А вообще я давно заметил, что русскому человеку не обязательно, чтобы у него туалет был теплый и чистый, и чтобы еда была хорошего качества, и чтобы сосед не желал ему мучительной или скоропостижной смерти, главное – иметь врага. Остальное – второстепенно. Без теплого туалет русский человек прожить как-нибудь сможет, а без врага – никогда. Помрет со скуки. Чем еще себя развлекать? Это дух палачества. Палач для соседа и для друга. А иногда и для своей же семьи. Наверное, это и есть наша национальная идея, которую так трудно выразить. Гильотину должны были изобрести в России. Сталинские репрессии, если присмотреться, никогда не заканчивались, они у нас в крови. Это дух братоубийства! Физического, морального – не важно. Главное – заставить человека страдать и не останавливаться, чтобы не думать, не быть честным с самим собой. Главное – идти вперед и не оглядываться, не признавать ошибок. Даже у солдат расстройства психики выявляются по большей части не на войне, а когда они уже дома, в безопасности. Мы это интуитивно чувствуем, война не должна заканчиваться! Война каждый день! В магазине, в автобусе, на работе… Всегда на фронте (и заметьте, имеем право на сто граммов фронтовых). Всегда герои и патриоты! А на войне как на войне, и точка.

Ну а далее мы закончили ранний ужин и я пошел в свою комнату. Распаковал чемодан, уложил вещи в шкаф и решил включить ноутбук. Когда, включив его, я понял, что Wi-Fi здесь нет, то мне почему-то стало хорошо на душе, как будто я сумел убежать от мира и нашел укромный уголок, где меня никто не сможет достать. И даже неизвестность впереди не пугала меня. Мне было приятно лежать на толстом матрасе, который, как желе, подпрыгивал на пружинах кровати, когда я ворочался с бока на бок. Я чувствовал, что меня ожидает что-то интересное. Новый этап моей жизни… А ведь сегодня мне исполнилось тридцать.

* * *

Ночью, как и всегда, мне не спалось, хоть и очень хотелось. В полудреме я видел разные образы. Цветочки на обоях в свете луны превращались в птиц и лягушек. Экзотические насекомые медленно спускались с потолка, словно на невидимых нитях, искрились в воздухе. Кружка с водой, стоявшая на столике у кровати, начинала исчезать, когда я смотрел на нее дольше двух секунд. Она исчезала постепенно: вначале наполовину, плавно становясь прозрачной, а затем уже полностью. В какой-то момент кружке надоело исчезать, и теперь она превращалась в мышь, танцующую на задних лапках что-то вроде стриптиза. Только снимать ей было нечего.

Что ж, настал период приятных галлюцинаций. К нему я привык с детства, и он давно меня не пугает. Это уже самое обыкновенное развлечение, ведь всегда, если надоест, можно закрыть глаза, и все закончится. К сожалению, бывают и другие периоды… Благо я скептик по натуре, ведь если бы я верил в потустороннее, то уже, наверное, давно бы окончательно свихнулся от страха.

В эту ночь все было почти спокойно: я не чувствовал, что смерть бродит рядом, не ощущал небытие, которое всегда застает врасплох. С двух до трех оно тут как тут, стоит только о нем позабыть. А потом является один из моих мертвецов… обычно двоюродный брат. От него даже спазмы в животе начинаются. Он настолько живой, что я боюсь к нему прикоснуться. А что если… и так далее. Но сегодня я помнил о небытии, держал его в своем сознании, и оно не могло меня мучить.

Я решил выйти и прогуляться, как делал это дома. Одевшись и тихонько проскользнув в сени – я не хотел, чтобы хозяева заметили меня и в чем-то заподозрили, – я стал напяливать свои ботинки. Уже у самых дверей я почувствовал, что нестерпимо хочу закурить. Слюна стала вязкой, губы начинали дрожать от предвкушения. И я понял, что у меня не хватит воли отказать себе в этом…

Вернувшись в гостиную, я в свете луны – а светила она ярко, зловеще ярко – разглядел на краю обеденного стола пачку «Примы» и дешевую прозрачную зажигалку. Вытянув две сигареты из пачки, я замер на мгновение в раздумье, а полминуты спустя уже стоял на крыльце и наслаждался луной и каждой затяжкой. Говорят, на луне живет Каин.

Холод был бы нестерпим, если бы не дрожь, пробегающая по телу от сигареты. И я стал наслаждаться морозом, хоть всегда и ненавидел зиму.

В окне сарайчика, что метрах в тридцати от дома, я увидел тусклый мерцающий свет. Я закурил вторую сигарету и стал тихонько – стараясь не слишком скрипеть подошвой по снегу – пробираться к этому сарайчику. Дрожь от сигареты сливалась с дрожью от холода, и вместе они перемешивались с предчувствием чего-то необычного. Это был настоящий коктейль родственных ощущений. Мне было хорошо.

Подойдя ближе, я услышал, что внутри кто-то есть. Скрипнула половица, что-то тяжелое передвинули сразу за дверью.

– Привет! – воскликнул я приглушенным голосом.

В ответ я ничего не услышал, звуки прекратились, и я повторил:

– Привет! Мне не спится, я вышел выкурить сигарету. У вас все в порядке? Глеб, это вы?

И снова никто не ответил.

– Я зайду, вы не против?

Но в этот момент дверь распахнулась и ударила меня прямо в лоб. Я упал и успел только услышать, как кто-то очень быстро удаляется по снегу. Когда я встал и ощупал свое лицо – крови как будто бы не было, – моего обидчика как не бывало. Я стал искать сигарету, которая черт знает куда улетела, когда я падал в снег – падал нелепо, как падали люди в немом кино. Сигарету я не нашел и жутко раздраженный решил зайти в сарай и посмотреть, что там вообще творится. Может, это был вор, а я его спугнул. Если так – мне повезло, что у него не было оружия. Ведь каким простаком надо быть, чтобы вот так погибнуть. Нет-нет, это все вполне в моем стиле. Этого-то и стоит остерегаться – своей неуклюжести.

В сарае горела свеча, по стенам были выставлены всякие лопаты, грабли, тяпки… Был грязный стол с рассыпанными на нем гвоздями и шурупами, тяжелая деревянная табуретка примерно посередине сарая. Под потолком болталась петля… Черт! Да я же только что помешал кому-то свести счеты с жизнью! Я усмехнулся: не зря я сегодня держал смерть в уме. С минуту посмотрев на петлю, я решил вернуться в дом и попытаться уснуть.

* * *

Утром мы завтракали омлетом с жареным луком, оладьями и бутербродами с колбасой. Я пил кофе и курил «Приму» без фильтра: на этот раз я честно попросил сигаретку. Всего одна ночь, и я посмотрел на этих людей другими глазами. Еще вчера, если начистоту, я думал, что уже послезавтра буду в Петербурге. А теперь мне было хорошо и спокойно в этой светлой гостиной. Глеб курил и читал газету, Татьяна смотрела телевизор, и только Лиза не собиралась вставать в субботу пораньше.

– Иди… разбуди ее, потом целый день будет как сонная муха, – сказал Глеб, глядя на жену поверх очков.

Он производил впечатление обыкновенного работяги. Грубоватый, но в сущности не самый плохой человек. Не хуже других вроде бы.

– Пусть поспит, выходной ведь у нее, – сказала Татьяна.

– Как знаешь, и так из нее слова не вытянешь, – посмотрел он на меня… зачем-то…

– Нездорова она, доведет себя этим вегетарианством. Ей бы на море…

– Она сама шляется, где попало. Как ее только из страны выпускают?! Подцепит в этой грязи, да и нас заразит! – рявкнул Глеб.

– Да нет, нет, ей бы на настоящее море, на Черное море, – посмотрела на меня Татьяна.

– А у нас что, не море? – злобно просипел Глеб.

– Да ты же понимаешь, о чем я.

– Да-а? А где ты денег возьмешь? – надрывался он. – Может, мне их украсть? А?

– Ну хорошо, хорошо, – затихла Татьяна, – я сама все понимаю. Так, может, и скопим немного.

Глеб не ответил.

Скоро к завтраку присоединилась и Лиза. Она была так же молчалива, как и вчера. И тут я вспомнил про сарай. Наверняка это была она.

– Откуда у тебя шишка на лбу? – спросил Глеб.

– С кровати упал, – ответил я и посмотрел на Лизу. Ее глаза, как и вчера, расширились на одно лишь мгновение, но я уже все понял. Это была она, тут и гадать нечего.

– Бывает же, – покачал он головой и снова уткнулся в газету.

На дворе была суббота, и мне не хотелось волноваться о работе. Я решил, что, раз деньги у меня кое-какие имеются, можно пока и повременить. Сейчас мне было интересно подумать о Лизе. Что привело ее ночью в сарай, что заставило решиться на этот шаг? Я не испытывал к ней жалости, мне лишь хотелось изучить ее как можно лучше. Я чувствовал себя хирургом, хотел докопаться до истины, до глубины. Не знаю, может, сочувствия во мне не нашлось оттого, что я и сам много раз думал о суициде, не ощущая при этом большого трагизма. Думал абстрактно, без четкого плана действий. Всегда сомневался в способе. Когда становилось совсем плохо, я проверял себя: «Ну, Герман, скажи, пожалуйста, что тебя больше пугает: холод небытия или трепещущий огонек жизнь?» И всякий раз небытие оказывалось страшнее. А иными ночами я испытывал что-то вроде посмертного опыта, то есть находился в мире, где нет меня больше. Влетал (из ниоткуда) в пространство комнаты, где находилось мое тело в состоянии полусна, чувствовал, что меня как бы и нет здесь, что тело мое мертво, чувствовал мир без меня, чувствовал страх и обиду, а затем исчезал, словно что-то меня высасывало из комнаты в никуда. И в этот момент, момент окончательного исчезновения и одновременно возвращения в тело, я испытывал физическую боль, ужас, сильнейшее головокружение. От этого я кричал так, что, когда замолкал, слышал, как этажом выше просыпались и недовольно ворчали соседи. В общем, я не чувствовал, что Лизе хуже, чем мне. С чего же мне ей сочувствовать?!

После завтрака все разошлись по комнатам, а я пошел в магазин за сигаретами. Глеб объяснил, как дойти. В общем, тут особо не заблудишься, городок не слишком разросся. Десятка три пятиэтажек, ближе к центру – это уже местные небоскребы. В основном тут сплошь деревяшки. Настоящая деревня! Даром что город.

Покуривая на морозе возле магазина, я незаметно, то есть искоса, поглядывал на компанию девчонок. Они пили коньяк из пластиковых стаканчиков и громко смеялись. Одна, вызывающе накрашенная, внимательно изучала меня, а я, как человек дальновидный и недоверчивый, делал вид, что не замечаю этого. У нее тут наверняка десятка два ухажеров, которые не преминут огреть меня мотыгой по спине или еще чем по голове. «Вот!» – ощупал я свою голову. У меня и так шишка на лбу, а ведь я здесь всего сутки. Знаю я эти провинциальные штучки, они так развлекаются, в таких городках молодым людям просто нечем заняться, некуда деть весь свой скотский задор. В детстве я бывал в Ленобласти, в деревне у приятеля, вот и насмотрелся всякого. Заточенная солдатская пряжка и как следствие – кровь из башки… ручейками… Шутка ли? С моим воображением – совсем не веселая шутка.

Нет, кажется, меня здесь ждут одни только неприятности, а не тихая и спокойная жизнь. Как мне вообще пришло в голову, что в маленьком российском городке бывает спокойная жизнь?!

Так, размышляя, топал я к дому и около калитки встретил Лизу.

– Привет, – кивнул я ей добродушно, старательно добродушно.

– Привет, – холодно ответила она и тут же ушла в дом.

* * *

– Это даже не табак, небось, – говорит Глеб, затягиваясь сигаретой из моей пачки.

– Они просто легкие.

– Не-ет, – посмотрел он на сигарету, – невозможно это говно курить, – он оторвал фильтр и снова затянулся. – Вот теперь можно.

Я гладил кошку, которая забралась ко мне на колени и тихо мурчала. Было уютно, как-то по-семейному, что ли. У меня такого никогда не было.

– Че делать будешь? – спросил Глеб, который, кстати, оказался как будто бы и не забулдыгой. Лицо у него такое, изможденное, что ли, не знаю, вот и выглядит конченым пьяницей. И еще: его косой глаз… он в самом деле вводит в заблуждение. Глеб словно бы не сводит с меня этот свой проклятый глаз.

– Что буду делать? – переспросил я. – В смысле работы?

– Да. Работать-то ты собираешься? А? – спросил он требовательно, точно отец.

– Не знаю, – ответил я твердым голосом, чтобы он, обнаглевший хам, не зарывался, – деньги у меня пока есть. Да и кем тут работать, вы же сами говорили.

– Эх, да. Не разгуляешься… Ну ты давай, рассказывай, – кивнул он, – зачем сюда приехал? Что тебе этот завод? Разве в Питере мало платят?

Он разговаривал таким тоном… ну точно как эти дяди из первого отдела, с моей старой работы. Клещами в тебя лезут, а ты лишь чувствуешь усталость.

– Не в этом дело, – ответил я.

– А в чем? – наступал он и поганил мне настроение.

– Не хочу рассказывать.

– Натворил чего в Питере?

– Да нет… – замялся я. – Просто захотелось сменить обстановку.

– Обстановку он захотел… – буркнул Глеб. – Поехал бы в Москву. Чем плохо?

– Ничем не плохо. Я просто хотел отдохнуть от города. Ну хотя бы какое-то время. У вас тут спокойно, тихо, места красивые, лес, берег моря недалеко, – оправдывался я по старой глупой привычке.

– Снег один, – снова буркнул он и отхлебнул чаю.

– Ничего, все равно должно быть красиво, – несу я какую-то чушь. Боже! Но это не важно, все ничего, лишь бы от него отделаться. Он начинает дергать струны моей души, играть на них, как на какой-нибудь балалайке.

Глеб наконец замолчал, а я, немного придя в себя, стал думать о Лизе. Что с ней? Такое стечение обстоятельств, как я, существующий в этом холодном, безразличном ко всем нам мире, не дало ей покончить со своим страданием? Это меня удивляет. Это странно для меня. И будет еще страннее, если она снова не попытается, фигурально выражаясь, взять расчет.

Я встал из-за стола и пошел в сарай. Хотел посмотреть на веревку, которая там, разумеется, уже не висела. Тогда я вернулся за стол, где, к моей радости, Глеба уже не было. Старый сукин сын ушел ковыряться в своей развалюхе. Пусть лучше в ней ковыряется, чем в моей душе. Может, хоть пальцы себе отморозит.

Затем пришла Лиза. Она молча села напротив меня и налила себе уже холодный кофе из моего личного кофейника, привезенного из Петербурга. Она глубоко вздохнула, убрала свои крашеные локоны за уши и стала приглядываться ко мне. Щурилась зачем-то… Один глаз прищуривался больше, чем другой. Что-то в этом было. Ах, но что? Не могу подобрать слово. Что-то потустороннее?.. Да ну, глупое слово. И почему оно пришло мне на ум? В общем, красиво она щурилась и притягательно. И я, несмотря на всю свою внутреннюю дерзость и внешнюю скромность – а может, именно от этого неестественного, невротического сочетания, – несколько засмущался.

«Хорошо, – подумалось мне, – хорошо, что я никогда не краснею. Не так уж и плохо быть мной, тощим сутулым брюнетом, который не умеет краснеть. У каждого человека свои достоинства. Я вот не краснею, а некоторые и этого не могут. Встречал я таких людей. Что тут сказать, жалкое зрелище».

– Я хочу с тобой поговорить, – сказала Лиза своим тихим приятным голосом.

– Да? Конечно, о чем ты хочешь поговорить?

В соседней комнате Татьяна гладила белье и напевала что-то деревенское, народное.

– Давай лучше прогуляемся? – предложила Лиза.

– Там холодно… – на мгновение я задумался. – Ну хорошо, давай.

Мы вышли на улицу и пошли в сторону центра. А через несколько минут я не выдержал:

– Слушай, о чем ты хотела поговорить?

Она ответила не сразу.

– О вчерашнем…

– Хм… не припомню, что было вчера, – ляпнул я.

– Ты все помнишь, – сказала она очень ровным, спокойным тоном, – строишь из себя простака.

– Ладно, извини, я просто старался быть тактичным… вежливым. Вежливость – это моя большая проблема. Разве я не говорил? – пытался я применить свое секретное оружие, то есть ущербное чувство юмора.

– Просто пообещай, что никому не расскажешь о том, что видел. У меня могут быть неприятности.

– Не в моих правилах, знаешь… Но… может, ты сама хочешь об этом поговорить?

– О чем? – устало вздохнув, спросила она.

Подобный тон заставляет почувствовать себя идиотом. Но я продолжил:

– Ну, в смысле, что на тебя нашло вчера ночью? Ты бы это… в самом деле? Ну, того… или как? – не нашел я подходящих слов.

– Думаешь, я стану делиться этим с первым встречным? – она испытующе, но без злобы смотрела на меня.

– Не знаю… Я просто подумал – может, тебе не с кем поговорить. Ты подумай, я уеду, и ты никогда меня не увидишь. Это, если вдуматься, все-таки неплохая гарантия.

Она ничего не ответила, мы подходили к центру города. Людей на улице стало больше. Они были в меховых шапках, дубленках, дутиках, пальто – в общем, как и везде. Только меха чуть больше, а лица чуть мрачнее. И валенки встречаются время от времени. Я-то свои – особо уродские и на три размера больше, чем следует, – я свои не надел.

Кажется, разговор был окончен, но мне-то хотелось продолжения. И я спросил в надежде:

– Тут есть какой-нибудь бар?

– Тут есть кафе.

– Недалеко?

– За тем домом, – показала она на грязно-желтую пятиэтажку.

Кафе называлось «Серебряная ложечка». Посетителей там почти не было. Так, несколько человек за дальним столиком да одна официантка. Кафе – что-то вроде опрятной столовой, но в меню имелись напитки. То есть, я хотел сказать, там как будто был неплохой выбор выпивки. Ну, я взял пшеничное пиво, а Лиза заказала вишневый сок.

– Ты не пьешь? – спросил я.

– Сегодня нет, – ответила она, пожав плечами. А потом добавила: – Обычно я заземляюсь алкоголем.

– Это как? – спросил я.

– Что-то не хочется рассказывать, – покачала она головой.

Мы сидели и молча пили свои напитки. Мне хотелось ее расспросить, но я никак не мог сообразить, с чего нужно начать. Не помню, чтобы мне приходилось говорить с кем-нибудь о подобных вещах, ну то есть о жизни, о смерти… Я всегда увиливал и мусолил это в одиночку, в своей голове.

– Послушай, я никому об этом не расскажу, и если ты не хочешь говорить о вчерашнем, – продолжаю я, – не надо. Я только хотел помочь, понимаешь? У меня у самого не все так гладко, как кажется.

– Ну раз ты в этой дыре, то, полагаю, не все, – улыбнулась она довольно хитро, опять прищурив один глаз больше, чем другой, и это показало мне, что, может быть, все не так безнадежно.

Вот описание Лизы. У нее вытянутый тонкий нос, словно у лисицы. И губы у нее такие… не пухлые, но слегка выдающиеся вперед. Талия тонкая (под курткой не видно), ноги чуть-чуть кривоваты, но длинные и все-таки красивые. Про каре я уже говорил и о светло-карих глазах тоже. В общем, симпатичная очень.

Она улыбнулась, и я почувствовал, что все налаживается. Люблю, когда все налаживается. Нет, в самом деле, я смакую эти моменты, вглядываюсь в них, просто играю с ними. Не каждому дано получать глубинное удовольствие от подобных вещей. Это еще одно мое достоинство, я могу найти удовольствие там, где другим и не снилось. У меня свой, так сказать, прииск, свой маленький Клондайк чувств. И это нельзя похитить.

– Лиза! – раздался голос у меня за спиной. – Привет!

К нашему столику подошел парень лет, думаю, двадцати трех от роду или что-то вроде того. Одет вполне по-городскому: длинное серое пальто, полосатый шарф повязан поверх воротника, кожаные перчатки…

– Привет, Ян, – спокойно, даже немного устало сказала Лиза.

– Кто это с тобой? – кивнул он на меня. – Из города, что ли?

Лиза задумалась.

– Это наш жилец, – ответила она, – комнату у нас снимает.

Он сел за наш столик, пожал мне руку и, многозначительно кивая, довольно долго всматривался в мое лицо. Я даже недовольно прищурился и отвернулся. Стал смотреть в окно и пить большими глотками свое пшеничное пиво. Что за свинство, в конце концов, так разглядывать чужие лица?! Что у него в голове? Опилки?

– Лиз, а ты на встречу идешь? Там все будут. Даже кто в город перебрался.

– Не знаю пока, – отмахнулась от него Лиза.

– А чего так? Приходи, весело будет. Ты так ни разу и не пришла.

– Я подумаю, – ответила она. – Ладно, Ян, мне надо идти.

Она встала и пошла без меня, а ее, как я понял, бывший одноклассник так и не встал со своего стула. Он испортил нам разговор, сукин сын, и вызвал мое неудовольствие. Но этого ему было мало, он продолжил:

– Жилец, значит? – обратился он ко мне.

– Кто? – недопонял я.

– Комнату, значит, снимаешь? – продолжил он наступление.

– Ну да… типа того.

– Типа того, – медленно повторил он за мной, – так ты, значит, из города?

– Да, но, думаю, из другого… Какой город ты имеешь в виду? Это ведь… ну то есть где мы сейчас – это ведь тоже город?

– Это только называется городом, а на деле… – он пренебрежительно махнул рукой и скривил лицо в знак неодобрения. – Настоящий город там, – показал он, как мне показалось, в сторону уборной. – Там все есть!

– Ага, – кивнул я.

– Так откуда ты? – продолжил он свой допрос.

– Из Петербурга.

– О-о-о! Питер?! Да? «Зенит»! Раз, два, три, «Зенитушка», дави-и-и! – прокричал он довольно громко; мне стало неловко.

Позже я узнал, что это он только притворялся непробиваемым весельчаком.

– Лена, два пива, у нас тут гость из Питера, – крикнул он немолодой официантке. – За «Зенит»-то болеешь? – повернулся он ко мне.

– Да я как-то футбол не очень.

– О-о-о! Но «Зенит» ведь!

– Не знаю, не люблю футбол.

– А стадион построили? – сыпал он вопросами.

– Нет.

– Когда построят?

– Не знаю, никто не знает.

Он рассмеялся, а тем временем официантка принесла пиво и забрала мой пустой бокал.

– А зачем из Питера приезжать в эту жопу?

– Тут места красивые, лес, море недалеко… – остри я.

– А серьезно? – не унимался наглец.

Мне не хотелось рассказывать всю историю. Особенно ту часть, из которой следует, что я бываю весьма наивен… Я молчал и хмурил брови, пытаясь решить, стоит ему наврать чего-нибудь или ответить по-честному.

– К родственникам я приехал в гости, – соврал я и тут же был пойман:

– А почему у них не остановился?