Мефодий Петрович покинул гараж в 08.30 утра, так как предполагал, что по дороге к месту встречи мог надолго остановиться в автомобильной «пробке». Их давно уже не было в городе, но Мефодий Петрович, как и всякий министра, плохо знал реальную жизнь своей страны. Он вспомнил, что сегодня утром президент должен был приехать в ГосДуму и выступить перед депутатами нижней палаты с очередным докладом об экономическом состоянии страны. Он обязан был появиться в зале заседания ровно в 10.30.

Мефодий Петрович включил телевизор на панели приборов. Зал ГосДумы был полным, но депутаты ждали не президента, а выступление своего коллеги Смольного, который обещал исполнить новый «хит», над которым он работал более месяца. Смольному было пятьдесят семь лет, но он, по моде времени, всем говорил, что он юноша двадцати пяти лет.

Депутаты в полном составе собрались в Думе только потому, чтобы посмотреть по бесплатному думскому ТВ выступление Смольного. Вначале за кадром прозвучал голос Смольного, хриплый, сильный:

– Я в муках работал над этой песней. И, наконец, родил её. Я исполню её под рок-н-ролл пятидесятых годов.

И вот он выскочил на сцену прыжком, совершенно голый, прикрывая свой срам рукой, и закричал, страшно указывая пальцем в камеру:

– Я юноша, сейчас поставлю всех вас на уши!

В глубине сцены встала за инструменты группа «Подай – подай». И тотчас эфир потряс бешеный рок-н-ролл. А Смольный, лихо отплясывая на сцене, одной рукой прикрывая срам, а второй – угрожающе тыча в камеру и строго глядя в неё проницательным взглядом, завопил:

А зачем попу наган,

Если поп не хулиган!?

А зачем попу и нож,

Если поп не носит клёш!?

Мефодий Петрович изумлённо вскрикнул и едва-едва удержал машину на прямой линии.

– Мерзавец! Это моя песня далёкой юности! Я её сочинил сорок лет назад!

Депутаты ГосДумы вскочили со своих мягких кресел, аплодируя Смольному. Многие из них кричали:

– Браво, юноша Смольный!

Операторы телеканала показали реакцию юношей и девушек, которые в школах, колледжах, в ВУЗах смотрели утреннюю программу. Всюду была одна и та же реакция: юноши и девушки аплодировали и визжали. Успех выступления Смольного, как всегда, был великолепным.

Мефодий Петрович, тяжело дыша, остановил машину и вышел из салона, бормоча:

– Как он посмел украсть мою… мою… И я не смогу доказать, что песня моя. Никто не поверит. Смеяться будут надо мной, мол, решил примазаться к славе Смольного. Ну, и мерзавец!

А за его спиной в телеприёмнике уже звучал голос пресс-секретаря Патриархии:

– Владыка Вячеслав благословил Смольного, потому что действительно священнику нельзя держать в руках холодное и огнестрельное оружие.

Пресс-секретарь замолчал, глядя в одну точку и прижимая пальцем микронаушник в ушной раковине, потом вновь ликующе заговорил, счастливо улыбаясь на экране телевизора:

– Владыка узнал, что Смольный давно мечтал попасть в лоно церкви. Владыка решил собственной рукой крестить Смольного и рукоположить его в сан диакона за мирской подвиг.

Мефодий Петрович глубоко вобрал в лёгкие воздух, пришёл в себя и, кривя губы гримасой презрения, сказал:

– А песня была глупой. Я боялся признаться, что стихи были мои. А когда Юра исполнил песню, то все смеялись над ним и говорили: «Только такой драк, как ты, и мог сочинить такую глупость!»

Мефодий Петрович громко рассмеялся, ощущая в душе непонятную боль, смахнул с лица слёзы и твёрдым, уверенным шагом направился к дверям парикмахерского салона, перед которым он остановил машину.

Перед большим овальным окном стояла очаровательная девушка маленького роста…сто пятьдесят пять сантиметров. Несмотря на высокие каблуки, Катя всё равно выглядела маленькой. Когда она видела себя в зеркало полностью, то огорчалась до слёз. К тому же ей было девятнадцать лет, и она уже стыдилась своего большого возраста. Катюша давно мечтала познакомиться с парнем, у которого был бы высокий интеллект и высокие доходы, а в карманах лежали бы большие деньги. И такой парень два дня назад появился в поле её зрения, за окном салона в школьной форме ученика одиннадцатого класса, престижного класса, после окончания которого, ученик становился студентом государственного ВУЗа, без вступительных экзаменов.

Юноша не замечал Катю, хотя она подпрыгивала вверх за окном и даже махала рукой. На его грустном лице отражался очень высокий интеллект, потому что два дня назад в метро у него украли школьный паспорт, по которому школьник мог бесплатно ездить на любом государственном транспорте по городу, кушать бесплатно в школьной столовой, посещать бесплатно интернет-кафе…

В школу Женя начал ходить пешком, а чтобы сократить расстояние, он шёл через Промышленную зону мимо парикмахерского салона.

Девушка хоть и переживала, что она маленького роста и больших лет, но она знала, что была очаровательной. И вот сейчас, когда к дверям подходил солидный мужчина, мимо салона с опущенной головой шёл Женя….шёл в третий раз…

Катюша сделала прыжки, весьма высокие, и движения руками – вверх и в стороны, однако юноша не оторвал сосредоточенный взгляд, направленный прямо перед собой. Униженная таким поступком Жени, Катюша распахнула окно и свирепо крикнула:

– Ты не нравишься мне! У тебя низкий интеллект, а я люблю умных парней!

Женя услышал девичий крик, что прозвучал сбоку в дести шагах от него, удивился тому, что девушка так громко занималась разборкой со своим бойфрендом, и ускорил шаг. Катюша охнула оттого, что парень никак не отреагировал на её замечание, довольно вежливое среди молодёжи, и в ярости показала его спине кулак. А голос Кати процедил сквозь зубы, сам собой, то, что всегда говорили или думали все девушки в подобной ситуации:

– Я тебе отомщу. Ты меня не знаешь…

Да, она сказала правду: Женя не знал Катюшу и не догадывался о том, что такая девушка жила на планете Земля.

– Но ты узнаешь меня, – добавила Катя, глядя в спину уходившему парню.

Да, он узнает её через тридцать минут.

Едва Смольный, уже не прикрывая свой срам рукой, вышел за пределы сцены – так как среди творческих людей не принято было скрывать друг от друга свой срам – к нему метнулся думский помощник, держа в руках «мобильники», которые издавали сигналы. Звонили представители иностранных телестудий, которые вели прямой репортаж из ГосДумы в ожидании выступления президента. Просьба к Смольному была одна: продать лицензию на прокат видеоролика с исполнением его необычной песни о миролюбивом священнике. Он тут же, не надевая трусы, начал продавать песню по высокой цене. Смольный умел делать деньги. Вдруг он услышал в очередной трубке машинный голос:

– Есть особо «жареный» факт, который запомнится вами на всю жизнь.

– Говорите поточнее, – настороженно попросил Смольный, ведь он был и журналистом по особо «жареным» фактам.

– Сейчас в сторону Промышленной зоны, к заводу «Браво»…– начал быстро говорить машинный голос.

Когда человек, позвонивший Смольному, закончил передавать ему информацию, он стремительным жестом руки опустили «мобильник» на пол и раздавил хрупкий аппарат каблуком обуви.

В это раннее утро на пригородном аэродроме приземлился большой самолёт африканской республики Соуменда. После долгой пробежке по взлётной полосе он свернул на стоянку дипломатических самолётов. И замер. К нему не спешили машины технического обслуживания, заправщики. В его хвосте щёлкнули замки, и от самолёта вниз медленно опустился широкий трап, по которому могли пройти вверх и вниз грузовые машины. Но сейчас по трапу спустились вниз четыре чернокожих африканских коммандос в камуфляжной форме с автоматами «Буря» на шее.

– Растудыт твою мать! – воскликнул один из них. – Да здесь холодно!

– Мишка, ты просто отвык. Здесь тепло.

Боковой люк открылся, и из него выглянул чернокожий африканец и негромко, но властно сказал:

– Прекратите говорить на русском языке!

– Дык я не знаю других языков, – откликнулся Мишка.

– Тогда молчи. И смотрите в оба. Ждать придётся долго.

– А вдруг подъедет кто-нибудь из Соуменда и спросит что-нибудь?

– Говори ему: « У хе ка». Это вроде нашего «Пошёл ты на х..» Но помягче.

Мефодий Петрович сел в кресло перед зеркалом и сказал Катюше:

– Постригите меня…– он презрительно фыркнул и добавил: -… под юношу Смольного.

И поморщился лицом, услышав в радиоприёмнике повтор песни « А зачем попу наган?» Мрачно и неприязненно рассматривая своё отражение в зеркало, он сердито мысленно говорил: «И зачем я придумал эти стихи? Ведь я был не верующий и таким остался…Сейчас раскрутят этот бред. И он уйдёт на Запад, потому что там обожают религиозные песни. Хлебом не корми…»

– Кого хлебом не кормят? – удивлённо спросила Катюша.

У девушки была хорошая память. Благодаря этой памяти, Катюша отметила, что клиент уже полгода ходил в салон один раз в месяц, седьмого числа в десятом часу утра. И всегда оставлял на столике крупную купюру. Вот и сейчас, когда он поднялся с кресла, то положил на журнальный столик бумажку в тысячу рублей.

– И запомните, Катюша: я сюда не заходил.

– Как не заходили? Вы вот…здесь, – и она показала руками на пол.

Мефодий Петрович вспомнил то, что в подобной ситуации сказал герой детектива: «Остановись или стреляю!» и, скупо двигая губами, заговорил:

– Я вам плачу за скромность. А теперь проводите меня через служебный вход.

Во дворе министр неторопливо сел за баранку второй свой «Тойоты» и поехал на параллельную улицу. Он любил детективные романы, поэтому знал, что, идя на сложное дело, нужно было использовать «подставы», «петли» и часто смотреть себе за спину. Но Мефодий Петрович не умел и не знал, как смотреть себе за спину, потому что никогда в своей жизни не оглядывался, не смотрел по сторонам.

Промышленная зона тянулась на десять километров и была огорожена бетонным забором, в котором были дыры – маленькие и большие. И хотя через большие дыры могли проехать машины любой величины, на равном удалении друг от друга стояли железные ворота, а в дежурных комнатах сидели охранники. Они ничего не охраняли, потому что все заводы и комбинаты зоны давно были разворованы. Шум, что порой раздавался в глубине зоны, был не рабочим. Это сами собой разрушались потолки, крыши, стены зданий. Но на бумаге зона продолжала работать, штатные единицы получали за мифический труд хорошие деньги.

Мефодий Петрович, не выходя из машины, протянул в ладонь охранника, что высунулась из окошка дежурной комнаты купюру в пятьсот рублей. И ворота, свежеокрашенные в синий цвет, медленно без скрипа, так как были тщательно смазаны маслом, раздвинулись в стороны. И Мефодий Петрович въехал в Мёртвый город, где были улицы, площади, автомобильные и железные дороги и огромные здания с тёмными от грязи мрачными окнами.

Административный корпус завода «Браво», как и сам завод, был показушным. Он был построен советской властью, чтобы показывать иностранным делегациям высокие достижения социализма. По обеим сторонам корпуса стояли огромные башни, в которых спиралью шла автомобильная дорога, чтобы работники администрации легко и быстро могли подняться на свой этаж.

Иностранцы удивлённо качали головами, говоря, что у них пока такого нет. Они не знали, что у сотрудников администрации своих машин не было. А те машины, которые то и дело двигались вверх-вниз, водили группы гонщиков. Огромный завод «Браво» с великолепной техникой ничего не производил, а только показывал работу, поэтому с развалом Советского Союза завод был законсервирован и разворован.

Мефодий Петрович ехал по улицам Мёртвого города, чувствуя себя так, как если бы он находился на чужой планете, в далёком космосе. Ему казалось, что тёмные окна, как глаза людей, смотрели на него. Следили за ним. Он увеличил скорость, чтобы избавиться от неприятного ощущения. Впереди по другую сторону Т-образного перекрёстка возвышалось девятиэтажное административное здание завода «Браво». Все его лестницы обрушились, как и перекрытия этажей, кроме девятого этажа, потому что его строили «на совесть». Он должен был удерживать на себе много машин.

Поглядывая на циферблат наручных часов, министр въехал на спиральную дорогу башни и начал подниматься по ней наверх девятого этажа. А там направил машину по сумрачному широкому коридору в центр этажа. В центре плоская крыша и пол были проломлены упавшим башенным краном. Провал в полу был длиной в шесть-семь метров. Над ним висел мост – железная пожарная лестница с низкими железными перилами из прутьев, а на ступенях лестницы лежали доски. Под мостом всегда было темно, поэтому те, кто встречался на мосту, не ощущали высоту. И шли навстречу друг другу, как по ровной дороге.

Министр остановил машину и услышал далёкий рёв двигателя во второй башне. Он усмехнулся. Этот человек всегда опаздывал на встречу, ровно на минуту. Вскоре он появился на этаже. Мигнул трижды фарами машины и подъехал к пролому. Опустил стекло и, не двигаясь с кресла, окликнул министра:

– Это вы, Мефодий Петрович?

Министр с трудом удержал себя, чтобы на лице не появилась гримаса досады и раздражения, подумал: «Ну, зачем эта игра?..хотя, конечно, всё понятно».

Он бодро, так же, не двигаясь в кресле, ответил:

– Да, это я. Здравствуйте, Савелий Кузьмич.

Савелий Кузьмич выдернул с заднего кресла один за другим два чемодана. Они были необычными, очень крупными. Да и взятка была крупной.

Савелий Кузьмич шёл к мосту медленно, и министр нарочно выдержал несколько секунд, наблюдая за ним сквозь лобовое стекло машины, тихо, сквозь зубы, цедя:

– Ну, зачем этот концерт? А, вероятно, у него есть пунктик, которым могли бы заинтересоваться психиатры, если бы он…Но ведь я тоже игрок. А кто не играет в этой жизни, тот прочно сидит в заднице».

Он опомнился и стремительно покинул салон, быстрым шагом направился к мосту, притопывая подошвами туфель, по-военному.

На лице Савелия Кузьмича был грим: усы, бородка, кустистые брови и горбинка на носу.

Министр и Савелий Кузьмич сходились на мосту так, чтобы остановиться в середине его. Савелий Кузьмич скупо улыбался министру, и когда взошёл на мост, тихо заговорил, но его негромкий голос разносился эхом по всем этажам:

– Мефодий Петрович, здесь не только бабки. Здесь папка, секретная, с чертежами того места…Код…нынешний год, а на папке – обратный. Но об этом мы поговорим во втором месте, в обычный час.

Мефодий Петрович принуждённо растянул губы, изображая добрую улыбку, хотя в душе вновь появилась досада и мысли: «Ну, конечно, где он вновь будет играть Савелия Кузьмича…Ох, как мне хочется сказать…»

– Савелий Кузьмич, я сделаю так, как вы предложили. Место и время я хорошо помню. Давайте чемоданы.

Они сделали последние шаги друг к другу, и Савелий Кузьмич уже чуть выдвинул тяжёлые чемоданы – «мыльницы» вперёд, а Мефодий Петрович протянул к ним руки, как вдруг где-то рядом раздался резкий, как выстрел, крик:

– Стойте на месте! Это взятка!

Савелий Кузьмич уже разжал пальцы, а министр сжимал свои пальцы на ручках «мыльниц», но в момент крика отдёрнул руки назад. И чемоданы исчезли в тёмном провале. Через две-три секунды внизу прозвучал треск материи, как если бы её разорвали тяжёлые чемоданы. Из двух комнат по обе стороны от провала выскочили полицейские, заломили руки Савелию Кузьмичу и Мефодию Петровичу, сковали их наручниками. И когда полицейские прижали обоих лицами к мосту, Мефодий Петрович, очень тихо, едва-едва слышно успел шепнуть Савелию Кузьмичу:

– Скажите…скажите..

Савелий Кузьмич холодно посмотрел на министра и ледяным голосом ответил:

– Я не понял вашу мысль. И не знаю: кто вы?

ГЛАВА ВТОРАЯ

Женя уже опаздывал и ко второму уроку в школе, поэтому он бежал. В сумрачном коридоре, впереди бежавшего юноши, что-то рухнуло на кучу мусора. Женя остановился перед кучей мусора, на которую только что упали сверху два чемодана, и секунд пять удивлённо рассматривал их.

Далеко вверху прозвучал властный сильный голос Смаги:

– Дядя, Тятя – вниз. Подберите чемоданы. Сися, слей бензин. Быстро!

Женя запрокинул голову и увидел через дыру в брезенте, что висел на пятом этаже, полицейских, которые уводили с моста двух солидных мужчин, увидел полковника Смагу. Он, наклонившись над проломом, смотрел вниз.

Женя отступил к стене, но так как в коридоре первого этажа было сумрачно, то, как понял юноша, полковник не мог что-либо разглядеть в темноте провала. Женя уверенно шагнул к чемоданам, на замках которых стояли кнопки кода, по четыре на каждом замке, с цифрами.

Женя любил математику. Он опустил пальцы на кнопки и, как на компьютере, быстро и синхронно обеими руками набрал число «2 – 0 – 2 – 4», хмыкнул, когда увидел на контрольном окошечке на обоих замках красный огонёк. Осталось щёлкнуть замками и поднять крышки, но в это время он услышал тихие голоса, что стали звучать вверху. Женя вновь запрокинул голову.

Брезент был натянут на пятом этаже. Он закрыл собой весь провал. Сейчас в его дыру заглядывали два человека.

– Ну, что – нибудь видишь?

– Нет. Темно.

– Я же говорил тебе: купи китайский брезент. Его пушкой не пробьёшь, а ты, конечно, сэкономил. Теперь попробуй опередить копов.

– Я вижу кого-то. Кто-то внизу смотрит на нас. Но это не коп.

– А кто?

– Давай заговорим с ним.

– Эй, кто ты?– громким шёпотом спросил старший.

– Я человек, – шёпотом ответил Женя и деловито взял за ручки оба чемодана.

– Я вижу тень. Она взяла наше добро.

– Ты девка?– спросил старший.

– Да, – сказал юноша и посмотрел по сторонам, думая о том, куда ему сейчас направиться.

Он слышал топот ног двух бежавших в башне полицейских.

– Эй, девка, – заговорил старший. – Беги с чемоданами в заводской корпус. Там стоит наша машина.

– Но ведь это добро не ваше…

Женя едва не ахнул, только в этот момент догадавшись, что произошло над его головой…Бандиты «забили стрелку», а вторая банда выдала их полиции и приготовилась поймать на брезент чемоданы. Если он сейчас выполнит просьбу второй банды, то они убьют его, как свидетеля их преступления. Но если вторая банда пощадит его, то первая – никогда! А полицейские за взятку назовут его имя первой банде, которая начнёт искать Женю. И однажды… Он вздрогнул, мысленно увидев, как к нему на улице подошёл с вежливой улыбкой на интеллигентном лице мужчина и молниеносно вонзил в грудь нож.

– Эй, девка! Что ты заткнулась?

Женя медленно попятился от кучи мусора.

– Эй, девка, не дури. Мы тебя найдём. Ты будешь просить меня о смерти.

– Вот с этого, товарищ бандит, и начал бы свой разговор, – тонковатым, визгливым шёпотом ответил Женя.

– Ну, всё, девка. Я тебя заказал. Тебе хана. Я тебя всё равно найду.

Но Женя не слышал слова угрозы, так как коридор первого этажа наполнился грохотом топота тяжёлых ботинок, а он сам метнулся из коридора в комнату, с чемоданами в руках, закрыл за собой дверь и через окно выскочил во двор административного корпуса.

Женя был честным юношей, каковые уже начали нарождаться в воровской стране. Во время бега он понял, что в его душе неосознанно пробудился инстинкт крадуна, который передался ему через гены от многих поколений его рода. По этой причине Женя взял то, что «плохо лежало». А теперь нужно было исправить свою ошибку: вернуть добро хозяину, не только из страха перед бандой. Он знал, что всю оставшуюся жизнь его мучила бы память о воровском поступке. А Женя уже давно заметил, что жить по совести очень хорошо. Но он, стремительно мчась по Промышленной зоне, ощущал в душе сильное желание посмотреть на добро в чемоданах, хотя и догадывался, что это не честно по отношению к хозяину добра.

Ему преградили дорогу железные тележки с чугунными колёсами, на которых когда-то рабочие развозили по цеху тяжёлые заготовки и продукты умственного и физического труда. Женя бросил чемоданы на тележку, оглянулся, прислушался, отметив с досадой, что он вёл себя, как опытный крадун.

Далеко за его спиной раздавались крики, звучали команды, рёв машин и крик Смаги:

– Не смей, Смольный! Убери камеры, а то я пойду на крайность!

Однако камеры были включены, и шёл прямой репортаж в эфир, поэтому Смага, строго глядя в объектив камеры, сказал в микрофон, протянутый ему Смольным:

– Прошу по – хорошему: не мешайте трудовым будням полиции. Идёт плановая работа. Фамилии задержанных граждан пока называть не буду. Идём по горячим следам…

– Да, шеф, следы есть, – сказал, тяжело дыша, Тятя. – А чемоданы исчезли. Кто-то унёс.

– Прочесать всё в радиусе километра! – крикнул Смага, багровея лицом от чувства злости.