Глава 2

Михаил Леднев обедал в столовой издательского дома. Когда-то здесь хорошо готовили. Старых поваров сманили в соседний ресторан японской кухни, а молодые не умели ни борщ сварить, ни котлеты пожарить.

Сдав в посудомойку едва тронутую еду, Леднев пошел в кофейню. Там, слава богу, все оставалось по-старому. В воздухе стоял головокружительный аромат. Буфетчицы закладывали зерна в кофемолки от души, на совесть.

Леднев взял к чашке кофе пару бутербродов и рюмку коньяка. Озадаченно осмотрелся. Все столики были заняты. Попыхивая сигаретами, журналистская братия мыла косточки политикам.

– Миш, иди к нам! – позвала Нэля Сароян из отдела социальных проблем.

Чернобровая Нэля сидела с женщиной лет сорока. Каштановые волосы, челка, серые глаза, мешковатая одежда юнисекс. Очертания фигуры скрыты, в окружающей среде не выделяется. Ну, разве что цепкими глазами. Может, так надо?

Нэля перешла на английский:

– Миш, познакомься. Это Мэри Иствуд, моя подруга из Штатов. Мы как раз тебя поджидаем. Ты ведь у нас специалист по женской преступности.

Леднев усмехнулся:

– Ну, почему только по женской? И почему только по преступности?

– Ах, ну да, конечно, – согласилась Нэля. – Ты у нас знаток женской души.

Леднев изобразил, что такая оценка его больше устраивает.

– Он так описывает преступников, будто сам сидел, – сказала Нэля американке.

– Ага, в женской зоне, – Леднев, отправил в рот коньяк, вкусно зажевал бутербродом с копченой колбасой.

– Там, говорят, чего только не бывает. И как только ты уцелел, – поддела Нэля.

– Я лесбиян, – пошутил Леднев. – Разве ты этого не почувствовала? – последний вопрос он задал по-русски.

Год назад после вечеринки в редакции он проводил Нелю сначала до станции метро, потом до автобусной остановки, а потом и до квартиры. Но эта была первая и последняя их постель. Служебный роман – что может быть банальнее? Хотя настоящая причина была, конечно, другая. Искра не пробежала. Не искрилась кровать, хоть убей. Каждому типу мужчины соответствует определенный женский тип, действующий возбуждающе. Нет, Нэля не его тип.

– Н-да, там надо быть очень осторожным, – заметил Михаил, переходя к бутерброду с сыром.

В глазах американки промелькнуло беспокойство.

– Считаешь, туда опасно соваться? – спросила Нэля.

– А зачем вам это надо? – спросил Михаил. – Все, что можно было сказать о женской преступности, я уже сказал. Тема закрыта.

Нэля и Мэри переглянулись.

– Нужен не текст, а фотографии. Мэри – фотомастер. Она издает большие фотоальбомы. Ее знает весь мир. Кроме тебя.

– А я тогда зачем? – поинтересовался Михаил.

– Мэри пускают в женскую зону, но только на пару часов. Этого мало. И самого интересного не покажут. А если сама увидит, то не разрешат снимать.

Леднев отставил в сторону пустую чашку.

– Девушки, я-то тут при чем?

Нэля взволнованно сказала:

– Миш, не придуривайся. Ты видел то, чего не видели другие. Значит, тебе разрешали видеть. Если ты сидел в зонах неделями, значит, у тебя там связи. Вот ты их и задействуешь. И получишь за это благородное дело баксов пятьсот.

– Тысячу, – поправила Мэри.

Леднев закурил сигарету и задумался. Что и говорить, предложение заманчивое. Хотя осуществить его будет не так просто, как кажется этим сорокалетним девушкам. Тысячей долларов американка не отделается. Надо дать и в ГУИНе, и в областном управлении внутренних дел, и в самой колонии. А самое главное: он-то что будет делать? Ходить и договариваться насчет взяток? Дорогу прокладывать?

Михаил первый раз внимательно посмотрел Мэри в глаза:

– А что, для вашего фотоальбома никакого текста не нужно?

Ответила Нэля:

– Ну, как ты не поймешь? Мэри все выражает в фотографиях. Вот, взгляни.

Американка вынула из своей просторной сумки большой фотоальбом. Он был посвящен наемникам Иностранного легиона. Почти сплошь – выразительные крупные планы. Особенно любопытны страницы с изображением быта, досуга, пирушек. Среди легионеров явно процветал гомосексуализм. Некоторые выряжались в женские платья, густо накладывали косметику и снимались в довольно непотребных позах. И ни одной подписи. Действительно, все ясно без слов.

– Интересно, – сказал Леднев.

Американка слегка зарделась. Ей было приятно.

– Ну, что? Работаем? – напирала Нэля.

Леднев покачал головой.

– Мэри будет снимать, а я?

Нэля смотрела на него с осуждением и надеждой одновременно. Взгляд у американки стал тяжелым.

– Okay, плачу полторы тысячи, – сказала она.

Нэля закатила глаза:

– Полторы тысячи! За такие деньги надо полгода корячиться. Ну, да, ты у нас еще и гордый? Давай, откажись!

– Есть у нас одна на всю страну женская колонии особого режима, – сказал Леднев. – Там сидят неоднократницы, – последнее слово он произнес по- русски.

Мэри сразу сообразила, что ее шансы получить редчайшие снимки резко возрастают. Она засыпала Михаила вопросами:

– Где находится эта колония? Вы там бывали? Нас туда пустят? Там действительно больше эксклюзива?

Леднев уклонился от ответа:

– Я должен заказать еще коньяку. Вам тоже принести?

Нэля вскочила.

– Сиди уж, садист.

«Черт возьми, а ведь я еще не спал ни с одной американкой, – подумал Михаил, когда Нэля ушла в буфет. – Они, наверно, и пахнут как-то иначе. Или это их негритянки иначе пахнут? А может, эта Мэри такая же феминистка с понтом, как Нэля? До чего тяжело с этими умными, деловыми, независимыми бабами.

Нэля быстро вернулась с графинчиком коньяка. Леднев налил в рюмки, и сказал:

– Все другие женские зоны по сравнению с этой – детский сад.

– Значит, тебе самому будет интересно! – воскликнула Нэля.

– Но я не уверен, что туда вообще пустят.

– Что для этого нужно? – быстро спросила американка.

– Подарки.

– Какие? Сигареты, спиртное, косметика. Что еще?

– Что-нибудь для бани.

Нэля скривилась:

– Веник, что ли?

Глаза у Мэри по-деловому сузились.

– А деньги?

– Деньги не помешают.

– Сколько?

Михаил тяжело вздохнул. Он чувствовал себя последней тварью.

– Тысячи хватит? Для начала? – спросила американка.

– Вы же такие законопослушные, – поддел ее Леднев.

– У себя дома, – быстро ответила Мэри.

Ответ Михаилу не понравился. Но отступать было поздно.

Глава 3

Насчет совместной поездки с американкой Леднев договорился довольно легко. Повезло, что шла реорганизация. Места лишения свободы МВД спихнуло в министерство юстиции, а там еще толком не приняли.

Генерал, новый начальник УФСИНа, слыл либералом. Он лично принял Мэри и Михаила, при них позвонил начальнику колонии подполковнику Корешкову и велел не чинить гостям никаких препятствий.

«Хозяин» на другом конце провода был, похоже, не в восторге от такого распоряжения. Генерал выслушал и сказал: «Так надо». И прибавил: «Ну, придумай что-нибудь».

Мэри была приемом довольна. А на Леднева разговор генерала с начальником колонии навевал нехорошее предчувствие. Не могут менты так просто раскрыть свои учреждения нараспашку. А если обещают с три короба, жди подвоха.

Ехали поездом, в вагоне эсвэ. Путешествие с женщиной в одном купе всегда выглядит двусмысленно. Попробуй потом кому-то доказать, что ничего не было. Но подобные тонкости Мэри не смущали. Вагон эсвэ был для нее не более, чем русской экзотикой, на которой она собиралась сделать неплохие деньги. А ради денег можно перетерпеть и некоторые неудобства.

Они ехали туда, где люди страдали за совершенные преступления. А пока видели по обеим сторонам дороги, как страдают обычные простые люди, ничего не укравшие, никого не убившие. Без водопровода, газа, отопления и теплого туалета – разве жизнь?

Мэри фотографировала обшарпанные железнодорожные станции, покосившие заборы, провалившиеся крыши, деревенских мужиков и баб, больше в ватниках, чем в нормальной одежде. «Ее интересует одна чернуха», – злился Леднев.

Хуже было то, что Мэри оказалась совсем не общительной женщиной. Ее не интересовала личная жизнь Михаила. Женат он или не женат. Есть у него дети или нет. И оставляла без внимания его робкие попытки что-то узнать о ней.

Тогда Леднев заговорил о ее работе. Спросил, что она хотела показать в своем альбоме о легионерах. Мэри ответила вопросом: а что он понял? Михаил пожал плечами. Он понял только то, что легионеры никчемные люди, сделавшие убийство своей профессией. Но он об этом и раньше знал.

– Они порочны, – сказал Леднев. – Поэтому у них такие отталкивающие лица, даже у самых, казалось бы, красивых. Тебе нравится снимать порок?

– Напротив, мне нравится красота, – сказала Мэри.

– Но в легионерах нет красоты.

– Как это нет? Тебе не кажется, что ты можешь чего-то не видеть?

– Почему тебя заинтересовала именно эта колония? – спросил Михаил. – Концентрацией порока?

Мэри промолчала, не попыталась даже отделаться общей фразой. Это было, по меньшей мере, невежливо. Стало ясно, что работать в колонии им будет непросто.

Леднев разговорил американку нечаянно. Отметил, как быстро она одевается. Мэри понравилась эта похвала. Она сказала, что это у нее от отца, офицера полиции. А еще она хорошо стреляет, хотя охотой не занимается, и легко переносит голод и физическую боль.

То, чем она гордилась, было странно. Но что еще удивительней, на вторые сутки она перестала скрывать от Леднева свои прелести. То ли от презрения к нему, как мужчине, то ли чувствуя, что ей просто грех стесняться своего красивого тела.

– Ты взяла с собой купальник? – спросил Михаил.

– Я ничего не забываю, – ответила американка. – Мы пойдем в баню, да?

Последний вопрос она произнесла по-русски с сильным акцентом.

– Это русская традиция, особенно в северных наших областях, – пояснил Леднев.

– О, я знаю! – снова по-русски воскликнула Мэри.

Она полезла в сумочку, достала старую пожелтевшую фотографию, витиевато обрезанную по краям. Так обрезали снимки раньше, полвека назад.

– Что бы ты сказал об этой женщине?

Это была, несомненно, мать Мэри, почти одно лицо, только без челки. Тот же прямой взгляд. Та же линия губ. Женщина с твердым характером. Но говорить об этом не стоит. Можно обидеть.

– Я бы сказал, что эта фотография сделана в СССР. Видишь, как обрезана. И платье в горошек. И белый кружевной воротник.

– Раньше во всем мире фотографии обрезали примерно одинаково, – возразила Мэри. – И платья носили одинаковых расцветок и одного фасона. И прически.

Леднев пожал плечами:

– Тогда я так скажу: это твоя мать, она тоже любила затыкать мужчин за пояс, и ты унаследовала ее характер.

Глава 4

Валька Брысина ворвалась в кабинет к капитану Ставской без стука, шмякнулась на стул без разрешения. Коротконогая, пухлая, большие груди. Деревенские мужики таких любят. И заголосила, теребя в руках телеграмму.

Сидевшая за письменным столом Ставская оторвалась от бумаг. Брысина ей не нравилась. Некрасивая, грубая, истеричная. Заставить бы ее выйти, а потом зайти, как положено. Но тут особый случай. Кажется, мать у Вальки все же померла.

Ставская пробежала глазами текст телеграммы. «Мамка скончалась. Отпросись похороны. Варвара». Подумала: этого мне еще не хватало.

Только что вышло временное разрешение – в исключительных случаях предоставлять заключенным краткосрочные побывки. Так сказать, в порядке гуманности. Только как бы Ставской этот эксперимент боком не вышел.

Она вспомнила, что говорилось в приговоре Брысиной. Накануне свадьбы Валька убила отчима, потом кастрировала его и сама отнесла отрезанное хозяйство в милицию, будучи при этом в невменяемом состоянии. Когда допрашивали, отвечала, что ничего не помнит. Всю вину взяла на себя мать Вальки, но в прокуратуре ей не поверили. Следователь пригласил гипнотизера. Вальке оживили память, она рассказала все, как было. Ее показания, в отличие от тех, которые дала мать, были куда более правдоподобными. А спустя месяц, окончательно придя в себя, она эти показания подтвердила.

– Да не сбегу я! – вскричала Валька.

– Нам разрешены поездки только по железной дороге. А у тебя дело срочное. Надо лететь. Не дадут денег на самолет, понимаешь?

– Я с баб соберу, – отвечала Брысина.