Часть 1
Облучение

Интересно, это рай? Или ад? Или, как там предбанник меж этих станций называется – чистилище?

Судя по светящемуся ореолу этого дедульки, не ад. Хотя… Но рогов-то нет!

Дед улыбнулся.

Странный дед. Борода, седая копна волос. А зубы – все. Белые и не сточенные. И кожа гладкая, как попа младенца. Он как раз наклонился к самому моему лицу.

А где я? А что он делает? А почему я ни сказать ничего не могу, ни пошевелиться?

Очень странный дед. Зачем-то разглядывает помповик того тюленя, сожителя моей дочери, которому я брюхо вскрыл.

Качает головой. Сожаление на лице. Он мои мысли слышит? Не жалей меня, дед! Наворочал – расплачусь!

Отпускает помповик, а ружьё повисает в воздухе. Мы в невесомости?

А дед меж тем с интересом разглядывает мой нож. Хороший нож, дед! Ездил я на Урал, по делам. Там умельцы живут, что занимаются бесперспективным бизнесом – по старинным технологиям льют булат, куют клинки. В век автоматического оружия и крылатых ракет с ядерными боеголовками. Но люди настолько поглощены своим делом, что завидно стало. Пообщался с ними. Как бальзам на душу пролился. Уважаю людей, увлечённых своим делом. Купил понравившийся клинок, не торгуясь. За названную цену. Так вот их отблагодарил за их «ненормальность». В нашем, сошедшем с ума мире быть настоящим человеком, мужиком, творцом! Да, нож замечательный. Но это просто нож. Просто нож.

А дед – порезался! Вот ничего себе! Вместо крови у него – как расплавленная сталь! Белесо-желтоватая тягучая жидкость пролилась на клинок. Дед задумчиво размазывает светящееся жидкое золото по полосе клинка, так же задумчиво втирает в ствол помповика. От этих манипуляций металл начинает тускло светиться.

Закончив, дед водрузил нож и ружьё на меня, улыбнулся, подмигнул и легонько хлопнул меня светящейся порезанной рукой по лбу. Нестерпимо зажгло, будто и правда расплавленная сталь попала на кожу.

И всё пропало. Опять темнота.

– Спеши, тебя ждут! – прогрохотало в голове.

Глава 1

В голове ещё грохочет. Открываю глаза. Свет слепит и режет глаза электросваркой. Закрыл глаза рукой. Сел.

Сел! Я, гля, живой!

Или нет?

Грохот в ушах стал тише, будто крики какие-то.

Осторожно выглядываю сквозь пальцы. Вроде терпимо.

Лес. Я в лесу. Но вместо молодого хвойника – смешанный лес. Только больной какой-то. Кривые стволы в наростах, перекрученные ветки, чахлые листья.

Крики. Нет, не послышалось. И грохот какой-то. Будто кто-то влез в кухонную посуду и крушит кастрюли и сковородки. Азартно так, с огоньком и звоном. И крики знакомые – драка!

– Санёк, спасай! Мамонт! – слышу я.

Меня как током пробило! Ощутил себя уже на ногах. Трясущимися пальцами щупаю нож, ружьё. Тело и сознание переходят в боевой режим.

Это голос Олега. Он всегда предупреждает меня о смертельной опасности. И это пугает. А когда я боюсь, я злюсь!

– Саня!!!

Бегу! Мимо скрюченных подагрой деревьев, тянущих ко мне грабли голых, серых веток, мимо странных кустов и растений, которые чуйка на опасность ставит в градации угроз в один ряд с миной-растяжкой.

Не к месту всплыла мысль, что бегу аки жеребец застоялый. Будто не умирал только что от разрыва сердца, будто нет разбитого временем позвоночника, нет перебитых осколками ног, нет одышки и изношенных сосудов.

Бой!

Выбегаю к какому-то доисторическому строению. Типа башня. Вон, пара зубцов ещё угадывается. Сложено из огромных обтёсанных замшелых валунов. Так себе башня. Не впечатляет. Широкая, но невысокая. Этажа три с одного бока, пять с другого.

А у её подножия происходит какая-то потасовка. Вернее, уже закончилась. Тела валяются тут и там. В скорлупе доспехов.

Реконструкторы? Мужики, у которых я купил нож булатный, тоже одевались в доспехи и выходили друг друга мутузить по головам разными железками. Типа турнир. С разных уголков страны съезжались, чтобы в бубен стальной дубиной получить. И увезти домой сотрясение мозга, похмелье и помятые доспехи. Потом год их тщательно чинить, чтобы на следующем турнире опять огрести в черепушку. Каждый с ума по-своему сходит. И… лучше так, чем ширяться наркотой или бухать в синюю.

Но к делу это не относится. Привалившись к камню, когда-то выпавшему из башни, сидел человек и кричал голосом Олега:

– Саня! Стреляй, Саня!

А на него надвигался какой-то хмырь. Ко мне спиной, вернее плащом. И одежда на нём вся дымилась серо-черной копотью. И это уёжище нависает над зовущим на помощь. Угрожающе так нависает. Выставив костлявую ладонь на человека с голосом Олега. А от человека в эту костлявую лапу какой-то разноцветный пар течёт.

– Слышь, ты! Тварь! А ну свалил, нах!

Правду говорят, что мы, русские, шизики. Вот если с точки зрения разумного общечеловека подходить, проблемы реконструкторов – проблемы самих реконструкторов. Зачем мне лезть? Бежать надо! А я что сделал? Влез в чужую драку. Рискуя огрести с двух сторон. Но люди просят помощи. Пройти мимо, убежать? И самого себя презирать после этого всю оставшуюся жизнь?

Хмырь разворачивается через правое плечо. В правой руке у него коптящая палка с навершием в виде зелёного химического пламени.

Мать моя женщина! Роди меня обратно!

– Ну и рожа у тебя, Шарапов! – прохрипел я. Горло стянуло, как на морозе.

Обтянутый сухой серой кожей череп с горящими зелёным светом провалами глаз. Маска? Светодиоды? А ужас этот, что обуял меня – низкочастотный генератор? Слышал, такими майданы разгоняют. Аппаратуры не вижу, а результат её работы ощущаю.

От ужаса пошевелиться не могу. Ледяные тиски сковали тело, парализовали руки, ноги, горло, дышать даже не могу. Бессилие.

Злость! Врёшь! Не возьмёшь! Сжигающее пламя ярости разбило оковы страха. С горла – первого. Вздохнул, рычу:

– Ах, ты, твою!.. – нажимаю на спуск.

Помповик бьётся в руках, вспышка выстрела освещает эту мерзость, вызывая новую волну ужаса, неконтролируемого, животного. Но заряд дроби вспыхивает брызгами расплавленного золота около какого-то пузыря вокруг этого хмыря, вызвав перелив серо-чёрного, с отсветом – гнилостно-зелёного – свечения. И тут же пузырь лопается, вызвав звон в ушах.

Шаг вперёд. Когда страшно, убей того, кто пугает тебя. И иди прямо на источник страха. Только так выживешь. Только так и выживал!

– Бога!.. – ружьё опять дергается. Чем хорош помповик – быстро перезаряжается. И магазин вместительный. Для охотничьего оружия. Двустволка по-любому геморройнее была бы сейчас.

Дёргается и хмырь. Из его грязного балахона летит пыль. Этот урод направляет на меня свою коптящую палку с зелёным пламенем. Сейчас мне настанет кирдык! Эта палка – что ствол Т-72. Ужас неминуемой смерти от неё.

И всё одно шаг вперёд!

– Душу!.. – заряд дроби отрывает хмырю его костлявую руку по локоть. А вдруг палка эта, как то ружьё в пьесе, выстрелит? Коптящая палка летит в сторону. Класс! Ещё шаг.

– Мать!.. – следующий поток дроби отстреливает уроду его тонкую ногу, хмырь начинает заваливаться вбок.

Ещё шаг. Выстрел в корпус. Только пыль летит. И копоть.

Человек с голосом Олега уже не бьётся в припадке от боли – вырубился. Или умер. А слева тяжело поднимается белокурый мальчик лет четырнадцати – пятнадцати, опираясь на полоску металла, имеющую характерный вид меча.

Ещё шаг. Мат. Выстрел в эту мерзкую харю. Вижу, как с золотистой вспышкой в глубине копоти исчезает полчерепа.

Ещё шаг. Красный, с золотом латуни цилиндр гильзы, слегка дымя, летит по параболе. А патроны – тю-тю! Боёк сухо щелкает.

Мальчишка поднялся, занёс меч над головой и летит на этого урода. Наивный албанец. Тут полный заряд дроби помповика не прикончил этого урода, что ты сделаешь своей ковырялкой? А вон и ещё двое реконструкторов бегут. Эти ряжены в крестьян замкадовских, с топорами.

Из обезображенной пасти на меня летит копоть. Ага, щаз!

– За ВДВ!

Размахиваюсь помповиком, как дубиной. Парень опускает меч в мощном ударе. Что-то «…фальконе». Крестьяне с топорами не успевают.

Дорогостоящая, инструктированная по стали, расписанная резьбой по дорогому дереву дубина, бывший помповик «тюленя», походя смахивает копоть, врезается в челюсть урода. Туда же, но с другой стороны – меч паренька.

Как перезрелый кочан капусты, голова урода слетает с плеч.

Такая злость меня охватила, что бью ногой со всего набранного разгона в корпус обезглавленного урода. Тело, как пустое лукошко из ивовых прутьев, улетает.

Мне этого мало. Уже разбитое ружьё (будто не по шее хмыря бил, а по связке арматурных прутьев) со всего размаха опускаю на кочан черепа этого хмыря. С треском череп лопается, разбрасывая копоть и брызги зелёного огня.

Меня сбивает с ног один из крестьян. В злости вскакиваю, хочу и ему вмазать. Но крестьянин на меня не смотрит, а косится на это зелёное пламя, что-то буробит. Второй крестьянин, молодой, и блондин-мечник тащат в сторону тело человека с голосом Олега.

– Что это, чёрт возьми, происходит?!

Крестьянин тянет меня за рукав куртки. По-прежнему буробит что-то на венгерском. Или на хорватском, а может, ещё каком-то. В языках я не силён. Тычет в зелёный огонь. Вижу, как язык пламени, как живой, прыгнул к одному из тел, явно не живому – с лицом, смотрящим себе в спину, жить сложно. А тело задёргалось.

Крестьянин заорал, прыгнул к телу, взмах топора – голова катится в сторону. Конвульсии прекратились. А мужик с топором довольно живо отскочил от метнувшегося к нему зелёного языка пламени.

Демонстративно. Я тоже увернулся пару раз от слишком активного пламени, оттащил в сторону тело реконструктора за ногу. И ещё одно.

Всё. Пламя стало выдыхаться. Гаснуть.

– Твою мать! Реконструкторы туевы! Что вы тут наворочали?

Буробят на своём цыганско-мадьярском. Туристы хреновы. Понаехали! Безобразничают! Что вам в своих Европах не хулиганится? Набедокурили! Этот химический огонь тут лес на десятки лет отравит!

Опасность миновала, мне сразу поплохело. Отвернувшись, тщетно выворачивал пустой желудок. Стыдно. Как новобранец. Ну, мне ещё не приходилось участвовать в реалиях фильма «Обитель зла». И участвовать во вскрытии «Муравейника» Зонтика-«Амбреллы». И Люды Ёвович рядом не наблюдаю.

А дальше вообще туши свет! В прямом смысле. Сомлел, как барышня тургеневская.

Глава 2

Опять лежу в давешнем «нигде». И опять этот светящийся дед.

– Справился, молодец, – слышу я у себя в голове.

Я в оху… в недоумении. Чё за хрень творится?

– Да, вечная спешка. Вроде и бесконечность имеется, а всё одно не успеваешь на вашу прыть реагировать.

И ты думаешь, это что-то прояснило?

– Ты должен понять главное…

Ложки не существует.

Тишина.

– А… Вот вы! Всё у вас… А я думаю, какая ложка? Не отвлекай!

Так, дед, похоже, мысли мои читает. Ну, точно, морда довольная, как у кота, стырившего колбасу. Не ндравится? А неча по чужим бестолковкам шариться!

– Да, с коммуникацией тоже надо что-то делать… Вроде не сильное нарушение… Вот. Встроил в твою, как сам говоришь, бестолковку мемоблок-дешифратор. А то повесят, а ты и знать не будешь, за что. Или голову отрубят. Или четвертуют. Или колесуют…

Хватит! Садист.

– А, ну, да. Отвлёкся. Главное, это не Земля. Понял? Это другой мир.

– Зачем?

– Так надо, – отмахнулся дед, сосредоточенно всматриваясь мне в переносицу.

– И что я должен делать?

– Не могу сказать. Это будет прямым вмешательством. Да как же он был силён, неупокоенный! Дай-ка уберу! Вот, так лучше. И это тебе тоже без надобности!

Из моего кармана выплыла пластинка с надгрызанным яблоком, исчезла в рукаве деда. Во как, у меня мобилу отжали! А дед – гопник! Улыбается.

– Так что же мне делать?

– Как у вас говорят, следуй зову сердца.

– А-а, иди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что. Стандарт. Для сказки.

– Сказка – ложь…

– Я помню про намёк.

– Всё, пора мне. Да, тело тебе я чуть подправил. Так проще будет. А то отбросишь копыта в самый неподходящий момент и дело завалишь. А мне следующего искать? И так схватил, что попало!

Дед сокрушённо махнул рукой, но голос в голове продолжил рокотать:

– Выглядеть будешь так же, как привык, а физиологически – здоров. Так сказать, бонус за прохождение миссии. Да, эту хлопушку не бросай. Кровь в ней моя. Сгодится.

– Как?

Дед покачал головой. Туман немного рассеялся, появилась давешняя поляна, камни. А вот и вытравленное пятно.

– Ай-яй-яй! Надо травушке помочь, – сокрушается дед.

Проходит прямо в центр выжженного, вытравленного пятна.

– Покойся с миром! – провозглашает он.

Сияние, лёгким ореолом окружающее деда, усиливается. Нестерпимый свет залил всё.

И я очнулся. Сел. Никакого деда нет. Как и не было. Народ суетится.

– Что это за хрень такая? – проворчал я, откручивая горлышко фляги. Глотнул. Вода. Просто вода. А был коньяк. Но мне сразу полегчало. Тошнить перестало, голова прояснилась.

Встал. Пересчитаем народ по головам. Больше их вроде стало. Ну, точно! Некоторые из валявшихся поднялись. Не без труда, видно недвусмысленно, как они хромают на обе ноги, держатся за головы и бока, но приводят себя в порядок. Тащат свои острые игрушки.

А где мои игрушки? Ножи на месте. Ружьё! Дед-гопник велел не бросать. Что-то про кровь. А понтов? Патронов больше всё одно нет. А без патронов это просто хлам. Погнутый, расщеплённый. Да, гильзы тоже соберу. Вдруг жадный дед и гильзы принимает?

А вытравленное пятно изменилось. Незаметно, едва уловимо, но изменилось. Уже не дышит опасностью. Совсем. Вот и останки хмыря. Рассыпаются пылью. Остались лишь несколько ювелирных украшений, неплохой меч – примерно метровой длины клинок, и давешняя палка. Уже не коптит, а в навершии нет пламени. На верхнюю часть палки насажен хрустальный череп.

Моё чутьё на опасность молчало, потому поднял палку, меч, собрал ювелирку. Поднял голову – оху… ох, и удивился! Все встали вокруг меня, свои острые железяки на меня направили.

– Э! Вы чё? Я же и обидеться могу!

Заговорил мальчишка-блондин. А я – не понимаю. Нае… обманул дед-гопник. Не работает его «дешифратор». Дефектный, наверное. Дешифратор. А может, и дед. Значит, будем старинным методом сурдоперевода.

Наконец я понял, что нервируют их не цацки с брюликами, не меч – у каждого своя железяка. А палка. Протягиваю мальчишке, отшатывается, как от прокажённой.

– Не боись, уже не кусается! – говорю я и всаживаю палку в землю. Благо конец палки был окован, как копьё. Хрустальный череп насмешливо смотрит пустыми прозрачными глазницами.