Существование различных поколений в рамках одной школы – до сих пор слабо изученный вопрос. Как справедливо иногда замечают специалисты в области историографии, жизнь исторических школ довольно коротка – одно-два поколения исследователей[56]. Но институциональным центром Московской исторической школы был историко-филологический факультет, что позволяло школе «самовоспроизводиться» в течение длительного времени. Это привело к тому, что в Московской школе можно выделить несколько поколений. Впрочем, в литературе проблема поколений московских историков отличается неопределенностью. Интересно отметить, что в рамках Петербургской исторической школы уже неоднократно выделялись разные генерации[57], что также подтверждает значение университета как институционального центра школы, позволяющего формировать несколько поколений ее представителей.
Так или иначе, но существование нескольких поколений учеников Ключевского признается многими исследователями. Так, еще П.Н. Милюков указывал на бытование в рамках Московской школы старшего и младшего поколений[58]. Более того, он сам поражался, насколько следовавшие за ним студенты того же историко-филологического факультета отличаются от его поколения менталитетом[59]. Схожие наблюдения на эмпирическом уровне присутствуют в работах Н.Л. Рубинштейна[60], Т. Эммонса[61], Т.И. Халиной[62]. Н.Л. Рубинштейн наиболее отчетливо провел разделение учеников Ключевского на два поколения. По его мнению, к старшему поколению относились П.Н. Милюков, М.К. Любавский, Н.А. Рожков и М.М. Богословский, к младшему – Ю.В. Готье, В.И. Пичета, С.В. Бахрушин, А.А. Кизеветтер, А.И. Яковлев. К сожалению, автор не указал, по каким критериям была проведена эта градация, что значительно снижает эвристическую ценность этих наблюдений. Современный исследователь А.Н. Шаханов выделяет сразу три поколения в Московской школе[63].
Разграничение учеников В.О. Ключевского прослеживается и в работах В.П. Корзун. Так, она выделяет ядро школы, куда включила П.Н. Милюкова, М.К. Любавского, М.М. Богословского, А.А. Кизеветтера и Ю.В. Готье. Кроме ядра она выделила «второй круг учеников» в составе М.Н. Покровского, А.И. Яковлева, В.И. Пичету, С.В. Бахрушина, С.К. Богоявленского, В.А. Рязановского, М.М. Карповича и Г.В. Вернадского. Очевидно, что под «вторым кругом» подразумевается младшее поколение историков Московской школы[64]. Впрочем, оба специалиста ограничиваются умозрительными наблюдениями, произвольно относя одних историков к одной генерации, а других – к другой.
Е.А. Ростовцев, рассматривая типичные черты Петербургской исторической школы в ее отличии от Московской, выделил несколько поколений среди московских историков: первое и второе поколение – это Т.Н. Грановский, С.М. Соловьев, К.Д. Кавелин, Б.Н. Чичерин, В.И. Сергеевич, В.О. Ключевский, третье – это П.Н. Милюков, А.А. Кизеветтер, М.Н. Покровский, М.М. Богословский, Ю.В. Готье, С.В. Бахрушин[65]. Предложенное разделение, с нашей точки зрения, отличается крайней размытостью. Наверное, сложно говорить о существовании научной школы в 1830–1840-е гг. Это был еще период, когда индивидуальное творчество играло определяющую роль. Не случайно ни Т.Н. Грановский, ни С.М. Соловьев, ни К.Д. Кавелин и Б.Н. Чичерин не имели прямых учеников. Кроме того, в ряды этих ученых почему-то не попали историки-славянофилы, хотя они формировали лицо Московского университета не в меньшей степени, чем упомянутые Ростовцевым ученые-западники. Представляется, что Московская школа начала свое формирование во второй половине XIX в., когда обозначился переход к коллективистским формам наукотворчества и возникли потребность науки в монографическом изучении русской истории и, как следствие, потребность в кадрах, объединенных общей идей (методологией) и изучающих множество частных проблем (что не под силу отдельному исследователю). Кроме того, в третьем поколении оказались объединены слишком разные ученые, например, М.Н. Покровский и П.Н. Милюков, что также не добавляет схеме убедительности.
В научной литературе в последнее время наблюдается повышенный интерес к проблеме поколений. По замечанию авторитетного специалиста в области социологии поколений В.В. Семеновой, в современной социологии произошел отход от биологической трактовки категории «поколение» к социокультурной. Теперь «на первое место выдвигается компонент группового своеобразия (самосознания) каждого колена – индивидов, родившихся в одно время и имеющих схожий опыт, общие интересы и взгляды»[66]. В этом контексте ключевым критерием выделения генерации становится так называемый «исторический опыт» возрастной группы. Можно с уверенностью сказать, что для сообщества ученых целесообразно выделить не только «исторический опыт», безусловно, сильно влияющий (в особенности на историков), но и «научный опыт», т. е. уникальные черты научной практики. В поколениях ключевую роль играют «возрастные (поколенческие) образцы, или паттерны», которые определяются как «типичные формы социальной активности поколения»[67] и являются основой культуры поколений. По отношению к научно-историческому сообществу такими паттернами следует признать как социально-политические стратегии поведения, так и образцы решения научных вопросов, принятые в генерации.
Между тем, учитывая все выше сказанное, для демаркации генераций в исторической науке, кроме конкретно-исторического подхода, можно предложить следующие критерии: 1) изменение методологии, а в случае школ уместнее говорить о методике исторического исследования; 2) трансформация социально-политической обстановки, в которой растут молодые исследователи, что, в свою очередь, может скорректировать тематику научной работы; 3) переход старших коллег от роли учеников к роли учителей, что способствует кристаллизации тех новшеств, которые были ими внесены в историографическую традицию; 4) самосознание младшего поколения, осмысление своей, с одной стороны, зависимости от мэтров школы, а с другой – понимание особых черт в своем научном творчестве; 5) коммуникативные характеристики, заключающиеся в предпочтении круга общения, поскольку замечено, что историки одного поколения и схожих взглядов более тесно сотрудничают друг с другом; 6) внешние по отношению к имманентному развитию школьных традиций факторы (например, влияние других школ или отдельных личностей, научных парадигм и т. д.), которые также приводят к формированию особых черт нового поколения. Совокупность этих критериев, по нашему мнению, позволяет говорить о принадлежности ученого к тому или другому поколению.
Большинство указанных критериев невозможно проверить в одной главе из-за слабой изученности младшего поколения московских историков (это будет сделано, по возможности, далее). Но одно позволит выделить представителей младшего поколения, сформировав тем самым предмет исследования. Таким критерием является факт ученичества у более старших коллег. По нашему мнению, к старшему поколению можно отнести историков, писавших свои диссертации непосредственно у Ключевского, а к младшему – тех, кто учился не только (да и не столько) у Ключевского, сколько уже у его учеников. Именно они и стали представителями нового поколения московских исследователей. К ним следует отнести Ю.В. Готье, который занимал связующее положение между старшим и младшим поколениями, а также С.Б. Веселовского, А.И. Яковлева и С.Б. Бахрушина. Научная деятельность этих историков позволяет наглядно проследить эволюцию и трансформацию Московской исторической школы. Казалось, было бы естественно включить в этот круг и такого выдающегося ученого, как В.И. Пичета, окончившего Московский университет в 1901 г., но его творчество представляется скорее сплавом московской и киевской традиции и является слишком специфическим, чтобы рассматривать его в рамках данной работы. Своеобразную архивоведческую направленность приобрело творчество и другого представителя этого поколения – С.К. Богоявленского. Тем не менее стоит отметить, что многие черты, присущие выделенным в качестве объекта исследования ученым, были свойственны и В.И. Пичете, и С.К. Богоявленскому.
В отечественной историографической литературе до сих пор отсутствуют работы, в которых творчество Готье, Веселовского, Яковлева и Бахрушина рассматривалось как нечто цельное. И все же анализу их жизни и научной деятельности посвящен внушительный комплекс работ. Условно этот массив литературы можно разделить на несколько частей: 1) учебники и учебные пособия, а также обобщающие труды по истории исторической науки; 2) работы, в которых указанные историки рассмотрены в рамках крупных историографических проблем; 3) монографии и статьи, освещающие индивидуальное творчество.
Первый пласт литературы, благодаря своей распространенности, заслуживает особого внимания. Пособия, в силу относительно невысокого количества историографических работ, также должны активно использоваться в историографических исследованиях. Первой в этом ряду стоит известная работа Н.Л. Рубинштейна «Русская историография». Автор рассматривает Ю.В. Готье, С.Б. Веселовского, А.И. Яковлева и С.Б. Бахрушина как составную часть «школы Ключевского». Готье, Бахрушина и Яковлева он причисляет к «младшим представителям» этой школы, у которых «экономическая проблематика выступает отчетливее [чем у их старших коллег. – В.Т.] и еще более приближает их работы к современности»[68]. В целом, их творчество было оценено как эволюция Московской школы. Отдельно анализируется Веселовский, которого автор причисляет к историко-юридическому направлению. Он отмечает блестящее знание Веселовским актового материала, но при этом пишет: «Все его [Веселовского. – В.Т.] попытки перейти к реальной интерпретации исторических явлений остаются в рамках основной историко-юридической концепции, обращены к крайним положениям исторической схемы Ключевского»[69]. Таким образом, Веселовский все-таки рассматривался в рамках «школы Ключевского», которого Рубинштейн также считал синтезатором исторического экономизма и наследия историко-юридической школы. В данном случае видимая разница оценок объясняется тем, что Ключевского нередко относили (и относят) к государственной школе, в то время как многие (в том числе и автор этой работы) историографы считают, что Ключевский сумел выйти за рамки государственной школы.
Немало внимания уделено Ю.В. Готье, С.Б. Веселовскому, А.И. Яковлеву и С.Б. Бахрушину в фундаментальных «Очерках истории исторической науки в СССР». В них творчество историков также не рассматривается как целостный феномен, но автор раздела об исторической науке начала XX в. Л.В. Черепнин указал, что «из „школы“ Ключевского вышел ряд историков, которые впоследствии отдали свои знания делу развития советской исторической науки (Ю.В. Готье, В.И. Пичета, С.В. Бахрушин, А.И. Яковлев и др.)»[70]. Данное издание представляет интерес благодаря оценкам (впрочем, нередко устаревшим) отдельных работ ученых. На высоком историографическом уровне Л.В. Даниловой написан раздел, касающийся изучению феодализма в V томе «Очерков…». Анализ работ Готье, Бахрушина и Яковлева, проделанный исследовательницей, до сих пор не потерял своего значения[71].
Деятельность исследуемых ученых затрагивалась и в известном пособии по историографии под редакцией В.Е. Иллерицкого и А.И. Кудрявцева. Один из авторов, И.К. Додонов, отметил «известное влияние воззрений Ключевского» на Ю.В. Готье и С.В. Бахрушина[72]. Большое количество оценок отдельных работ Ю.В. Готье, С.Б. Веселовского, А.И. Яковлева и С.Б. Бахрушина можно найти и в учебнике под редакцией И.И. Минца[73]. Характерной чертой данных учебных пособий, кроме их, безусловно, положительного значения для развития и пропаганды историографии в тех конкретных условиях, являлись идеологическая заданность, априорное осуждение наследия «буржуазной» исторической науки, что наложило свой отпечаток на оценку работ представителей Московской исторической школы.
Во многом в рамках советской историографической традиции было написано учебное пособие А.Л. Шапиро[74]. Тем не менее данная работа отличается стремлением к объективистскому подходу и содержит ряд очень ценных наблюдений и замечаний касательно представителей младшего поколения московских историков. К категории обобщающих трудов относится и известная книга русско-американского историка Г.В. Вернадского[75], впервые опубликованная в России в 1998 г. В ней даны краткие очерки жизни и деятельности большинства наиболее заметных историков России. Большим недостатком работы является то, что Вернадский писал ее в эмиграции, будучи удаленным от необходимых ему источников, многие вещи он записывал по памяти, что привело к множеству ошибок. Интересующие нас историки расположены в издании под рубрикой «Ученики Ключевского».
Заслуживает внимание и пособие С.П. Бычкова и В.П. Корзун, где отдельная глава отведена теме «В.О. Ключевский и его ученики»[76]. Продолжение эта проблема нашла в коллективной монографии «Очерки истории отечественной исторической науки XX века», где В.П. Корзун также высказывается по вопросу поколений в Московской исторической школе[77] (см. с. 000 данного издания).
Вторым комплексом литературы являются монографии, посвященные тем или иным проблемам развития отечественной исторической науки, где затрагивается научное наследие изучаемых историков.
Хронологически первой в этом ряду можно поставить монографию Г.Д. Бурдея, освещавшую развитие советской исторической науки в годы Великой Отечественной войны[78]. Монография насыщена конкретным материалом, позволившим автору поставить ряд важных и новых вопросов для того времени. В книге подробно разобрана организация научно-исторических институтов в годы войны, а одна из глав посвящена проблеме влияния Сталина на советскую историографию. На стыке исследования, публицистики и мемуаров написана книга известного историка В.Б. Кобрина[79]. Особый интерес в ней представляют воспоминания о многих выдающихся историках.
На высоком историографическом уровне написана уже упоминавшаяся монография А.Н. Шаханова «Русская историческая наука второй половины XIX – начала XX в. Московский и Петербургский университеты». Несмотря на то что она большей частью касается более ранних периодов развития отечественной исторической науки, в ней немало верных общих замечаний и конкретных наблюдений касательно и младшего поколения Московской школы. Он заметил, что «младшему поколению учеников Ключевского… принадлежит приоритет в широкой постановке вопросов социально-экономической истории XVII в.»[80].
Большой интерес представляет монография Т.И. Хорхординой, посвященная развитию архивоведческой мысли в России[81]. В ней большое внимание уделено анализу взглядов Ю.В. Готье и С.Б. Веселовского на отечественное архивное дело. В монографии А.М. Дубровского затрагивается важная проблема для развития исторической науки 1920– 1950-х гг. – взаимоотношение историков-профессионалов и властвующих структур[82]. Беспристрастный анализ отечественной историографии, посвященной изучению феодальных аграрных отношений, можно найти в нарочито объективистски написанной книге Н.А. Горской[83]. Автор воздержалась от обобщающих оценок, но конкретный разбор научной литературы в большинстве случаев представляется сделанным на высоком уровне и адекватным реальности. Заметным событием стала публикация исследования Л.А. Сидоровой о взаимоотношении в середине XX в. трех поколений историков. Ученики Ключевского были отнесены к «старшему поколению»[84].
Важнейшей частью историографии темы являются исследования, освещающие индивидуальную жизнь и научную деятельность историков. Рассмотрение ее стоит начать с работ о самом старшем из указанных ученых, Ю.В. Готье. Жизни и творчеству Ю.В. Готье посвящена довольно обширная литература. Колоссальное значение в изучении научной биографии историка принадлежит до сих пор единственной библиографии (конечно же, неполной) трудов ученого, составленной Н.М. Асафовой при участии самого Готье[85].
Отправной точкой изучения наследия академика стал вечер памяти, прошедший в Отделении истории и философии АН СССР 28 марта 1944 г. На нем выступили с докладами С.В. Бахрушин, С.К. Богоявленский, Б.А. Рыбаков и В.П. Любимов[86]. Выступления Бахрушина и Богоявленского стали основами их последующих статей о Готье.
Первая серия публикаций, освещавших научную биографию ученого, вышла после его смерти. Уже эти работы, в которых рассматривались различные аспекты деятельности Ю.В. Готье, были ориентированы на серьезный анализ научного наследия академика[87].
В своей статье С.В. Бахрушин, друг и коллега покойного, писал, что «Ю. В. Готье являлся живым звеном между прошлым и настоящим русской исторической науки, между лучшими традициями этого прошлого и новыми научными достижениями советских историков»[88]. Автор смело относит Готье к представителям «школы Ключевского», отмечая его большое влияние на Готье. «Ученик и последователь В. О. Ключевского, Ю.В. Готье воспринял от своего учителя все самые сильные стороны его исследовательского метода: строго критический подход к источникам и тщательную их разработку, исчерпывающую документацию, детальное изучение фактов»[89]. Автор отмечает устойчивость методики исторического исследования, присущей Готье. Следование научной традиции, по мнению Бахрушина, позволило ученому оставить след в самых различных сферах исторического знания[90].
Другой автор, не менее близко знавший Готье, чем Бахрушин, В.И. Пичета, также отмечал широту научного поиска историка[91]. Он заметил, что тематика работ Готье определялась «общим состоянием русской исторической науки»[92], тем самым указывая на актуальность его научного творчества и оправдывая недостатки трудов Готье. По мнению Пичеты, «Ю.В. Готье должен был стать в ряды тех исследователей, которые ушли от традиций историко-юридической школы и сосредоточили свое внимание на изучении вопросов экономического быта»[93]
О проекте
О подписке