Письма стали приходить каждую неделю. Письма девушке, проявлявшейся на всех фотографиях, которые Лаверн делал в своей новой квартире. Старые и пожелтевшие. Лаверн просыпался рано утром и забирал их, не желая ничего объяснять Синтасу. Затем ходил по квартире и бездумно делал фотографии. Кто-то жил здесь. Жил, словно в другом измерении.
Лаверн начертил схему квартиры. Обозначил, где стоит стол, где кровать. Белье менялось. Посуда мылась. На столе появлялась еда. Но девушку сфотографировать удавалось крайне редко. «Может быть, она ходит на работу?» – подумал Лаверн и сам испугался своих мыслей. Что это? Он спятил? Ходит на работу! Да вы только послушайте его!
Он дождался ночи и, отключив вспышку, сделал несколько десятков фотографий. Ничего. На следующий день он повторил это, но на час раньше. Ничего. Значит, она возвращалась позднее. Лаверн снова рассмеялся, но остановиться не смог. Он фотографировал и фотографировал, дожидаясь, когда придёт новое письмо. Одинокая. Усталая. Приходившие ей письма, были другими. Десятки людей, которые писали ей, словно никогда не знали её. Для них она была обворожительная и желанная.
– Ещё не устали? – спросила его девушка в ателье.
Лаверн улыбнулся и пожал плечами. Забрал фотографии и закрывшись в своей комнате, открыл конверт. Сердце бешено забилось в груди, когда он увидел знакомое лицо. Усталое и заплаканное. Лаверн прикоснулся к нему пальцами. Не к женщине. Нет. Он прикасался к тайне, которая пришла к нему, сделав своим рабом.
На какое-то мгновение ему показалось, что он слышит тихие всхлипы. Вышел из комнаты. На кухне никого не было, но всхлипы не прекратились. Кто-то сидел за столом. Лаверн взял фотоаппарат и сделал дюжину снимков. Проявил утром и увидел Фанни. Она сидела за столом, положив голову на сложенные руки. Белые волосы были растрёпаны. Платье на плече разорвано.
Лаверн смотрел на стол, смотрел на фотографию и не мог поверить, что это происходит с ним. Но теперь он знал её голос. Даже не голос, а тихие всхлипы.
Взяв фотоаппарат, он устроился на кухне и стал ждать. В начале двенадцатого хлопнула входная дверь. Лаверн сделал несколько фотографий. Прислушался. Каблуки простучали где-то совсем рядом. Он снова нажал на спуск. Услышал, как в ванной включили воду. Постоял, не решаясь войти, но под итог открыл дверь и сделал несколько снимков. Где-то за спиной зашуршала одежда. Лаверн подошёл, сфотографировал. Почувствовал запах пудры и крема. Почувствовал запах поджариваемых яиц. Навёл объектив на плиту. Услышал звон посуды. Почувствовал запах сигарет. Прошёл вслед за шагами в спальню. Отключил вспышку и сфотографировал кровать, молясь, чтобы Синтас не проснулся.
– Вы что, больной? – спросила его девушка в ателье.
Он не ответил. Забрал конверт с фотографиями и, купив две пачки сигарет, пошёл в парк. Выбрав скамейку под старым вязом, он закурил. Конверт лежал у него на коленях. Жизнь, которую он вчера слышал. Жизнь, запахи которой он вчера вдыхал. Лаверн достал фотографии. И жизнь, которую он сегодня может увидеть.
Сон. А в том, что это сон, Лаверн не сомневался ни на секунду. Фанни пела на сцене. Пела без слов. Мужчины за столиками курили. Синий дым окутывал бар, затягивал его пеленой.
– Ещё пива? – спросила официантка.
Лаврен кивнул. Сделал глоток и сплюнул обратно в кружку. Никакого вкуса. Никакого запаха. Он достал сигарету без фильтра и закурил. Светловолосый пианист сфальшивил, сжал в зубах сигарету и закрыл глаза. Фанни поклонилась. Среднего роста, в красном платье с глубоким декольте и открытой спиной, вырез на которой доходил до копчика. Она ещё раз поклонилась. На этот раз вместе с пианистом. Толпа загудела. Под овации они спустились со сцены. Лаверн поднялся на ноги. Пошёл следом.
– Эй! – остановил его высокий негр.
Лаверн посмотрел снизу вверх. Попытался оттолкнуть.
– Эй! – негр толкнул его в грудь.
Лаверн увидел, как обернулась Фанни. На какое-то мгновение их взгляды встретились. Сон распался.
Лаверн поднялся с кровати и закурил. Где-то далеко тихо плакала Фанни. Он взял фотоаппарат и вышел на кухню. Услышал стук в дверь. Вздрогнул. Пошёл открывать. На пороге никого не было. Лаверн вернулся на кухню. Прислушался. В ванной спустили воду. Хлопнула дверь. Босые ноги прошлёпали к выходу. Звякнули ключи.
– Что ты здесь делаешь?
– Ничего.
– Ты не должен приходить.
Лаверн нажал на спуск.
– Я соскучился, – голос был детским.
Лаверн сделал ещё одну фотографию.
– Я говорила тебе не приходить сюда?
– Но…
– Говорила?
Лаверн снова нажал на спуск. Услышал, как шуршит одежда.
– Ты не можешь остаться.
Кто-то вынул из двери ключи.
– Я отвезу тебя назад.
Хлопнула дверь.
Лаверн прислушался. Нет. Ничего. Только тишина. Он вернулся в свою комнату, но не смог заснуть. Проверил утром почту и пошёл в ателье.
– Любите её? – спросила девушка, возвращая фотографии.
– Люблю? – Лаверн покачал головой. – Скорее пытаюсь понять.
Он разорвал конверт и посмотрел на сделанные ночью снимки. Спазмы в животе напомнили о том, что пора принять кодеин, но Лаверн хотел оставаться в здравом рассудке. Он смотрел на фотографии и пытался вспомнить прочитанные письма. Чернокожий мальчишка лет шести смотрел на него живыми тёмными, как ночь, глазами. Почему ни в одном из писем он не читал о нём? Почему, если он её сын, то не живёт вместе с ней? Лаверн снова поймал себя на мысли, что считает эту жизнь такой же реальной, как и ту, что окружает его сейчас.
– Выглядишь ты сегодня неважно, – подметил Синтас, зажаривая на кухне омлет.
Лаверн кивнул и посмотрел на дверь.
– Я, пожалуй, посплю, – сказал он.
Завёл будильник на одиннадцать и заставил себя не обращать внимания на непрекращающиеся спазмы. Лёг в кровать и вспомнил сон. Может быть, он повторится? Но снов не было.
Ночь. Лаверн сидел на кухне, прислушиваясь к шорохам. Время перешагнуло за полночь, но он ничего не слышал. «Может, она осталась на ночь в другом месте? – думал он. – Может, придёт завтра?» Но и на следующий день ничего не изменилось. Лаверн взял фотоаппарат и сделал пару снимков. Дождался утра и побежал в ателье. Нет. Ничего не изменилось. Другая жизнь была здесь, рядом с ним. Стол, стулья, раковина, кровать. Не было только Фанни.
Лаверн дождался вечера. Он фотографировал квартиру каждые четверть часа, делая по несколько фотографий. Но Фанни на них так и не оказалось. Она ушла, забрав с собой очарование, помогающее ему отвлечься от своей жизни. Не было даже снов. Лаверн сидел ночами на кухне и смотрел на входную дверь. Может быть, она переехала? Кровавый кашель напомнил ему, что он умирает. Грудь заболела так сильно, что перед глазами поплыли чёрные круги.
Лаверн лёг в кровать и попытался заснуть. Закрыл глаза. Услышал, как хлопнула входная дверь. Вскочил на ноги. Увидел вернувшегося с ночного свидания Синтаса. Закурил. Взял стопку сделанных фотографий. Тайна рассыпалась, как сон. Он сделал, наудачу, несколько снимков. Проявил. Ничего не увидел. Вернулся домой и позвонил Джесс. Услышал её голос. Почувствовал запах бекона. Бросил трубку и побежал на кухню. Никого. Лишь запах. И тихий голос. Чудный, льющийся, тихо напевавший какую-то песню.
Лаверн взял в дрожащие руки фотоаппарат и сделал несколько снимков. Оделся. Почти бегом добрался до ателье. Выкурил пачку сигарет, дожидаясь, когда фотографии будут готовы.
– С вами всё в порядке? – спросила его девушка.
Он разорвал пакет. Увидел Фанни.
– Она вернулась!
– Кто?
– Неважно, – он качнул головой и попытался улыбнуться.
Вернулся домой. Вернулся, зная, что туда вернулась жизнь. Вернулась вместе с хозяйкой.
– Я всего лишь навестила мать! – голос Фанни был тихим и подавленным.
Лаверн вздрогнул, услышав звук пощёчины.
– Я не твоя собственность.
Ещё одна пощёчина.
– Не твоя.
Ещё одна. И уже сломленно:
– Не надо.
– Смазливая юбка, – мужской голос был тихий и свистящий. – Хочешь потерять всё, что у нас есть?
– Но я же вернулась.
– Надо было предупредить.
– Ты бы не отпустил меня.
– Верно…
Лаверн услышал, как звякнула пряжка ремня.
– Ну почему ты понимаешь только это?
– Послушай, Брюстер…
– Встань на колени и подними подол.
– Я больше не уеду.
– Я знаю.
Лаверн вздрогнул, услышав свист ветра и хлопок.
– Не надо, – ещё один хлопок.
– Кому ты принадлежишь?
Лаверн вздрагивал снова и снова.
– Кому ты принадлежишь?
– Тебе.
Удары не прекратились.
– Тебе! Тебе! Тебе! – Фанни заревела. – Пожалуйста! Хватит! Не надо больше.
– Что с тобой? – спросил Синтас. Он подошёл к Лаверну и тронул его за плечо. – Эй?
– Мне нужно в библиотеку.
– Что?
– Книги, интернет, – Лаверн двигался в какой-то прострации. Собирал письма, которые пришли за последние два месяца, одевался.
Он ввёл в поисковике имя Фанни Вудс. Ничего. Вошёл в архив «Чикаго Требьюн» и повторил попытку. Нашлись шесть заметок. С 1930 по 1932 год. Три из них принадлежали рекламе бара Гарри Дювейна с вечерней программой воскресного дня и перечнем приглашённых гостей, одной из которых была Фанни. Ещё одна статья рассказывала о популярных певицах. Лаверн открыл чёрно-белую фотографию и долго вглядывался в знакомое лицо. Оставались ещё две статьи. Первая из них была короткой: «Пропала местная певица Фанни Вудс». Вторая ещё короче: «Поиски певицы продолжаются».
Лаверн попытался просмотреть некрологи, начиная с 1932 года, но их было слишком много и терпения у него хватило только на полгода. Он распечатал найденные заметки, сходил в ателье и вернулся домой.
– В следующий раз я вызову полицию, – пообещала ему девушка, отдав фотографии.
Лаверн закрылся в своей комнате и открыл конверт. Ремень Брюстера оставил широкие красные полосы на бледных ягодицах. Его лицо было покрыто шрамами от оспы. Волосы светлые. Губы поджаты. В голубых глазах пустота.
«Кому ты принадлежишь?»
«Тебе!»
«Почему она не уйдёт от него?» – подумал Лаверн, вглядываясь в зелёные глаза Фанни. Оживился, рассыпал на полу сотни сделанных фотографий. Отыскал ту, на которой был стол. Посмотрел на газету. 18 июня 1932 года. Перечитал сделанные в библиотеке распечатки. Фанни пропала 7 января 1933. Сейчас начинался август, значит, осталось пять месяцев. Лаверн лёг на кровать. Закурил. Закрыл глаза. Она умрёт вместе с ним. Фанни Вудс. Его тайна. Его жизнь. Умрёт, и он ничего не сможет сделать. Лаверн вспомнил Брюстера.
«Я не твоя собственность!»
Что это, любовь?
«Смазливая юбка. Хочешь потерять всё, что у нас есть?»
Нет. Лаверн грустно улыбнулся. Вспомнил чернокожего мальчишку.
«Ты не должен был приходить».
«Я соскучился».
Лаверн позвонил Чипу, но, услышав голос Джесс, повесил трубку. Голова закружилась. Дыхание перехватило. Боль в груди стала невыносимой. Лаверн повернулся на бок и попытался заснуть, настырно отказываясь принимать обезболивающие. Тьма затопила сознание. Ненавистная, но спасительная тьма.
О проекте
О подписке