4

Кризис и разрушение СССР сопровождались призывами «вернуться в Европу» и даже «вернуться к цивилизации». Go West! В переводе с антисоветско-пропагандистского языка это означало принятие некой версии социалистическо-либерального синтеза. Однако, как и в 1917 году, власть опять досталась радикалам. На этот раз жестким либералам, которые сочетали почти религиозное почитание Запада с острой аллергией к любому социализму. Именно они сформулировали и запустили новый проект – либеральный. Сегодня это наш действующий проект, в который, правда, внесено много правых и левых корректив, особенно в последние годы.

В 1990-х либеральный проект, насколько было возможно, интегрировал нас в «настоящую» Европу на вторичную позицию. Да, нас если и стали признавать за «своих», то равными все равно не считали. Но от своей «инаковости» или «альтернативности» мы отказывались, причем не только на уровне элиты, но и на «народном» уровне. Тот, кто считает иначе, либо игнорирует совсем недавнюю историю, либо просто тешит себя иллюзиями.

Победа в холодной войне сделала Запад в целом излишне самоуверенным, откровенно наглым. Многие западные страны, в первую очередь США, принялись форсированно «демократизировать» мир, навязывать всем подряд якобы «общечеловеческие» ценности и стандарты, которые при этом сами отнюдь не всегда полностью разделяют, которым не вполне соответствуют. В одних случаях это делается из сугубо миссионерских соображений – мол, надо «окультуривать варваров». В других – «демократизация» выступает всего лишь прикрытием реализации совершенно конкретных политических и экономических интересов. «Новообращенной» России доставалось и достается особо – и как бывшей сверхдержаве (надо же за многовековой страх посчитаться), и как чересчур стремившейся к «европеизации», бравшей на себя повышенные обязательства.

Вместе с тем стали просматриваться контуры некой глобальной «империи», идущей на смену национальным государствам, в которой Западу отводится особая интегрирующая и направляющая роль.

Однако в последнее десятилетие Запад подошел к порогу эффективности своих проектов. Перед ним встали проблемы, которые он явно не способен разрешить, – бремя welfare state, старение коренного населения, агрессивное поведение иммигрантских диаспор, небезуспешно пытающихся корректировать общественные форматы под себя, чудовищный кризис морали, порождающий всеобщее разложение, и т. д. Тот же вызов международного терроризма актуализировал тему сокращения свобод, оплачивать комфортную жизнь стало все труднее и труднее.

Поэтому в Западе начали массово разочаровываться. Тем более что параллельно укрепляются экономические и политические позиции, а значит, и увеличиваются претензии как отдельных европейских «продолжений», долгое время находившихся на периферии (Латинская Америка), так и «европеизированных», но тем не менее сохранивших собственный фундамент азиатских стран (Китай, Индия). Все идет к тому, что они перестанут признавать превосходство Запада, и в глобальной империи – если она все же сложится – у того не будет «контрольного пакета».

Россия в этом контексте сейчас переосмысляет себя. Подчиненное положение в «настоящей» Европе исключает для нас державный статус. А Россия не может не быть державой и, едва укрепившись после постсоветского кризиса, взялась восстанавливаться в этом качестве, благо сложилась крайне выгодная конъюнктура на мировых рынках нефти и газа и увеличивается зависимость многих стран от наших поставок. К тому же с нынешними «настоящими» европейцами, дошедшими уже до крайних мерзостей вроде педерастических браков, зачастую просто позорно рядом стоять.

Но легко предлагать «повернуться лицом к Азии», развлекаться всякими евразийскими или даже «византинистскими» фантазиями. Выписаться из Европы нельзя, даже если очень хочется. И сделанного за последние более чем 300 лет не вернешь.

Поэтому нужно вновь предъявить себя как другую Европу. Другую. Европу. Не противопоставляющую себя «настоящей» Европе, Западу – нечего нам кардинально противопоставить, это очевидно. Не пытаться искать альтернативные пути – нет сейчас таких, во всяком случае для нас подходящих. Да и страну под такие дела в очередной раз пришлось бы разворотить, а кто поручится, что мы это выдержим? Надо двигаться по западноевропейской магистрали, во всяком случае в среднесрочной перспективе, сотрудничать, заимствовать, но при этом стараться обходить те тупики и ямы, в которых застревают «настоящие» европейцы, стараться минимизировать объективно порождаемые этим выбором проблемы. И одновременно постоянно отстраиваться от того же Евросоюза и США. Мы с вами, но мы не ваши, а свои собственные и хотим такими оставаться. У нас свой суверенитет и своя держава.

Главное – окончательно признать и постулировать, что хотя мы, как все европейцы, приняли личную свободу человека в качестве важной и нужной ценности, но в абсолют ее не возводим и возводить не будем. Что мы знаем и понимаем, к каким негативным последствиям это привело и еще способно привести. За столетия мы переняли много разных идей, институтов, практик и еще, конечно, будем перенимать. Но все это мы не можем и не будем воспринимать как эталон, все это нуждается в адаптации, в приведении к нашему знаменателю.

Если будем успешны (а в успех надо верить, иначе зачем все?), то в один прекрасный день «настоящей» Европой сделаемся мы. Ведь «настоящий» – это, как уже говорилось, тот, кто успешнее^[4].

ИМПЕРИЯ И НАЦИОНАЛИЗМ

4 ноября наша страна во второй раз отмечала День народного единства, праздник, в первую очередь символизирующий консолидацию российских граждан вокруг государства (в этой связи лучше было все же назвать его Днем национального единства – дальше я постараюсь объяснить разницу между нацией и народом). Накануне этого дня в публичном пространстве ожесточилась и без того агрессивная полемика между «имперцами» и сторонниками «национального» пути развития государства. Выдвигаются десятки интерпретаций российской истории, от апологетических до негативистко-критических, на их основе формулируются взгляды на настоящее и задачи на будущее. Представляется, что обе стороны излишне мистифицируют сами понятия империи, национализма и т. д., и это приводит их к неверным и даже вредным выводам. В этой связи я счел нужным поделиться собственными соображениями.

1

Империя – это государство, сделавшее с момента создания или на определенном этапе развития целью и смыслом своего существования постоянную внешнюю экспансию (политическую, экономическую, военную, религиозную, культурную, идеологическую), сумевшее мобилизовать необходимые для нее ресурсы и преуспевшее, добившееся значительного территориального приращения посредством войн, колонизации, договорных приобретений, подчинившее своему влиянию другие страны.

Империя всегда держава (или даже сверхдержава), но держава вовсе не всегда империя. Державой нужно называть государство, обладающее достаточными ресурсами для претензий на суверенитет, проведения самостоятельной внутренней и внешней политики, вмешательства в дела других государств и защиты от вторжения в дела собственные (сверхдержава может вмешиваться в дела других держав). Держава-«не-империя» не концентрируется на внешней экспансии, не стремится к территориальному расширению, довольствуется признанием остальными своего державного статуса.

История практически любой империи начиналась с захватнических войн (в том числе США, вспомним Американо-мексиканскую войну 1846–1848 годов). Но опять же любая империя на определенном этапе прекращала завоевания и вела лишь войны оборонительные или призванные укрепить, восстановить либо продемонстрировать имперское влияние в том или ином регионе, подтвердить имперский статус (хотя иракская кампания вполне может считаться завоеванием). Как только империя по тем или иным причинам утрачивает способность проводить эффективную экспансию, она начинает разрушаться, в первую очередь терять территории, как зависимые, так и непосредственно входящие в состав государства. Империя также может рухнуть в результате военного поражения или восстания, революции.

Важной составляющей большинства имперских проектов выступают мифы о порядке, мире, процветании, прогрессе, которые приносят человечеству соответствующие империи. Естественно, на практике все не столь однозначно. Многие империи создавались в результате жестокого покорения пассионарными воинственными народами своих более культурных соседей, порой гораздо более культурных (хрестоматийные примеры – Ассирийская, Монгольская, Османская империи). Европейский колониализм и агрессивное прогрессорство прервали естественное самостоятельное развитие десятков стран. О Третьем рейхе можно даже не вспоминать. Так что империи, особенно в периоды своего создания и становления, могут принести все что угодно, в том числе хаос, войны, разруху и деградацию.

Из сказанного вовсе не следует, что империи есть зло. Империи, если угодно, неизбежны, а значит, необходимы. Они – главные локомотивы человеческой истории, которая сама по себе не зла и не добра.

2

Нация – это совокупность граждан государства (или подданных при монархиях) и одновременно совокупность народов и диаспор, живущих в государстве. Согласно современным представлениям, нация выступает одним из трех элементов государства (наряду с территорией и публичной властью) и, главное, самостоятельным политическим субъектом – источником власти и носителем суверенитета. Нация и национальность, народ в этническом смысле, то есть этнос, есть разные национальные общности.

Этнос – это общность, исторически сложившаяся на определенной территории, объединенная языком и культурой, обладающая стойким сочетанием самобытных этнических (антропологических, психологических) свойств, воспроизводимых от поколения к поколению.

Нация – это национальная общность, сформировавшаяся на базе, как правило, нескольких этносов, объединенная языком и культурой, а также тем, что называют «историческим путем», создавшая государство или модернизировавшая уже существовавшее.

Хотя довольно часто государственное строительство или переустройство и национальная интеграция шли одновременно и параллельно (как во Франции, где нация окончательно консолидировалась после революции). Теоретически в совершенно моноэтнических государствах народ и нация могут совпадать. Только где кто встречал такие?

Тот этнос, представители которого играли ключевую роль при создании государства и несут далее основное бремя по поддержанию его бытия, нужно считать государствообразующим. Обычно к государствообразующему народу (государствообразующим народам) принадлежит большинство граждан (или подданных), он выступает основой и стержнем нации и потому имеет особый формальный или неформальный статус (к примеру, только его представитель имеет реальные шансы возглавить страну).

Национализм можно определить в первую очередь как мировоззренческую установку, основанную на осознании и переживании человеком, людьми своей принадлежности к определенной национальной общности – этносу (народу, национальности, племени) или нации, к которой они принадлежат с рождения или в которую влились. Отсюда следует, что бывает национализм этнический (этнонационализм) и национализм государственный (госнационализм).

Современный этнонационализм предполагает, что в рамках нации не стираются и не могут стереться границы между составляющими ее этническими элементами, что они должны сохранять свою идентичность и иметь возможность ее предъявлять, что их собственная национальная солидарность не только уместна, но необходима, что любым попыткам покушения на идентичность положено давать однозначный адекватный отпор.

Подлинно государственнический подход исходит из единства государства и единства нации, которые сами по себе представляют общую ценность. При этом он непременно учитывает, что, как уже сказано, нацию образуют не только отдельные люди («атомарные индивиды»), но и народы. И солидарность на уровне нации достигается в том числе солидарностью этнической и межэтнической.

Таким образом, госнационализм в идеале вбирает в себя этнонационализмы в качестве составных частей и одновременно формирует над ними надстройку – ценность единства, нивелирует противоречия, не допускает сползания к национал-экстремизму.

В моноэтнических странах, где государствообразующие народы количественно составляют свыше 95 % от численности населения (как в Дании, Польше, Венгрии, Японии, обеих Кореях), провести границу между этнонационализмом государствообразующего народа и госнационализмом трудно, да это и не нужно. В многонациональных странах она прослеживается так или иначе четко.

Описанная схема – идеальная. На практике, разумеется, нередко возникают противоречия, трения, конфликты, в том числе провоцируемые как недовольством этнонационалистов реальными или выдуманными проблемами своих народов, так и чрезмерным усердием правительств по унификации культурных, языковых и прочих различий, излишне надэтническим характером госнационализма.

Национальный экстремизм есть продолжение этнонационализма, но продолжение злокачественное, оспаривающее, подрывающее, отрицающее единство нации. Это «ультраэтнонационализм», а относительно госнационализма вообще – «антинационализм».