Я видела, как люди увольнялись. Никто потом не звал их на праздники фирмы. Так что все эти расшаркивания ни к чему.
Я только договорилась с Борисом Евгеньевичем, что через две недели подъеду подписать документы и получить расчет.
Домой я еду с тяжелым сердцем. Внутри меня как будто образовался вакуум, который теперь ничем не заполнить. Словно мне вырвали сердце, опустошили его и, оставив только тонкую оболочку, обратно поместили в грудную клетку.
Теперь мой главный орган гулко бьется, качая кровь. Ровно столько, чтобы мне хватило этого ради выживания.
В квартире тихо и пусто. Темно, как сейчас у меня на душе.
Но не это вгоняет меня в ноющую тоску, разрывающую остатки сердца. А то, что здесь ничего не изменилось. Те же запахи, те же звуки. На стене все так же висят наши с Ромой фотографии, в рамке – моя вышивка. Ромина куртка на вешалке.
Подавшись вперед, утыкаюсь носом в ткань и вдыхаю аромат моего мужа. Слезы неконтролируемо вырываются из глаз и опять чертят горячие дорожки по щекам.
В голове не укладывается, что теперь это моя страшная реальность.
За несколько часов моя жизнь так кардинально изменилась. Я думала, такое в принципе невозможно, но вот она – моя новая действительность. И я теперь другая. А наша с Ромой квартира все такая же.
Его квартира…
Только сейчас до меня доходит весь ужас моего положения.
Меня уволили.
Все сбережения мы потратили на машину, которая оформлена на Рому.
Квартира принадлежит ему.
Последние деньги я отдала за подарок мужу на годовщину.
У меня ничего нет. В самом прямом и ужасающем смысле. Ни денег, ни жилья.
Бухгалтер, черт побери. Человек, который умеет считать деньги. Но, похоже, только чужие. Потому что свои я, не моргнув глазом, отдала на покупку машины.
О проекте
О подписке