«Нет, нет… Не провожайте, я сама дойду… Лошади мои близко… Значит, она привезла его с собою? Что ж, все равно! Когда увидите Тригорина, то не говорите ему ничего… Я люблю его! Я люблю его даже сильнее, чем прежде!» – взвизгнула Яковлева на самой высокой ноте. У меня по коже пронесся холодок.

– Достаточно, – остановил знакомый голос. – Прочтите что-нибудь из современной литературы?

– Блок. «Демон». Можно? – Голос Яковлевой тусклый и неуверенный.

– Давайте.

– «Иди, иди за мной – покорной, – опять взвизгнула Яковлева. – И верною моей рабой, я на сверкнувший гребень горный взлечу уверенно с тобой».

– Что знаете о Блоке-поэте?

Что знает Яковлева о Блоке-поэте я не расслышал. Попыталась она и спеть что-то, но даже я со своим слухом певца-самоучки распознал фальшь, да и сам голос был каким-то вялым.

Из зала Яковлева не выпорхнула белой свободной Чайкой, а выползла мокрой курицей. Ни на кого не глядя, поплелась по коридору в сторону туалетов. Я за нею.

– Что сказали? – задал я дурацкий вопрос.

Яковлева посмотрела на меня, как на чудо морское, и ничего не сказала в ответ.

– Ты знаешь, мне разонравилось быть артистом, – бросил я небрежно. – Какое-то все неживое, наигранное.

– Ты меня успокаиваешь? – остановилась Яковлева. – Не надо. Я все равно буду артисткой. Устроюсь уборщицей в театре, дворником, кем угодно, и буду учиться. С первого раза мало кто проходил. Кто-то и больше пяти раз пробовал. Папанов, например. Не надо только сдаваться!

Мне неловко было признаться, что меня допустили до второго тура, и я в знак солидарности – или чего-то еще – выпалил:

– Заберу документы и буду поступать в МАИ.

– Туда, думаешь, легче?

– Не знаю. Не поступлю – устроюсь на авиационный завод, а там будет проще поступать.

– Домой не хочешь? – В глазах Яковлевой тоска, боль и страх.

– Отец мне выписал билет в один конец. Сказал: «Заправляю твой самолет, камикадзе, только чтобы ты долетел до цели!» Теперь, если бы я и захотел припасть к плечу родителя, все равно не смог бы это сделать по причине «отсутствия присутствия» денежной массы. А брести пешком пять тысяч верст – ноги сотрешь до… по… до этого самого.

Я так и сделал. Меня приняли на авиационный завод учеником по прокладке электрожгутов в фюзеляжах самолетов. Дали место в общежитии и назначили стипендию, на которую не заяруешь, но и не помрешь с голоду. Правда, далековато от Москвы, Луховицы, но это даже лучше. Тишина, покой, почти как у нас, в Сибири. Там я поступил без проблем в авиационный техникум на вечернее отделение и там же записался в аэроклуб. Попробую стать летчиком, как хотела мама. Авиация – это не колхоз, и самолет – не трактор!

С Яковлевой я встречался часто. Электричка шпарит каждый час. Москва, Казанский вокзал, Луховицы… Можно в пути вздремнуть, можно читать, можно просто сидеть и смотреть в окно. Хорошо мечтается, особенно в осенний дождливый день. За окном мразь и серость, по стеклу ветер гонит холодные потоки дождевой воды. Пробовал сочинять стихи. А что? Яковлева третьеклашкой сочиняла, а мне уже семнадцать. Слова, правда, какие-то корявые выползали, а если получались красивые, то они уже где-то мне раньше встречались. В такое холодное время хочется домой, в теплую избушку, к доброй и всепрощающей маме, к несправедливому отцу, ну, может, и не совсем я прав, в общем-то он за дело порол. От вокзала мчался к театру, там просил у проходной вызвать Яковлеву Наталью из костюмерной. Она устроилась работницей костюмерной в этот же МХАТ. Встретившись, она рассказывала с восторгом, что у нее все прекрасно, что можно бывать на репетициях, а там – ты не поверишь! – Доронина, Ефремов, Смоктуновский, Евстигнеев, Ангелина Степанова! Это же не люди, а боги! Смотри на них и делай хоть чуточку что-то похожее – и ты уже знаменитость!

– Нет, я нисколько не жалею, что провалилась на экзамене! Я теперь буду поступать со знанием дела. Я теперь не буду визжать на сцене резаным поросенком, пауза – вот что важно на сцене! И тихо сказанное слово, бывает, быстрее и лучше доходит, чем крик души!

В следующую встречу сообщила мне радостную весть: она одевала самого Ефремова, и он спросил: кто она такая?

– Удивился, что я из Иркутска. Говорит: артисткой, наверно, очень хочешь стать, если из такой дали примчалась? Я покраснела. А он: «Ничего, ничего! Сделаем из тебя артистку! Вон какая ты у нас красивая!» Тут я совсем растерялась.

Потом я заметил, что она стесняется наших встреч у театра. Оглядывается по сторонам боязливо, говорит невпопад.

– Меня неохотно отпускает с работы заведующая, – призналась она. – Если можешь, приходи в воскресенье до обеда.

Мои рассказы о самолетах, конструкторах и летчиках ее совершенно не интересовали. Выслушав через слово, вяло, с убеждением, что я пропащий для искусства человек, тоже рассказывала что-нибудь из богемной жизни актеров. Делала это, чтобы не молчать.

В одну из встреч мы засиделись на лавочке в парке, съели много мороженого. Расчувствовавшись, я поцеловал ее в щеку.

– Не надо, – отшатнулась она от меня.

– Пошто так? – съерничал я.

– Ни к чему это.

– Ты мне нравишься. Поженимся.

– Зачем? – Яковлева в упор смотрела на меня. В ее взгляде нескрытая усмешка.

Я все понял, но продолжил игру.

– Поженимся. Дети пойдут.

– Какие дети?

– Наши.

– Рыжие? С поросячьими ресницами и красными, как у клоуна, волосами?

– Чем же они хуже твоих брунетов?

– Тем, что будут изгоями! На задворках будут! А я не желаю им такой судьбы! Мужа еще можно терпеть, а дети… Ты извини меня, – тихо проговорила она, дотронувшись до моего рукава, – но лучше будет, если мы останемся просто друзьями.

Переживания мои не были долгими и глубокими, наверное, потому, что любовь не успела заполнить все мои клеточки без остатка. И я целиком отдался делу. Даже делам – работа, техникум, аэроклуб. Все было очень интересно!

– В воскресенье знакомство с аэродромом и техникой, – сообщил нам ведущий группы летчиков. – Ознакомительные полеты.

Мы долго бродили толпой по полю аэродрома, останавливались около самолетов. Инструкторы рассказывали нам о возможностях этих самолетов.

– Будем учиться летать на этих самолетах, – показал инструктор на маленький темно-зеленый самолетик. – Як-18. Показавшие способности аса продолжат обучение в военных училищах на современных скоростных реактивных истребителях. – Сделав паузу, оглядев нас по очереди каждого, добавил: – Простейшую пригодность к полетам проверим сегодня. Десятиминутный полет ждет вас.

Нашу группу из восьми человек разбили на две и показали каждой ее самолет и летчика-инструктора. Я попал к инструктору, совершенно не похожему на героического представителя небесной стихии. Малоросл, толстоват, угрюм. Ботинки криво стоптаны, шнурки завязаны навечно, комбинезон мятый. Вот у другой группы – полная противоположность нашему. Молод, кареглаз, подтянут, насмешлив. Одет с «иголочки». Настоящий рыцарь неба!

Очередь моя – предпоследний. С ватными непослушными ногами брел я к самолету, как на эшафот. «Вдруг не выдержу испытания, опозорюсь? Не стошнило бы, – говорят, такое часто случается с новичками. А если что, то как прыгать с парашютом?»

Нелепо суетясь, уселся в самолет. Механик пристегнул меня ремнями, показал на кнопку на ручке управления и сказал:

– Если что, нажми ее и скажи, что тебе надо.

– А что надо? – спросил я.

– Ну, если плохо станет. Сердце вдруг забарахлит… Сознание потеряешь…

– С парашютом как прыгать? – в полубессознательном состоянии спросил я.