Сопка, на которой сошёлся весь мир

Солнышкин облизывал языком пересохшие губы и устало отсчитывал ступеньки:

– Триста тридцать одна… Триста тридцать две… Ноги его словно стали деревянными и, наверное, поэтому так тяжело стучали о лестницу.

Но Васька подмигивал:

– Солнышкин, здесь вертится весь мир! На этой сопке сошлись все меридианы!

Солнышкину хотелось увидеть мир, и он терпеливо поднимался в гору.

Наконец он переступил через последнюю ступеньку и оглянулся. Далеко внизу, у подножия сопки, синел залив, по которому шли белые пароходы. За ним снова поднимались сопки. А дальше во все стороны разбегался и гудел сверкающий Тихий океан. В прозрачной дымке синели острова, и за горизонт скрывалось какое-то судно.

О ноги Солнышкина тёрся ветер. По сопке сбега́ли вниз дома, а над Океанском кружили чайки. Солнышкин забыл про голод и неудачи. Он едва не заплакал от счастья и сиял так, словно внутрь ему ввинтили лампочку в тысячу ватт. И если бы у него были крылья, он сейчас закувыркался бы вместе с чайками.

А за спиной слышался шум базара:

– Штаны, покупайте штаны из Сингапура! Только одна дырочка на колене. Прокурил кубинской сигарой!

– Ковёр бельгийский с индийскими тиграми! И вдруг раздался Васькин бравый голос:

– Свитер, свитер! Только что из Японии! Солнышкин удивлённо повернулся.

Он хотел подсказать, что свитер не из Японии, а из Сибири и что связала его бабушка. Но Васька подмигнул Солнышкину и снова:

– Только что из Японии, только что из Японии!

Вокруг шумела торговля. Лысый старичок совал в руки Солнышкину старые ходики с кукушкой и приговаривал:

– Бери! Сто лет куковали и ещё сто куковать будут!

Мужчина в ватнике держал в руках банку с цветными рыбами. Солнышкин хотел было остановиться, но рядом появилась толстая тётка и закричала:

– Попугай! Говорящий! Жаль, как родного сына, да деньги нужны!

В клетке вертелся белый попугай с изодранным хвостом. А продавала его старая спекулянтка, потому что болтун выдавал все её тайны. Он и сейчас выпаливал её слова:

– Загоню дурака! Доведёт до милиции! Загоню дурака, доведёт до милиции!

Солнышкин так и не оторвался бы от этого зрелища. Но вдруг Васька крикнул кому-то:

– Стёпа, здоро́в! – и полез обниматься с рыжим толстяком.

– Здоро́во, здоро́во, Васенька! – отвечал рыжий. – Что делаешь?

– Продаю свитер!

– Ха-ха, твой товар – моя покупательница! – сверкнул рыжий золотыми зубами. – Давай жди! – И он исчез в толпе.

– Свитер! Свитер из Японии! – ещё громче затараторил Васька. – Из Японии!

Через несколько минут толстяк выбрался из толпы с маленькой седой женщиной.

– Бери! – сказал он ей. – Что надо! Из Японии.

– Ну нет, – сказала женщина. – Это не японский, а из чистой сибирской шерсти. Будет подарок племянничку!

Она отсчитала пять пятёрок, завернула свитер в газету и пошла к лестнице.

Васька спрятал деньги в карман, хлопнул Солнышкина по плечу и подмигнул Стёпке: «Начинается весёлая жизнь».

Весёлая жизнь

– Куда теперь? – спросил Стёпка.

– Туда! – Васька показал весёлыми глазами вниз, на ресторан «Золотой кит». – Солнышкин хочет угостить старых моряков! Так ведь я говорю, Солнышкин? – Он тут же спохватился: – Я не представил тебе моего друга. Знакомься, Солнышкин, это лучший матрос парохода «Даёшь!».

– Артельный, – подсказал Стёпка. – Вся кладовая в наших руках! – И он подбросил в руке связку ключей.

Солнышкин живо вспомнил пароход «Даёшь!», но Васька снова заговорил.

– Представляешь, – сказал он, – Петькин и Федькин не хотели пустить его даже к трапу!

– Какие хамы! – возмутился Стёпка.

– А человек в море хочет, в матросы!

– Да мы их – за борт, а его возьмём! И ночевать он сегодня будет в моей каюте. – И Стёпка снова подбросил в руке связку ключей.

– В каюте? – спросил осторожно Солнышкин, и сердце у него громко застучало.

– В моей! – сказал Стёпка.

– И койки там подвесные? – поинтересовался Солнышкин.

– Настоящие. Всё как в кино! Солнышкин даже не верил такому счастью. Между тем друзья подходили к старому, потёртому зданию, на котором было написано: «Золотой кит». Из подвальчика доносилась музыка. Пиликали скрипки, пищал кларнет и крякал аккордеон.

– Так ты угощаешь нас, Солнышкин? – спросил Васька и поставил ногу на ступеньку.

– Конечно! – воскликнул Солнышкин и заглянул в дверь. Ему хотелось на славу угостить этих добрых моряков.

– Спасибо! Большое спасибо, Солнышкин! – раскланялся Васька. – Только тебе самому придётся нас подождать. Вечером гражданам до шестнадцати лет вход сюда воспрещён!

Растерянный Солнышкин хотел было сунуть голову в дверь, но мрачный швейцар в чёрной ливрее и белых перчатках так решительно направился к нему, что Солнышкин отпрянул.

А день уже подходил к концу. Накатились прохладные сумерки, и по всей бухте открыли глаза ночные фонарики. На кораблях тоже зажглись огни. И в подвальчике, у ног Солнышкина, вспыхнул свет.

У Солнышкина похолодели нос и уши. Он заглянул в окно и сквозь занавеску увидел своих друзей. Они сидели за столом у самого окна.

Перед ними громоздились тарелки с бутербродами, а посреди стола стоял графинчик с вином.

– За удачу! – сказал Васька и поднял бокал.

– За Солнышкина! – хихикнул Стёпка, проглотив бутерброд с красной икрой.

Солнышкин хотел уже стукнуть в окно и потребовать хоть кусок хлеба. Но тут за его спиной раздался укоризненный голос:

– Ай-ай-ай, молодой человек…

Солнышкин оглянулся. На него с доброй усмешкой смотрел невысокий старичок в морской форме. Солнышкин, краснея, отошёл от окна и сделал вид, что прохаживается.

А между тем, пока он прохаживался, в подвале происходили следующие события.

Стёпка допил последнюю бутылку пива и пробормотал:

– Хочу спать, пошли в каюту.

– Сейчас, только закушу, – сказал Васька и ткнул по ошибке вилкой в толстую лапу артельщика.

– Ого-го! – взвыл Стёпка. – Этак ты меня ночью укокошишь якорем! Нужен ты мне, друг нашёлся!

И когда Солнышкин в третий раз заглянул в окно, он увидел, как Васькина рука, на которой было написано: «Дружба – закон моря», врезалась в Стёпкин глаз так, что по всему ресторану разлетелись искры. Один из бывалых моряков с криком «полундра!» даже бросился заливать огонь пивом. А Васька и Стёпка тут же вылетели на улицу.

Наверное, оба друга так и легли бы под ноги прохожим. Но навстречу им бросился Солнышкин, и они вдвоём повисли на его плечах.

– Солнышкин! Солнышкин! – плакал Васька. – Спаси меня, Солнышкин! Тону! Закон моря! Матрос должен спасать своего капитана. Слышишь, вода?

Рядом и вправду булькало и плюхало, как в трюме. Это переливалось пиво в брюхе артельщика.

– Тону! – кричал Васька.

– Тонешь, давно тонешь! – раздался вдруг насмешливый голос.

Сбоку подкатила милицейская машина. Из неё выпрыгнул молодой лейтенант Борькин, открыл заднюю дверцу и затолкал в неё обоих друзей, освободив Солнышкина от тяжёлой ноши.

– Спасём! – сказал он. – Обязательно спасём! И машина скрылась в темноте.

Каюта старого Робинзона

Солнышкин присел на порог и стал думать, где бы устроиться на ночлег. Как вдруг опять услышал голос:

– Ай-ай-ай, молодой человек! И не стыдно?

Он обернулся и увидел прежнего старичка в морской форме. Это был известный всем морякам старый инспектор океанского пароходства Мирон Иваныч. Больше всего на свете он любил море. Отправляя в океан пароходы, он мечтал о кругосветном плавании. Но так и не смог за всю жизнь выбраться в путь. Его и теперь приглашали, но он показывал на свои галоши и говорил:

– У меня теперь одно плавание. Мои старые баржи делают две мили в сутки. Одну из дому сюда, вторую – обратно.

Звали его ещё Робинзоном, потому что жил он в старом доме один.

Но на всех морях его вспоминали. Вывел в люди он многих моряков. А тех, кто мечтал о морях и пароходах, старый инспектор узнавал за квартал.

– Ай-я-яй, мечтали о море – и чуть не попали в милицию? – сказал Солнышкину Мирон Иваныч.

– А вам какое дело? – угрюмо буркнул Солнышкин. Все знают, что он мечтает о море, а толку-то от этого!

– А я ищу матроса на судно, которое отправляется в кругосветное плавание. Только вежливого…

– Мне не до шуток, – невесело ответил Солнышкин.

– Тем лучше, – улыбнулся старик. – Будем знакомы. Робинзон. Старый Робинзон… – И он протянул руку.

– Солнышкин, – удивлённо ответил Солнышкин.

– Ну вот и хорошо, Солнышкин. Разрешите мне пригласить вас в свою каюту. На моём корабле нет креветок и виски. Но голландский сыр, чашка чёрного кофе и мягкая постель всегда найдутся.

Всё-таки Солнышкину везло!

Робинзон заложил руки за спину, и они стали подниматься по сопке, на которой Солнышкин уже побывал сегодня с Васькой. Только вместо облака на ней сидела громадная луна, окружённая звёздами, и заливала всё жёлтым-жёлтым светом.

Робинзон расспрашивал Солнышкина о его похождениях, и поэтому усталый Солнышкин не обратил внимания на тот удивительный факт, что они поднимаются вверх, а не спускаются к морю.

Наконец они остановились у старинного островерхого домика, который возвышался на крутой скале и отбрасывал вниз большую тень. Робинзон показал на дверь:

– Сюда! – щёлкнул ключом и сказал: – Каюта к вашим услугам!

Солнышкин нерешительно вошёл в комнату. Не веря глазам, повернул голову влево, потом вправо, потом снова влево и снова вправо и восхищённо выпалил:

– Вот это да!

Комнаты не было. Под ногами лежала корабельная палуба. Напротив двери, у единственного большого окна, смотревшего на бухту, был укреплён корабельный штурвал с отполированным колесом. Вместо окон в стенах были иллюминаторы. Над одним висел барометр, а рядом с другим спасательный круг, на котором было написано: «Один за всех». На полке рядом с книгами лежала подзорная труба и розовели морские раковины. С потолка свисали пальмовые листья. Одна стенка была сделана из пальмовых стволов, а топчан был накрыт шкурой медведя.

– Вот на этом судне и спасается старый Робинзон! – подмигнул Солнышкину старик и подтолкнул его к распахнутому окну.

Вся бухта внизу сверкала, и в темноте переливались разноцветные огоньки. В море над чёрной водой вспыхивал и гас свет маяка. Над ним сверкали громадные звёзды, и Солнышкину показалось, что он плывёт по далёким южным морям…

Вдруг Мирон Иваныч зашмыгал носом, посмотрел налево в окно, потом на барометр и скомандовал:

– Задраить иллюминаторы, или через полчаса хижину старого Робинзона зальёт водой!

Солнышкин с сомнением посмотрел на звёздное только что небо и собирался возразить, но тут же громадная капля щёлкнула его по носу и по стёклам забарабанил дождь. Солнышкин стал изо всех сил закручивать винты на иллюминаторах. Он так торопился, что не заметил, как на маленьком круглом столике появились сыр, колбаса и Мирон Иваныч налил из термоса в чашки ароматного кофе.

Через несколько минут Солнышкин с вымытыми руками сидел на медвежьей шкуре, потягивал вкусный кофе и собирался подумать о том, как хорошо всё устроилось. Но тут за стенами так забушевало, что весь дом задрожал и, кажется, покатился вниз. Наверху что-то треснуло, и по пальмовому листу побежала струйка. Мирон Иваныч схватился рукой за голову, посмотрел вверх и крикнул:

– Солнышкин! Аврал! В судне старого Робинзона пробоина!

Солнышкин вскочил на стол, потом на подставленную табуретку, раздвинул листья и увидел в потолочной доске дырку, из которой выстрелил сучок. Солнышкин сунул в дырку указательный палец, но табуретка вылетела из-под его ног, и он повис в воздухе. Палец ныл, как зуб, в который доктор залез буром, но Солнышкин держался. Робинзон нашёл сучок, завернул в кусок старой тряпки и подставил Солнышкину табуретку. Солнышкин крепко вколотил сучок в дырку кулаком и спрыгнул.

– Молодец, Солнышкин! – сказал Робинзон, и они сели допивать кофе, которого стало от дождя вдвое больше.

Буря всё усиливалась. Внизу трещали деревья, прыгали по сопке потоки. Сбоку, сквозь щель в стене, которую старый Робинзон не заделывал специально, посвистывал настоящий морской ветер, и теперь Солнышкину было так хорошо, как будто он потерпел кораблекрушение и вдруг оказался на острове, в гостях у настоящего Робинзона.

Глаза у него слипались, но он подошёл ещё к окну с подзорной трубой и посмотрел вниз. Океан бушевал.

На улицах города никого не было. Только у отделения милиции, под фонарём, приплясывали две какие-то странные фигуры. Издалека Солнышкин, конечно, не узнал Ваську и артельщика, которых лейтенант Борькин выгнал протрезвиться под бесплатный холодный душ. Солнышкин положил на место трубу, улёгся на шкуре и, хотя у него болел палец, уснул, как под хорошую корабельную качку.

Солнышкину снились жуткие вещи. Ему приснилось, что его прямо на ходу поезда вытряхивают из мешка. Он вылетает в окно, катится по скалам и с громадной высоты падает в зелёное-зелёное море. На лету он с треском цепляется брюками за нос какого-то корабля, выскальзывает из них, а сверху раздаётся голос: «Ай-ай-ай, молодой человек…»

Он приготовился ласточкой нырнуть в воду… и открыл глаза.

Над ним качал головой старый Робинзон: «Ай-ай-ай…»

Солнышкин сидел в глубокой дыре, оттого что доски под ним с треском провалились.