Он считал, что он лучше Сальвадора. Он считал, что Сальвадор – этот молодой, красивый зверь – меня обманул, а в его отношении не было никакого обмана. Он обличал и обвинял меня, что я ему якобы изменила, хотя безусловно догадывался, что я никогда, ни одной минуты не любила его. Да, в какой-то момент я потребовала, чтобы он ставил свою первую жену. Но он и здесь разыгрывал спектакль, изображал благородного мужа. Будто бы совесть не позволяет ему оставить ее, смертельно больную. А сам в сущности бросил, отправил в другой город, где сам появился только однажды, уже перед ее смертью. Не угрозы совести мешали ему, а страх за свою репутацию, страх Божий, если хотите.

Розанов подходит к другой стороне двери и прислушивается.

С у с л о в а. Однажды мы обедали в гостинице. За соседним столиком сидели молодые французы. Они, конечно, сразу заметили наш мезальянс, и стали насмешливо на меня посматривать. Федора это взбесило, он делал страшные глаза, чем не смутил, а только еще больше развеселил молодых французов. Но что еще он мог сделать? Мне было очень обидно. Федор в ту минуту как-то упал в моих глазах окончательно.

С о ф ь я. А что он мог сделать, в сущности, больной человек?

С у с л о в а. Ну да. Развлекаться с девушкой в меблированных комнатах – был здоров, а защитить девушку – больной.

Р о з а н о в (входит, не скрывая, что подслушивал) Говорят, он болен и совсем плох. Эмфизема легких – это серьезно. Император наверняка оплатит его долги. Это у нас теперь традиция со времени Пушкина.

С у с л о в а. О, сколько было у него рулеточных долгов!

Р о з а н о в. Значит, и они будут плачены. Семья должна жить спокойно. Это по-христиански… Между прочим, его повесть «Игрок» я несколько раз перечитал.

С у с л о в а. Чем он мог тебя заинтересовать? Ты же сам не игрок.

Р о з а н о в (цитирует по памяти) Как любовно он свою героиню обрисовал. «Красавица первостепенная, что за бюст, что за осанка, что за походка. Она глядела пронзительно, как орлица, но всегда сурово и строго, держала себя величаво и недоступно. Высокая и стройная. Очень тонкая только. Мне кажется, ее можно всю в узел завязать и перегнуть надвое. Следок ноги у нее узенький и длинный, мучительный. Именно мучительный. Волосы с рыжим оттенком. Глаза настоящие кошачьи, но как гордо и высокомерно умеет она ими смотреть».

С у с л о в а. Ну, нарисовал, как с натурщицы, и еще моим именем назвал. Хотел таким манером меня подкупить, вернуть, но номер не прошел. А что ты еще наизусть знаешь?

Р о з а н о в. Сцену из твоих набросков. «Вдруг он внезапно встал, хотел идти, но запнулся за башмаки, лежавшие подле кровати, и так же поспешно воротился и сел. «Ты куда ж хотел идти?» – спросила я. – «Я хотел закрыть окно», – ответил он. – «Так закрой, если хочешь». – «Нет, не нужно. Ты не знаешь, что сейчас со мной было!» – сказал он со странным выражением. – «Что такое?» – я посмотрела на его лицо, оно было очень взволновано. – «Я сейчас хотел поцеловать твою ногу». – «Ах, зачем это?» – сказала я в сильном смущении, почти испуге и подобрав ноги. – «Так мне захотелось, и я решил, что поцелую».

С о ф ь я. Я вас оставлю ненадолго.

Софья выходит. Розанов резко меняет интонацию и запальчиво продолжает.

Р о з а н о в. Не понимаю! Зачем было ему вскакивать и врать про окно? Почему было не поцеловать твою ногу? Зачем тебе не сказать: ну, мол, хочешь поцеловать, ну и целуй. Зачем тебе было пугаться, подбирать ноги?

С у с л о в а. Как же ты, однако, дотошный. Как волнуют тебя мелочи.

Р о з а н о в. Мелочи меня как раз всегда и волнуют. В них правда. Или неправда. Все величественное мне чуждо. А мелочи – мои боги. Нет, конечно, если раньше он целовал тебе ноги, а теперь, когда узнал про испанца, ты не хотела, чтобы он тебя касался, это другое дело. Но этого нет в тексте. И получается совсем другой смысл.

С у с л о в а. Как же тебе хочется знать, целовал ли он мне ноги!

Р о з а н о в. Уже не хочется. (Целует ей ступню ноги) Совсем не хочется. (Целует другую ступню) Теперь мне уже все равно.

С у с л о в а. Какой ты все-таки идеалист. Разве можно быть таким опрометчивым с женщиной? Представляю, что с тобой будет, когда я и тебя кину.

Р о з а н о в. Полинька, как ты шутишь! Зачем ты хочешь сделать мне больно?

С у с л о в а. Людям свойственно так поступать с людьми, как поступали с ними. Это может произойти против моего желания и воли. Потому, что так предначертано. А сказать тебе об этом я обязана, ибо это – правда. А правда – это… Ну, вспомни, что ты сам о правде написал.

Р о з а н о в. Правда выше солнца, выше неба, выше Бога: ибо если и Бог начинался бы не с правды – он не Бог, и небо трясина, и солнце – медная посуда. А ты знаешь, что он хотел тебя убить?

С у с л о в а. Конечно, знаю. А как ты догадался?

Р о з а н о в. Из твоих слов. Ты писала, что сказала ему, что он сегодня какой-то нехороший. А он как раз боролся с желанием убить тебя. А ты не боишься, что я тебя убью, если ты меня кинешь?

С у с л о в а (смеется). Ты?! Ты тем более не способен.

Р о з а н о в (с интонацией оскорбленного мужчины). Я сомневался, а теперь понимаю, что прав. Женщина послана в мир животом, а не головой.

С у с л о в а. Браво! Наконец-то в тебе проклюнулось что-то мущинское.

Улица. Розанов идет из школы. Его нагоняет Щеглова.

Щ е г л о в а. Вася, нам надо поговорить. Ученики тобой недовольны. Насмехаешься, даже издеваешься. Это так на тебя не похоже. Или ты легко можешь быть таким нехорошим? Старшеклассники тёмную тебе хотят устроить.

Р о з а н о в. Это откуда ж такие сведения? Уж не придумала ли?

Щ е г л о в а. Вася, ты разочаровался в учительстве?

Р о з а н о в. Когда я шел в университет, то знал, что иду в рабы. В древнем Риме-то педагогами были рабы. А что с тех пор изменилось? Учителя у нас за версту видно по изможденному виду. А что такое школа, я знал по своему ученичеству. Всему, чему я хотел научиться, я научился сам. Школой для меня стала моя природа. Если ребенок исключителен, значит и пути развития его должны быть исключительны. А наша школа – канцелярия. Но я чувствую, что буду мучиться на этом поприще лет десять, не меньше. Пока не найду для себя другого способа прокормиться. Ну, и совсем интимное. Я некрасивый, Таня. А некрасивых учителей дети не любят. А когда тебя не любят, трудно быть хорошим учителем. Без телесной приятности нет и духовной дружбы. А хороший учитель обязательно должен духовно дружить с учениками. (С иронией) Не выйдет из меня учителя – буду писать статьи о воспитании и образовании.

Щеглова непроизвольным движением берет Розанова под руку.

Щ е г л о в а. Уже, наверно, пишешь?

Р о з а н о в. А что мне еще остается? Я пришел к выводу, что истинных русских интеллигентов и вообще хороших людей вырабатывает не школа, не государство, а цельная, крепкая, счастливая семья.

Щ е г л о в а. Вася, ты очень, очень милый человек. И, как видишь, остаешься таким для меня, несмотря ни на что. И будешь оставаться, несмотря ни на что. И я буду надеяться, сколько бы времени ни прошло.

Суслова видит их, идущих под ручку. Подходит к ним. Они останавливаются в оторопи. Какое-то время она смотрит на них. Потом начинает нервно смеяться.

С у с л о в а (Розанову). Что скажешь, ласковый теленок?

Розанов хочет что-то сказать, но – не может, так он растерян.

С у с л о в а. О, Боже! Как же ты жалок и смешон! (Щегловой) Как вы оба смешны!

Щ е г л о в а. Мадам, не будьте… (Осекается)

С у с л о в а. Ну, договаривай! Как ты хотела назвать меня, дрянь?

Щ е г л о в а. Как вы смеете?!

С у с л о в а. Я еще не то посмею!

Суслова бьет Щеглову по щеке. Хочет ударить еще раз, но Щеглова прячется за спиной у Розанова.

С у с л о в а (Розанову). Дай мне ударить эту дрянь. Одного раза ей мало. И мне мало.

Р о з а н о в. Поля, ты переходишь все границы.

С у с л о в а. А ты? Ты позволил этой дряни спровоцировать меня.

Р о з а н о в. Поля, так нельзя. Это недостойно.

С у с л о в а. Замолчи, или я ударю тебя. Не смей больше приближаться ко мне.

Квартира Сусловой. Вспыхнувший на улице скандал продолжается

Р о з а н о в. Полинька, но это невозможно. Как я без тебя? Я не смогу.

С у с л о в а. Ненадолго же тебя хватило. Ты такое же ничтожество, как и твой кумир. Даже хуже, потому что ты повтор его. Но я для тебя – то же, что и для него. Материал для твоих писанин. Источник вдохновения.

Р о з а н о в. Полинька, ты для меня совсем не то, что была для него. Я боготворю тебя не как модель, а как удивительную женщину.

С у с л о в а. Прекрати! На меня эти комплименты не действуют. И давай оставим эти объяснения. Они бессмысленны. Женись на какой-нибудь курице, вроде Анны Сниткиной, заводи детей. Щеглова как раз для этого подходит.

Р о з а н о в. Полинька, я давно вынашиваю идею. Если мы сделаем это, у нас начнется новая жизнь. Что, если мы обвенчаемся?

С у с л о в а. Как же мне везет на ненормальных. Как только тебе в голову пришло!

Р о з а н о в. Бог, наверно, подсказал. И потом…я много думал. Мне не надо детей. А такой, как Сниткина, тем более не надо. Мне нужна ты

С у с л о в а. Извини, я тебе по-простому, как бывшая крестьянка, скажу: на кой хрен я тебе сдалась?

Р о з а н о в. Питаться будем друг другом. Это так прекрасно – делиться мыслями, жить мыслящим духом, подпитывать друг друга и питать других.

С у с л о в а (передразнивая). Питаться. Ты предлагаешь мне сделку со своей только пользой. Тебе сейчас 23, но мне-то почти вдвое больше. Даже если мы проживем вместе десять лет, ты успеешь потом завести детей, а я уже точно не смогу найти подходящего мужа. Кому я буду нужна, старая старуха?

Р о з а н о в. Мне, Полинька. Мне! Для меня ты никогда не будешь старой. Ну, посмотри, какое у тебя молодое тело. И таким оно и останется. И лицо уже не изменится. Лицо обычно меняется от неправедной жизни. От дурного нутра. А у нас все будет божески. Мы будем совершенствоваться. Ведь мы будем призывать к совершенству других людей. Мы должны будем быть примером. Это не наивное прекраснодушие! Я давно уже думаю – нужно жить правильно. Но светский тип семьи не дает правильности. Церковный тип семьи выше светского типа.

С у с л о в а. Слушаю тебя и думаю: что же он это провозглашает мне? Почему не Щегловой? Щеглова – твоя судьба, Розанов, дочка попа и попадьи, а не я, дочь раскольника. Не может быть у нас той семьи, которая тебе мечтается. Тогда к чему сейчас эта твоя блаженная проповедь? Кому ты морочишь голову? Не себе ли, в первую очередь?

Р о з а н о в. Я не могу без тебя, Полинька. Мне тяжело без тебя. Везде скучно, где не ты. Любовь ведь вовсе не огонь, как принято считать. Любовь – воздух. Без нее нет дыхания, а при ней дышится легко. Ты это испытаешь, когда у нас появится ребеночек. Бог обязательно даст нам ребеночка. (Суслова хочет что-то сказать) Молю, не прерывай меня, пожалуйста. Я знаю, что ты скажешь. Но Бог служит человеку более, чем человек – Богу. Бог может дать нам ребеночка, если мы будем вместе любить Его.

С у с л о в а. Что за бред! Я нигилистка, и умру нигилисткой. Я ни во что не верю, и особенно во все святое. (После паузы, но уже не так яростно) Ведь для венчания нужно еще (С иронией) духовное приготовление: покреститься, причаститься. Но это же смешно, а я не могу быть смешной, даже в собственных глазах.

Квартира Голдиных. Там Софья и Суслова.

С у с л о в а. Я сказала ему, что могу увлечься. И что тогда? Он поклялся, что стерпит и не попрекнет ни словом.

С о ф ь я. Щеглова все еще надеется вернуть его. Что, если вдруг переманит?

С у с л о в а. О, на этот счет он интересно выразился: собака не замурлычет – Розанов не изменит. Говорит, что верен мне ноуменально. Это такой философский термин, означает непостижимость. То есть измена с его стороны непостижима, невозможна. Он понимает, что уж я-то ему точно не прощу. Знаешь, Соня, я много раз была оскорблена теми, кого любила, и теми, кто меня любил. (Софья изображает удивление) Да, как ни странно, с мной это случалось. Поэтому негодование против мужчин сидит по мне глубоко. Убеждение, что я осталась в долгу перед ними, не выходит у меня из головы.

С о ф ь я (с иронией). То есть – берегись Розанов!?

Женщины смеются.

С у с л о в а. Конечно, он странный. Он влюблен в меня не как в реального человека, а как в литературных героинь Достоевского, в которых нарисована частица меня. Он любил меня и платонически и чувственно задолго до того, как я появилась в его жизни. Но меня живую он боится, стесняется. Просто трепещет. Это какая-то болезнь. Недаром он говорит про сердечную горячку. Это-то меня и беспокоит больше всего. Человек не может долго оставаться в таком неестественном состоянии.

С о ф ь я. Ты говоришь так, будто совсем холодна к нему.

С у с л о в а. Ну, почему же? Но понимаешь, гении такие идиоты в обычной жизни.

С о ф ь я. Ты в самом деле считаешь, что он гений?

С у с л о в а. Еще нет, но станет. А гениальность мужчины – все равно, что красота для женщины. Для меня, по крайней мере. К тому же, он гениален и в интимной жизни. В нем та же половая маниакальность и сладострастие, что и в Федоре, но он умеет быть рабом в постели, даже наслаждаясь этим. Когда я отдалась Феде, он решил, что всё! Теперь я – его раба. Он, верно, думал: дочь бывшего крепостного, рабская наследственность, с ней все можно. А когда понял, что я могу быть только госпожой, было уже поздно.

С о ф ь я. Но я так и не понимаю, что же ты в конце концов решишь.

С у с л о в а (совсем доверительно). Соня, ну, сколько же можно мне перебирать? Пора остановиться. Но боюсь, гражданский брак с Розановым меня не остановит. Моя постоянная амплитуда: гений – зверь, гений – зверь. Так может, венчание это остановит? Ну и каких только чудес не бывает. Вдруг все-таки вера поможет мне. Вдруг Бог даст ребенка.

С о ф ь я. Ты готова поверить в Бога? Разве это само по себе возможно? Как можно заставить себя поверить?

С у с л о в а. Ну, во-первых, я ушла от полного атеизма. Я – агностик. Я сознаю, что все сущее не могло появиться из ничего. А, во-вторых…Да. Я готова заставить себя поверить в Бога еще больше. Есть из-за чего. Мне… уже столько лет, Соня. Кому-то удавалось и в этом возрасте родить.

С о ф ь я. Миша тоже убежден, что Розанов гений, а я, убей, не могу понять, в чем это проявляется.

С у с л о в а. Он создает новую литературную форму. Это самое сложное в писательстве. Даже Федору это не очень удавалось. Розанов показывает вещи с самых разных точек зрения, в исповедальной манере, обнажая перед читателем свою душу. С ним мне интересно. Но мне этого мало. Живя за границей, я думала: вот вернусь и поеду жить в деревню. Ну, если не в деревню, так в губернский город, заведу свой кружок, буду первой девкой. А как приехала, как пожила неделю, и перестало чего-то желаться. Обратно захотелось, к этим меркантильным, бездуховным европейцам. Лучше бы я не выезжала в Европу, не знала о соблазнах тамошней жизни.

С о ф ь я. То есть ты готова вернуться в Париж?

С у с л о в а. Ах, Сонечка, есть тоска по родине, а есть тоска по чужбине. И еще не известно, какая сильней.

Церковь. Венчание.

С в я щ е н н и к (вопрос к Розанову) Не обещался ли еси иной невесте?

Р о з а н о в. Не обещахся, честный отче.

Щ е г л о в а (негромко) Еще как обещахся.

С в я щ е н н и к. Даруй им плод чрева, доброчадие, единомыслие в душах… И да узрят они сыновей от сынов своих… Господи Боже наш, славою и честью венчай их! Славою и честью венчай их! Венчай их!

Щ е г л о в а (с болью). Венчай их скорее. И поскорее развенчай.

Квартира Сусловой (совмещение двух мест действия.)

Розанов и Полина лежат в постели. Розанов ласкает венчаную жену. Припадает к ее груди.

Р о з а н о в. Полинька, а ты знаешь, что кормление ребенка грудью возбуждает женщину?

С у с л о в а. Первый раз слышу. Какой ты, однако, знаток.

Р о з а н о в. Я теперь буду писать исключительно на темы пола, брака и семьи. С тысячи точек зрения. Об этом никто не пишет. Стесняются, боятся. А у меня мысли об этом появились. И все благодаря тебе. Ты еще будешь гордиться мной. Религиозный человек выше мудрого. Кто молится, превзойдет всех.

С у с л о в а. Ладно, давай спать. Я устала. Только отодвинься на свою сторону. А то еще начнешь трогать меня во сне.

Р о з а н о в. Как же не трогать, Полинька? Без этого ребеночек не родится.

С у с л о в а. Ты что же, хочешь прямо сейчас начать?

Р о з а н о в. А чего тянуть? Это же священный акт, Полинька.

Розанов громоздится на Суслову, пытаясь изготовиться к совокуплению. Суслова ерзает, но все же позволяет ему занять классическую позу. Свет на сцене гаснет. Слышится возня и пыхтение Розанова.

С у с л о в а. Мне больно. И мне противен твой фаллос.

Р о з а н о в. Полинька! Как же без фаллоса ребеночка зачать?

С у с л о в а. Я как представлю… И семя твое тоже противно мне.

Возня стихает. Слышен плач.

С у с л о в а. Вася, ты плачешь? Ну, прости. Ну, вот такая я противная. Мне Федя больно сделал. И вот с тех пор такое у меня несчастье.

Р о з а н о в. Так зачем тогда? Зачем тогда? Семья – от слова семя, Полинька.

С у с л о в а. Вася, ты так настаивал на венчании. Как я могла отказать? Давай спать.

Свет гаснет. Но загорается прожектор, высвечивая лицо Сусловой.

С у с л о в а (себе). Где ты сейчас, мой красивый зверь? От твоих ласк мне тоже было больно, но я терпела с восторгом. С упоением.

Г о л о с Р о з а н о в а. Ты что-то сказала? Я не расслышал.

С у с л о в а. Я сказала – спи, супруг мой первый… и уж точно единственный. (После паузы) Нет, я не могу спать. Лучше почитаю, а ты спи.

Софья читает рукопись. Розанов подглядывает.

С у с л о в а. Вот зачем ты это записал? «Женщина входит запахом в дом мужчины. И всего его делает пахучим, как и весь дом».

Р о з а н о в. А чего тут особенного?

С у с л о в а. Каждое слово особенное. Разве я так резко пахну?

Р о з а н о в. Что ты, Полинька, Бог с тобой. Ты очень волнительно пахнешь. Парижский парфюм – это амбра.

С у с л о в а. Похоже, ты не знаешь, что такое амбра. Это отрыжка кашалота. Не пытайся меня запутать. Ты что-то другое имел в виду. Эти слова про запах – это не только про запах.

Р о з а н о в. По-моему, ты придираешься. Ты еще упрекни, что я написал, что женщина входит в дом мужчины, тогда как я вошел в твой дом. Мои записи нельзя понимать буквально. Я не всегда пишу про себя.

С у с л о в. Тогда делай оговорку. Я не хочу, чтобы эти слова о запахе женщины ты опубликовал, когда мы когда-нибудь разойдемся.

Р о з а н о в. Ты меня пугаешь. Неужели это возможно?

С у с л о в а. Все невозможное возможно, Васенька. Но ты согласен, что писать об этом мужчине как-то не комильфо? Или ты это не улавливаешь?

Р о з а н о в. Опять ты о женском в моей психике. Ну, таков я уродился. Как я могу переделать себя? Никак.

С у с л о в а. Но ты даже не пытаешься, даже ради меня, зная, что я ненавижу это в тебе. Как я презирала и ненавидела это в Федоре, хотя в нем этого было намного меньше. Что-то я снова стала думать о нем.

Суслова поднимается с постели и одевается. Розанов с ужасом наблюдает.

Р о з а н о в. Полиночка, что с тобой, голубка моя?

С у с л о в а. Не смей за мной следить.

Суслова выходит из дома.

Розанов нервничает в своем кабинете. Много курит и поедает свой любимый королевский чернослив. Открыв дверь, замечает горничную.

Р о з а н о в. Не пришла барыня?