Готовил я вполне сносно. Клиенты меня любили, а я любил свою работу. Но через несколько лет я уже понимал, что ничему новому у Аббаса не научусь. Зарабатывать больше тоже не буду, а я в ту пору был молод и хотел купить автомобиль. Пришлось искать другую работу.

В газете я прочитал, что Baghdad Medical Centre, крупнейшая в городе больница, набирает поваров, и пришел на собеседование. Мне задали один-единственный вопрос: смогу ли я приготовить рис на триста человек.

Смогу ли я? Да я последние несколько лет только этим и занимаюсь!

Меня взяли. Машину я в итоге купил, но через пару лет снова заскучал и начал подыскивать что-то другое. Я нашел хорошо оплачиваемое место в пятизвездочном отеле. Вот-вот должен был приступить к работе, как вдруг обо мне вспомнила армия, и вместо отеля я оказался в Эрбиле, городе на севере Ирака, где живут одни курды. Там как раз шло восстание Муллы Мустафы^[4], одного из главных курдских лидеров.

Вместо того чтобы работать в отеле, я отправился на войну.

3

Бои с курдами шли в основном в горах. Мне выдали автомат – и вперед. Радости я не испытывал: мне было всего двадцать с небольшим, курды мне ничего не сделали, и я уж точно не хотел погибнуть, воюя с ними.

Тогда я признался офицеру, что в Багдаде работал поваром и что готовить у меня получается гораздо лучше, чем стрелять. Солдат тысячи, а хороших поваров – единицы. Офицер переговорил с другим офицером, тот еще с кем-то, и вдруг выяснилось, что один из командиров, Мохаммед Марай, жалуется на еду. У него не было своего повара, и ему готовил адъютант.

Марай приказал мне немедленно прибыть к нему на фронт. Там начались серьезные проблемы со снабжением – крестьяне ушли из деревень, и брать еду было неоткуда.

Так что пока наши солдаты сражались с курдами, я каждый день садился в машину и ехал в Эрбиль (два часа в одну сторону), потому что только там удавалось купить какие-нибудь продукты. Это было очень опасно, ведь в любой момент меня могли застрелить курды.

Приготовить что-то вкусное на полевой кухне было почти невозможно. Я промучился несколько недель, пока не решился спросить у Марай, нельзя ли мне жить в Эрбиле. Там я мог бы готовить нормальную еду на нормальной кухне, а потом привозить ее на фронт.

Марай согласился, что это разумная идея.

Тогда я перебрался в Эрбиль и каждый день ездил с водителем туда и обратно. Я наливал Марай суп, накладывал салат, подогревал мясо, садился у входа в палатку, а над моей головой то и дело пролетали пули. Боялся ли я? Нет. Ты привыкаешь, что в любой момент можешь умереть, и думаешь о том, где раздобыть курицу или рыбу для следующего обеда, а не о смерти.

Но в один прекрасный день моя служба в армии закончилась. Я попрощался с Марай и товарищами, после чего меня на военном автомобиле отвезли в Мосул. Оттуда поездом я вернулся в Багдад. Вот так просто: сел на поезд и вернулся с войны домой. Необычный опыт. Много лет спустя, уже работая на Саддама, я не переставал удивляться тому, что мы садимся в машину в безопасном Багдаде, а через несколько часов оказываемся на войне, где гибнут люди.

К сожалению, должность в гостинице меня не дождалась. Но один из адъютантов Маран подсказал, что если я хочу работать в хорошем отеле, то мне лучше обратиться в Министерство туризма: “Они устраивают поваров в правительственные гостиницы по всей стране”. Он назвал фамилию своего знакомого, который мог бы мне помочь.

Вот так через два месяца после войны я попал в один из правительственных дворцов, Дворец мира, на специальные курсы для поваров.

4

Наварин — это блюдо из баранины с помидорами черри и сваренным в бульоне картофелем. Очень вкусно. До сих пор помню, как нам его показал один из преподавателей. Для меня это стало настоящим открытием: баранину, любимое мясо иракцев, можно приготовить так, как я и не подозревал.

Преподавали нам двое: Джон из Англии и Салах из Ливана. Джон рассказывал нам все о мясе и европейской кухне, а Салах – о десертах и кухне арабской. Мы делали куриный рулет, шоколадный мусс, бисквитный пирог, французский киш.

Я окончил курсы с самой высокой оценкой среди всех учеников, и мои наставники не стали устраивать меня в какой-нибудь отель, о чем я мечтал, а решили, что мне лучше остаться в школе. Мне поручили вводные занятия для новых учащихся. Помимо этого, я работал поваром в Министерстве туризма.

В конце концов я вошел в число лучших поваров Ирака. Мы кормили все официальные делегации: министров, глав парламентов, президентов, королей. Тогда в Ирак прибыл с визитом король Иордании, а вскоре после этого – король Марокко. Я сильно нервничал, потому что прежде готовил в больнице, на фронте и в ресторане моего дяди Аббаса. Смел ли я мечтать, что однажды буду готовить для королей?

Но часто я даже не знал, для кого именно готовлю. В этом повара похожи на солдат: лучше поменьше думать и побыстрее выполнять приказы.

Как-то раз мы с товарищем – его звали Ниса – получили необычное задание: начальство велело нам приготовить самый красивый торт, на какой мы только способны. Мы трудились над ним два дня и две ночи. Бисквитные коржи с помощью крема выложили в квадрат со стороной в два метра. Потом вытянули конструкцию на три метра вверх. На этой платформе установили древнюю Месопотамию: из бисквитных коржей вырезали руины, из марципана сделали реки, а из фруктов – деревья, пальмы и животных. Верхушку украсили цветком миндаля, а в центре пустили водопад из кокосовой стружки.

Через два дня мы увидели наш торт по телевизору. Его своими руками резал президент Саддам Хусейн. Торт предназначался ему на день рождения.

5

Когда мы в очередной раз ждем Абу Али, Хасан убивает время, рассказывая мне об инопланетянах:

– Можешь смеяться, я уже привык, что люди мне не верят. Но они правда существуют. И правда нами интересуются – прилетают сюда за нами наблюдать. Я один из немногих, кто их видит. На каждом поле битвы, где мне довелось побывать, я видел, как они стоят в сторонке и смотрят, что мы делаем.

– Они дружелюбные? – я полон скептицизма, но надо же хоть что-нибудь спросить. Ни о чем не спросить того, кто секунду назад признался тебе, что почти каждый день видит летающие тарелки, – вопиющая бестактность.

– Да. Они знают, что я их вижу. Несколько раз они даже спасли мне жизнь. Они нам сочувствуют и не хотят, чтобы мы гибли и убивали друг друга.

В моем мозгу проносится мысль, что можно написать отличный рассказ о мужчине, который видел так много зла, что захотел как-то упорядочить все это в своей голове и начал видеть пришельцев. Через минуту меня уже одолевают сомнения: а вдруг он и правда их видит, и только я со своим дурацким рационализмом не хочу ему верить? Впредь я поддакиваю, что бы Хасан ни сказал.

Но я здесь не ради пришельцев. И поэтому прошу:

– Расскажи мне что-нибудь о Саддаме.

– Тот еще мерзавец, – качает головой мой проводник. – Он родился под Тикритом, а это всегда был город воров и контрабандистов. Там всегда гордились тем, что в их городе родился Саладин^[5], великий вождь арабов. Саддам воспитывался на его культе и, видимо, возомнил себя следующим лидером исламского мира. Может, потому-то он и кончил так, как кончил: что бы ни случалось, Саддам верил, что его направляет Аллах. Так или иначе, он сделал головокружительную карьеру. Отец бросил мать Саддама, когда та была в положении. В иракской деревне, где до сих пор царят средневековые нравы, ей с сыном наверняка жилось очень тяжело.

Биографы бывшего президента Ирака согласились бы с Хасаном: с самых первых дней жизни Саддаму приходилось быть сильнее всех. Его мать, Сабха, после развода связалась с мужчиной по прозвищу Лжец: он утверждал, будто совершил паломничество в Мекку, хотя все знали, что это неправда. Лишних денег у Лжеца не водилось (всего имущества – осел да две-три овцы), и он решил, что сын жены поможет ему разбогатеть. Вместо того чтобы отправить мальчика в школу, он велел ему воровать. Один из биографов Хусейна пишет: “Одни говорят, что Саддам воровал кур и яйца, чтобы прокормить семью (точнее, отчима. – В. Ш.), другие – что он продавал арбузы пассажирам поезда Мосул – Багдад, который останавливался в Тикрите”^[6].

К тому же Лжец постоянно унижал мальчика, заставлял его танцевать и бил из-за малейшей провинности.

Скорее всего, Саддам окончил бы свою жизнь мелким воришкой, если бы не его дядя, Хейраллах Тульфах. Этот образованный и увлеченный политикой мужчина из Тикрита забрал юного Саддама к себе, хотя у него самого было много детей. Именно у дяди мальчик узнал, что существует жизнь за пределами иракской деревни. И хотя его новый опекун широтой взглядов не отличался – он симпатизировал нацистам и написал брошюрку под названием “Три вещи, которых Богу не следовало создавать: персы, евреи и мухи”, – тем не менее именно он пробудил в Саддаме интерес к миру.

Через несколько лет дядю арестовали за участие в антиправительственном заговоре и Саддаму пришлось вернуться к матери и отчиму, однако детей Хейраллаха Тульфаха, прежде всего его сына Аднана, он считал своими ближайшими друзьями. Дядя показал ему, что такое настоящая семья.

Саддам много лет отвечал ему за это благодарностью.

6

Все началось незаметно.

Один из официантов по имени Шаи Джухани сказал, что мне нужно явиться во дворец на окраине города, неподалеку от аэропорта. Мол, там для меня есть какая-то подработка.

Я не придал этому особого значения, ведь в министерстве у меня постоянно случались дополнительные заказы. То приезжал какой-нибудь иностранный министр, то целая делегация, то нужно было приготовить сладости на чей-нибудь день рождения. Поэтому я поехал, не слишком задумываясь о том, что от меня потребуют на сей раз. Кто-то впустил меня в ворота, кто-то проверил, нет ли у меня оружия. На месте меня встретил человек, представившийся Камелем Ханной. Он пожал мне руку и сказал:

– Абу Али, ты должен знать, что я работаю в охране президента Саддама Хусейна. Сейчас я отведу тебя к нему.

– Что-что? – я решил, что это шутка.

– Сейчас я отведу тебя к президенту Саддаму Хусейну, – повторил он совершенно серьезно. – Все, что произойдет, все, что скажет президент, – это тайна.

Я не верил своим ушам. Я проработал в министерстве несколько лет, но не знал никого, кто готовил для нашего президента. Почему вдруг я? Я понятия не имел.

Мне пришлось подписать бумагу, что я не имею права никому рассказывать об увиденном в доме Саддама. Там было написано, что если я нарушу слово, меня ждет смертная казнь через повешение.

Все случилось молниеносно. Не прошло и десяти минут с моего появления во дворце, как я уже стоял перед Саддамом.

Я начал увязывать факты. За полгода до этого начальство попросило меня написать автобиографию, указав в ней всех, с кем я работал, и фамилии членов моей семьи. Мне пришлось принести из полиции справку о несудимости. К отцу и Аббасу приходили полицейские и расспрашивали обо мне. Каков я? Не напиваюсь ли, не устраиваю ли беспорядков и драк? Не было ли у меня контактов с иностранцами, курдами, религиозными радикалами или проблем с законом? И наконец, не жаловался ли кто-либо из клиентов на то, что я его отравил? Они побывали и в больнице. Беседовали и с моими друзьями.

Тогда мне казалось, что это нормально: раз я готовлю для королей, то им необходимо знать такие вещи, чтобы потом вдруг не выяснилось, что я сумасшедший.