Накануне Андрею звонил Мартыненко, справлялся, не нашёл ли тот ещё какую-нибудь партнёршу для новых съёмок. Старый фотограф соглашался снимать бесплатно. Съёмки заводили Андрея. Ему хотелось попробовать ещё, но не с Еленой, а кем-то ещё. Кроме Аллы других кандидатур у него не было. По телефону он рассказал ей о съёмках. Она, недолго думая, согласилась со всеми его условиями. Андрей несколько расстроился, когда подхватил Аллу у подъезда её дома. Её глаза пылали нездоровым блеском. Он понял, что она готова была ради него не только сниматься голой, но спуститься в саму преисподнюю. На съёмках у Мартыненко Андрей с трудом расслабился. Алла душила его своей любовью во время каждого кадра, готова была исполнить любую его прихоть. То же самое было и с Еленой, другое дело, что к Алле Андрей не испытывал никаких чувств, кроме похоти. После съёмок Алла принял душ и оделась. Андрей всполоснулся лишь слегка. Основательно мыться было лень. Дурная болезнь прошла, а с ней и страх подхватить какую-нибудь новую гадость. Андрей велел Алле идти к машине и ждать его там. Когда она ушла, Мартыненко спросил Андрея:

– Как тебя удаётся покорять таких фантастических женщин?

– Секрет фирмы, – буркнул Андрей.

– Приводи ещё кого-нибудь. Фотки я пришлю тебе завтра на твоё мыло.

– Хорошо. А, насчёт, приводить ещё кого-нибудь, обещать не буду – не хочется Лену расстраивать.

– Перестань, она у тебя чистое золото. Она же простит тебе любую глупость и гадость. Таких больше не бывает в природе.

Занятия йогой уже не приносили Андрею былого духовного просветления и наслаждения. В его разум закралась подленькая мысль, что, возможно, всё это самообман, самовнушение, бегство от суровой реальности, где правят сила, деньги, власть и сексуальность. У него началось некое духовное и мысленное раздвоение личности. С одной стороны ему хотелось продолжить предаваться приятному разврату, с другой и чистая духовная жизнь была также ему приятна. Алла в последний раз, когда они попрощались после съёмок у Мартыненко, поклялась сердцем своего ребёнка, что больше никогда его не побеспокоит.

В солнечный августовский выходной день Лена и Андрей прогуливались по парку. Они шли по длинной кленовой аллеи. На скамеечках сидели пожилые люди, молодые мамаши и папаши со своими детками и юные часто не совсем трезвые компании.

– Мы вылечились теперь можно, наконец, подумать о ребёнке, – напомнила Лена.

– Да, – неуверенно согласился Андрей.

– Тебя что-то гложет?

– Да. Я тоже хочу малыша, но меня беспокоит его будущее и наше настоящее. Нужен крепкий фундамент для настоящей дружной семьи.

– Опять эта тема денег. Да мне плевать на них. Главное – это любовь. Только в ней есть счастье.

– Да?

– Да. У тебя разве этого нет?

– Есть, – ответил снова неуверенно Андрей и тут же спросил: – А что такое любовь?

– Это, когда живёшь другим человеком, всё время думаешь о нём, что с ним происходит, любит ли он тебя или прикидывается; когда у тебя внутри всё кипит и радуется от того что твой любимый человек находится рядом с тобой.

– Разве это не болезнь, не помутнение рассудка?

– Это истинное счастье. Кто его никогда не испытывал жалкое существо, тот не жил полной жизнью.

– Иногда я ловлю себя на мысли, что не достоин такой самоотверженной любви. Что во мне есть такого замечательного? Ведь я обычный водила, руль с головой и ушами.

– Ты просто не понимаешь этого, не можешь видеть себя со стороны, какой ты красивый и интересный.

– Я мужчина, поэтому мне трудно мыслить такими прекрасными категориями. Мне, кажется, я совсем не про любовь.

– Про любовь, про любовь…

– Глупая. Ладно, мне надо решить, как быть дальше: идти на службу в милицию или продолжать крутить руль.

– Я приму любой твой выбор.

– Я в этом не сомневаюсь. Что ж, надо попробовать себя в качестве милиционера. Интересно, какой из меня получится милиционер.

– Самый лучший.

Андрею снился сон. Он в милицейской форме прогуливался по городу, играясь с резиновой дубинкой. Прошёлся по главной улице. Неожиданно из-за угла вывалилась навстречу ему компания хулиганов из трёх человек: лица серые, злобные, у каждого в жёлтых кривых зубах дымилась папироска. Андрей вздрогнул, попятился назад. Хулиган, что шёл посередине остальных, вытащил из-за пазухи финку и обратился к нему:

– Товарищ милиционер, дайте нам побаловаться с вашим пистолетом.

Секунда замешательства, и Андрей кинулся наутёк от хулиганов. Они гнались за ним по всему городу. Андрей взывал о помощи к другим милиционерам, которые попадались ему на пути, но те равнодушно только смотрели на погоню. Он вспомнил, что у него есть пистолет и достал его из кобуры на бегу. Хулиганы уже были совсем близко. Андрей расстрелял их в упор. Двум прострелил их тупые голову, а третьего поразил прямо в сердце. Тяжело дыша, он стал над трупами мерзавцев. Тело одного со злости пнул ногой. Поделом тебе собака. Что же теперь будет с ним? Его могут отдать под суд за тройное убийство. И что дальше? Тюрьма, зона, злые зэки в камере…

Он очнулся от звонка в дверь. Лена тоже проснулась и пошла посмотреть, кто пожаловал к ним в такую рань. Часы на подоконнике показывали половину девятого. Андрей напрягся, он ещё не вышел полностью из страшного тревожного сна. Он услышал, как Лена открыла дверь и обрывки разговора. Кто мог прийти к ним? Сердце подсказывало о возможной опасности. Андрей встал, надел трусы, обулся в тапочки и поплёлся в прихожую. Дверь была открыта наполовину. В проёме Андрей заметил Аллу. Какого лешего она припёрлась к ним? Ещё этот дурацкий сон с хулиганами. Андрей прибавил шагу и успел заметить, как Алла достала из сумочки нож. Безумица замахнулась им, целясь в сердце Лены.

– Нет! – дико заорал Андрей и кинулся к двери.

По проходам, разделяющим павильоны и секции, сновал разномастный в основном интеллигентного вида народ. Лавка Никиты занимала всего два метра в ширину. На столике двумя неровными стопками высились его книги: красивые, в твёрдом переплёте, с яркими цветными обложками. Двенадцать книг уже купили. В пяти попросили поставить автограф и напутствующую запись или пожелание. Трудно было поверить в то, что Никита не чужой на этом празднике жизни. Издательство пригласило его в Москву на крупную международную книжную ярмарку, оплатив ему проезд до столицы и номер в хорошей гостинице на три дня. Слева от него скучал Анатолий Клюквин в толстом зелёном свитере, тоже провинциал, похожий на колобка. Ему было тридцать четыре года. На его столике-прилавке лежала горка книг, среди которых выделялась одна – последняя «Колхоз имени Саманты Смит». Анатолий трудился в жанре альтернативной истории. Если вкратце описать сюжет его последней книги, то это история о том, как в Штатах свершилась социалистическая революция, и что из всего этого вышло. Труды Клюквина не пользовались большим интересом у читателей, в отличие от его соседа справа. Клюквин ещё с утра успел коротко познакомиться с Никитой.

– Сегодня явно не мой день, – жаловался он соседу.

На что Никита только сочувственно пожимал плечами.

Мимо писателей-провинциалов прошла женщина в красивом синем платье с золотистыми волосами, измерив по пути презрительно снисходительным взглядом Никиту и Клюквина. Так, во всяком случае, показалось Никите. Когда она скрылась из вида, Клюквин язвительно заметил:

– Женька Радова. Сучка та ещё. Красивая она, но дура.

– Кто это? – спросил Никита.

– Ты, что, брат, не знаешь Радову?! Совсем оторвался от реальности, витая в своих высоких материях?

– Нет, не знаю.

– Ну, ты даёшь! Впрочем, завидую тебе. Ты совсем телек что ли не смотришь?

– Редко.

– Правильно, так и должен поступать настоящий писатель. А ты знаешь, какая у неё настоящая фамилия?

– Какая?

– Перепёлкина. Каково?

Никита пожал плечами.

– Ну да. Причём тут фамилия? Разве в фамилии дело? Важен талант. А где скажи мне Перепёлкина, и, где талант? – не унимался Клюквин.

– Что она написала-то? – поинтересовался Никита.

– Да ахинею какую-то, женские детективы и один шпионский роман. Думаю, что и не она всё это написала – негры помогли, постарались за неё.

– Как же ей удалось стать известной?

Клюквин горько усмехнулся.

– Это теперь делается проще простого. Она – это проект. Какой-нибудь папик забашлял издательству кругленькую сумму – оно и радо раскручивать её по всем направлениям. Тебе она нравится?

– Красивая она.

– Но нам не по зубам такая цыпочка. Надо быть реалистами.

К вечеру Клюквин напросился к Никите в гости в гостиницу. Накануне он провёл ночь в хостеле, а на следующий день вечером ему надо было уезжать на родину. В номере Никиты имелись две отдельные кровати.

– Не бойся я нормальной ориентации – приставать не буду, – заверял Клюквин Никиту.

В номере он извлёк из своего старого походного рюкзака бутылку водки и консервы.

– Какой писатель без алкоголя. Это даже как-то безнравственно что ли и противоестественно, – заметил Клюквин.

Никита пил алкоголь редко, но ошарашенный нечаянным, негаданным успехом, рад был расслабиться, остудить кипящие от счастливых позитивных мыслей мозги.

Накатили раз, другой. Клюквина потянуло на задушевную беседу.

– Какое же говно этот мир. Сколько в нём несправедливости и глупости. Одно только меня держит в этой дурацкой жизни – творчество, писанина, как называет всё это моя мама. Глупо это всё абсолютно. Пишу, потому что не могу не писать. Знаешь, о чём запланирован мой новый роман?

Никита отрицательно мотнул головой.

– Название «Красный купол». Суть – коммунизм победил на всё земном шаре – сбылась мечта идиотов.

– Ты – коммунист?

– Наоборот – ненавижу его. Ты, брат, вряд ли будешь читать мои книги. Все писатели такие – эгоцентрики; думают, что они самые-самые, а весь остальной мир – это декорация, фон, на котором сверкает их талант. Мы писатели – говно, как люди, друг друга не любим, завидуем, строим козни.

– Я бы почитал твою книгу.

– Ты серьёзно?

– Вполне.

– Я тебе подарю последнюю про колхоз.

– Буду рад.

– Знаешь, Никит, а я ведь о тебе сначала плохо думал, потому что я уже сильно испорченный жизнью и творчеством человек. Я ведь как мыслил, что ты – проект. Такой молодой и уже критики о тебе строчат статьи в центральных газетах. Завидовал тебе – козлина я страшная. А ты просто другой. Ты чище, чем другие; лучше, чем такие, как я. В тебе есть что-то такое особенное, не от мира этого поганого и грязного.

– Не преувеличивай, Толь.

– Добро нельзя откладывать на потом. Потом, скорее всего, уже будет поздно. Дай я тебя поцелую.

– Не надо.

Клюквин поцеловал смачно Никиту в щёку, без труда преодолев его слабое сопротивление, и разлил водку в маленькие пластмассовые походные стопки.

На другой день Никита поплёлся на ярмарку один без своего нового друга. Похмелье и депрессия не позволили Клюквину составить ему компанию. Анатолий с утра на выходе из гостиницы сказал, что хочет навестить в столице своего какого-то дальнего родственника, отлежаться у него и вечером поехать на свою малую родину, «родину с маленькой буквы», как он выразился.

У Никиты шумело в голове, шумело от боли и одновременно от приятного чувства успеха. Его книгами интересовался народ. А к обеду к нему пожаловал журналист в модной рыжей куртке, джинсах и круглых очках. Этот тип показал удостоверение. В удостоверениях Никита ничего не понимал. Журналист сказал, что представляет какое-то крупное московское издание. За спиной журналиста скапливались зеваки, желающие лицезреть в живую интервью с подающим большие надежды молодым писателем. Журналист записывал интервью на диктофон.

– Никита, не кажется ли вам, что детективный жанр уже изжил себя, исчерпал? – задал первый вопрос журналист.

– Нет, – просто ответил Никита.

Журналист ехидно хмыкнул и перешёл к следующему вопросу:

– Ладно, тогда, можете ли вы в двух словах определить, чем вы отличаетесь от многочисленных Донцовых, Марининых и прочих Акуниных?

Никита выдержал паузу, после чего парировал интервьюера встречным вопросом:

– Вы читали мои книги?

– Читал, – неуверенно промямлил журналист.

– И? Разве я похож на Маринину или Донцову?

– Разумеется, нет; у вас есть некий налёт оторванности от реальности и больше непредсказуемости.

– Видите, вы сами ответили на свой же вопрос.

Журналист был повержен и уничтожен. Кто-то позади него звонко зааплодировал, а женский тонкий надрывный голос воскликнул:

– Гений!

Это было чудо, сон. Никита думал, что успех он сейчас может потрогать руками; успех, словно плотным невидимым облаком, обволакивал его и всё вокруг него в радиусе десяти метров. Книги его разбирались ещё быстрее. У малахольного юноши по виду студента не хватало денег на экземпляр. Бедняга перебирал в ладони мелочь и купюры, и снова шарил в карманах куртки и помятых брюк в надежде наскрести на книгу. Никита подарил ему свой роман бесплатно, оставив в нём дарственную запись: «На счастье! Никита Осипов». Коротко и просто.

После этого счастье предстало перед Никитой в образе златокудрой девы. Сама Евгения Радова подошла к нему, к его прилавку. Её не интересовали книги – она смотрела на Никиту. Он поймал взгляд её ядовитых зелёных глаз и пропал. Это была звезда. Она легко улыбнулась, прервав глупое молчание вопросом:

– Знаешь меня?

– Знаю.

– Ты Никита Осипов – подающий большие надежды детективщик?

– Да.

– Пригласишь девушку на ужин?

– Я тут в Москве ничего не знаю, я не местный.

– Это легко исправить. Поехали.

– Прямо сейчас?

– Слабо?

– Едем.

И они поехали на красивой иномарке Евгении цвета маренго. Она много курила в машине, бросая окурки на горячий московский асфальт. Было четыре часа дня не самое удачное время для ужина. Приехали в дорогой центровой ресторан. Евгения заказала Никите вино, а себе апельсиновый сок. На закуску она заказала цыплёнка по-венгерски, шашлык и фруктовую нарезку. Счёт вышел на пять с лишним тысяч рублей – сумасшедшая сумма для Никиты. Он неохотно расплатился. Евгения сделала вид, что не заметила его недовольства. После ресторана поехали к Жене. У Никиты голова шла кругом от происходившего с ним; словно он попал в кино внутрь экрана, в фильм, где исполнял роль главного героя – героя-любовника. Знал бы Клюквин, что с ним приключилось – удавился бы от горя и зависти. Дом Радовой был похож на увеличенную версию домика куклы Барби. Неужели у писателей может быть столько денег, удивлялся неопытный Никита. Оттого что могло с ним случиться ночью, захватывало дух. Неужели Она даст ему так легко и просто?! Всё к этому шло. Так и сталось. Никита имел мало опыта в делах любовных. У него была связь только с одной девушкой Ариной, дочерью друзей родителей Никиты. Это была избалованная из интеллигентной семьи девица и не такая красавица, как Женя. В постели Арина была очень требовательна и прихотлива, а Никита ленив и неуклюж. Он был рад, когда его первая женщина отвязалась от него после месяца неумелого плохого секса и постоянной нервотрёпки. Тогда Никита решил, что секс – это не его конёк. Арина жестоко критиковала его, обзывала его неумёхой и увальнем, и это были самые приличные слова из тех, которым был награждён будущий детективщик своей несдержанной пассией. От любви и похоти одни только потрясения и душевное расстройство решил Никита и больше не экспериментировал в этой тонкой сфере человеческой жизни, изредка снимая напряжение самоудовлетворением. В первую ночь с Женей Никита постарался показать себя молодцом, применив весь свой скудный арсенал эротических познаний. Женя не требовала от него ничего особенного в отличие от капризной Арины. Обладать прекрасным телом детективщицы было приятно и увлекательно. Оказалось, что секс может доставлять удовольствие. На следующее утро Никита хотел было поехать в гостиницу, где остановился.

– Зачем? – остановила его Женя.

– Там остались мои вещи.

– Много их?

– Рубашка, трусы и книга. Да и рюкзак ещё.

– Что за книга?

– Друга. Мы познакомились на ярмарке. Он мне подарил её.

– Это какой-нибудь неудачник и наверняка алкаш.

– Толя Клюквин, может быть, ты слышала это имя? Очень интересный человек.

– Какие ужасные имя и фамилия, звучат словно приговор. Запомни первое правило успешного человека – вычеркивай из списка друзей всех неудачников и людей с негативной кармой. Я позабочусь, чтобы твои вещи доставили сюда.

Никита провёл ещё неделю в сладком плену Евгении. В какой-то момент у него закрались сомнения, что она настоящая писательница. Он не видел ни разу её за ноутбуком или пишущей что-то авторучкой в обычной тетради. Как-то, когда Женя находилась в туалете, Никита прошмонал её тумбочку в спальной комнате и обнаружил там её паспорт. Анатолий ошибался, она была не Перепёлкина, её настоящая фамилия была Кукушонок, а имя Елизавета. Ей было тридцать два года. На этой новости можно было не хило заработать, продав её жёлтой прессе.

Обман всегда неприятен, но Никита был сильно влюблён глупой слепой любовью. Он обнимал предмет своего обожания под одеялом. В окно глядела проказница-ночь. Фонарь освещал серые силуэты деревьев, к оконному стеклу прилип золотистый кленовый лист и через секунды отпал, спланировав к холодной земле.

– Завтра я улетаю, – огорошила новостью Никиту Женя.

– Как? – встрепенулся Никита.

– Не как, а куда – на Кипр.

– А я?

– Ты можешь пожить у меня. У тебя же нет загранпаспорта?

– Нет.