Глава 3
МАМКА

Никита ехал навестить Домну Никифоровну. Она жила на окраине города в небольшом домике с садом и огородом. «Ауди» шла ровно, мягко, и Никита невольно поддался эйфории езды на хорошей машине. До этого ему доводилось водить в основном военную технику (если не считать редких поездок на машинах сослуживцев; впрочем, это были в основном «Нивы» и «Лады»), поэтому стремительная «ауди» казалась ему по сравнению с УАЗом суперсовременным истребителем, которого опустили на землю, но не лишили скоростных качеств.

Домна Никифоровна была живым талисманом детдома. Дети ее просто обожали, потому как она относилась ко всем, даже самым отчаянным бузотерам, словно родная мать – бывало, что и строго, но неизменно с любовью. Домна Никифоровна заведовала кухней, и нужно сказать, что при ней никто из поваров и кухонных работников не смел взять себе даже грамма тех продуктов, которые отпускались на питание воспитанникам. Однажды дошло до того, что она практически в одиночку выступила против нового директора детского дома, который перепутал личное с общественным и посчитал детдомовскую продуктовую кладовую за свою собственность. Ее за это даже уволили, но уже наступали времена перемен, и воспитанники устроили такую бучу, что вороватого директора убрали в течение двух дней, а Домну Никифоровну вернули на прежнее место.

Никита не видел Домну Никифоровну без малого пятнадцать лет. Она уже ушла на пенсию и теперь в основном ковырялась в саду и огороде, редко покидая свою уютную обитель только для того, чтобы сходить в магазин или больницу. У Домны Никифоровны сильно болели ноги. Ведь она большую часть своей жизни провела стоя на холодном кафельном полу кухни. Это все поведал ему Алекс Кривицкий.

Домна Никифоровна поливала цветы. В них она знала толк, поэтому ее палисадник казался выставкой цветов, столько здесь было разных видов, даже экзотических.

– Домна Никифоровна! – позвал Никита из-за калитки.

Старушка подняла голову, долго всматривалась в Никиту, а затем сокрушенно покачала головой, полезла в карман фартука, нашла очки в большой роговой оправе и водрузила их на нос.

– Никошка! – Домна Никифоровна всплеснула руками. – Ты ли это?!

– Я, Мамка, я…

В детдоме ее с незапамятных времен прозвали Мамкой, и Никита вымолвил это прозвище совершенно машинально. А его она почему-то кликала Никошкой. Некоторые шутники даже подтрунивали над ним, взяв за основу «Приключения Буратино», очень популярный в те годы детский фильм: «Кто же он? Ни кот, ни кошка… Ну конечно же Никошка! Ни-кош-ка! Ни-кош-ка!» Сначала Никита сердился, а потом привык и перестал обращать внимание на шалости детдомовцев. Спустя год или два все забыли это прозвище, и он стал для всех просто Нико, лишь Домна Никифоровна продолжала звать его Никошкой.

– Дак что же ты торчишь-то на улице?! Заходи…

Они обнялись, и только вблизи Никита понял, как сильно сдала Мамка. Она здорово похудела и как будто стала ниже на голову. Поредели и ее пышные волосы, стали совсем седыми, на лице появились новые морщинки, только голубые глаза не поблекли от старости, по-прежнему светились, как два сапфира. Возможно, потому, что их омыли набежавшие слезы.

– Вот радость-то… Живой… – Старушка ощупывала его, словно не веря своим глазам.

– А почему я должен быть мертвым? – прямо спросил Никита.

– Ну как же… Полиночка мне говорила, что ты погиб.

Домна Никифоровна знала про их отношения. Она вообще знала тайны практически всех детдомовцев. Они приходили плакаться ей в жилетку и просить совета даже будучи совсем взрослыми. Поэтому Никита и приехал к старушке – она была кладезь информации. Сейчас он стоял перед ней и ругал себя последними словами, что до сих пор не удосужился навестить ее раньше.

– Слухи о моей смерти были несколько преждевременными, – сухо сказал Никита, не вдаваясь в подробности.

Похоже, Полина, чтобы как-то оправдаться перед Мамкой, пустила эту утку, которая вполне могла оказаться правдой. После училища Никита сам попросился в горячую точку и лез под пули как одержимый. Вскоре с ним стали бояться ходить в поиск, потому что Никита пер буром даже там, где этого не требовалось. Наверное, он хотел умереть, чтобы избавиться от постоянных мыслей о предательстве Полины, хотя и не признавался в этом даже самому себе. Все изменилось лишь после того, как он, прикрывая отход разведгруппы, в одиночку продержался целых два часа против полусотни ваххабитов и даже не был серьезно ранен; несколько царапин не в счет. С той поры все утвердились во мнении, что лейтенант Измайлов – счастливчик, а значит, с ним можно идти хоть в сам ад.

Впрочем, Полина могла и ошибиться. Видимо, каким-то образом до нее дошли слухи о том, что Никита пропал без вести. Был в его воинской биографии такой случай. Чтобы отвлечь преследователей, он увел их в сторону, противоположную той, куда ушла изрядно потрепанная разведгруппа. А затем около полумесяца плутал по горам, потому как все тропы в нужном направлении были перекрыты бандитами, пока наконец не вышел к своим, изможденный до предела и с незажившей раной. Никиту уже почти похоронили.

Домна Никифоровна смутилась и, покаянно опустив голову, пригласила его в дом. Он был небольшим, но очень уютным. Так уж случилось, что своих детей Мамка не прижила (ее муж-водитель погиб в автокатастрофе, и Домна Никифоровна больше замуж так и не вышла), поэтому всю свою нерастраченную материнскую любовь она обратила на воспитанников детдома и на обихаживание домашнего очага. Все комнаты в доме были чистенькие, яркие, без лишнего барахла и безделушек. Только картины по стенам, и Никита знал, кто их автор – бывший детдомовец, а ныне известнейший художник, который выставлялся в лучших музеях мира. Каждая из его работ стоила дороже дома, в котором жила Мамка. Картины были подарками. На одной из них художник нарисовал саму Домну Никифоровну в простенькой ситцевой кофточке в цветочек. Только художник изобразил ее совсем молодой, – наверное, такой, какой она была в его детдомовские годы. Никита помнил Мамку уже в преклонных годах.

В доме пахло свежескошенным сеном, яблоками и парным молоком. Домна Никифоровна безо всяких церемоний усадила Никиту за стол, чтобы угостить чаем, очень вкусными ватрушками и вареньем.

– Ты Полинку видел? – осторожно спросила старушка, когда Никита допил чай.

– Имел честь… случайно… – соврал Никита.

– Не обижайся на девочку, она всего лишь слабая женщина. Ошибиться может каждый. У Полинки сейчас горе, такое горе…

– Это ее проблемы, – жестко ответил Никита.

– А ты сильно изменился… – Домна Никифоровна осуждающе покачала головой. – Раньше был куда добрее.

– Раньше я был телком, который, кроме яслей с сеном, ничего не видел. Встреча с реалиями жизни быстро привела меня в чувство. Есть такое выражение – кому война, а кому мать родна. Пока я землю зубами грыз, защищая Отечество, кое-кто торговал им налево и направо, составив при этом целое состояние. Но по счетам все равно приходится платить. Рано или поздно. Вот Олег и заплатил.

– Нехорошо так говорить… царствие ему небесное… – Мамка перекрестилась на икону в красном углу горницы.

– А хорошо увести у меня любимую девушку?! Или похоронить раньше времени, как это сделала Полина?!

– Нужно уметь прощать…

– Бог простит. А мне они безразличны – что Олег, что Полина. Былое давно быльем поросло.

«Ой ли? – подумал Никита и спрятал глаза от испытующего взгляда Мамки. – Тогда какого хрена ты подписался на должность следака? Или заняться больше нечем? Ладно, пусть и впрямь ты страдаешь от безделья. Но ведь Алекс предупредил, что расследование может плохо закончиться. Или тебе, Измайлов, мало армейских приключений? А, что теперь об этом думать!»

– Как они жили? – спросил Никита то, ради чего приехал к Мамке.

– Плохо, – ответила Домна Никифоровна. – Особенно в последние годы. Олег даже поколачивал Полинку.

«О как! – встрепенулся Никита. – Оказывается, Полина мне лапшу на уши вешала насчет любовницы. Видимо, конфликты были именно на этой почве. И то верно: у молодого здорового мужика куча бабок, а значит, ему доступны любые женщины. Почему бы не воспользоваться ситуацией? Тем более что Олег всегда был бабником. Соврала Полина, как пить дать соврала… Зачем? Чтобы обелить покойника или… Поди знай».

– По какой причине? – спросил Никита.

– Ревновал.

– Ревновал?! К кому?

Домна Никифоровна подняла очки на лоб, почему-то тяжко вздохнула и ответила:

– К тебе. А к кому ж еще?

– Не понял…

– Что тут понимать? Семейные ссоры бывают в любой семье. Наверное, Полинка в гневе сравнила вас, и сравнение вышло не в пользу Олега. Вот его и понесло. И чем дальше, тем хуже. Стал пить, купил себе квартиру в центре, чтобы ему было где уединиться…

– И наверное, женщин туда водил…

– Вот чего не знаю, того не знаю. Полинка наотрез отказывалась говорить на эту тему.

«М-да… – Никита мысленно почесал в затылке. – А ведь у Полины был мотив отправить своего благоверного на тот свет… Был! Ведь от семейных ссор до развода путь короток. И с чем бы тогда она осталась? Зная мстительный характер Олега, можно с уверенностью предположить, что он постарался бы усложнить ей жизнь до крайности. И потом, кто так запросто откажется от больших денег? А уж Полина – тем более. По ее словам, ей могут грозить большие неприятности, вплоть до заказухи, но она упрямо твердит свое – надо решить проблемы с новым менеджментом. Конечно, терять мешок с золотом, образно говоря, Полине не в масть; она скорее улетит вместе с ним в пропасть, нежели выпустит его из своих рук. Уж чему-чему, а житейской цепкости детдом нас научил».

– Ты бы помог ей… – Мамка сказала это как-то виновато, будто извинялась за свои слова. – Полинке сейчас очень тяжело…

– Это как? Жениться на ней?

– Хотя бы поговори, посочувствуй… Ведь женщина, как кошка, любит доброту и ласку. И потом, ей просто не с кем пооткровенничать, открыть свою душу. После смерти Олега она прервала отношения со всеми нашими… даже со мной.

– Вы считаете, что я подхожу на роль исповедника? Там, откуда я вернулся, душещипательные беседы не в чести. Так что ваше обращение не по адресу.

– Ну, как знаешь…

Они еще немного поговорили о том о сем, и Никита начал прощаться. Но затем спохватился и сбегал к припаркованной у забора машине. Там лежал гостинец для Мамки: разные сладости – торт и шоколадные конфеты, а также большой кусок семги, три банки красной икры и две палки дорогой сырокопченой колбасы.

«Ну и что получается, друг сердешный? – думал Никита, влившись в поток машин, который двигался со скоростью черепахи. – У Полины были проблемы с Олегом? Были. Большие проблемы. Она соврала мне на предмет своей «безоблачной» семейной жизни. И если Олег и впрямь ее мутузил, то я ничуть не удивлюсь, что Полина наняла киллера для своего разлюбезного муженька. У нее жесткий, почти мужской характер. Тем более что она всю свою сознательную жизнь проходила в «принцессах», а тут – по сопатке… Для любой женщины это тяжелейшее оскорбление, не говоря уже про Полину».

– Куда прешь, козел?! – неожиданно раздался крик.

Никита повернул голову и увидел разъяренное лицо водителя «мерседеса», который двигался в соседнем ряду. Видимо, он вез какую-то важную шишку, которую, в отличие от Никиты, все в городе хорошо знали, а потому уступали дорогу. Никита с вызовом ухмыльнулся, показал ему большой палец и продолжил движение, нимало не озаботившись проблемами хамоватого водилы.

«Но если и впрямь Полина заказала Олега, то на кой ей нужна комедия с частным сыском? – продолжал размышлять Никита. – Хотя не исключено, что в этом есть тонкий расчет. Таким образом она напрочь отметает от своей персоны все подозрения в заказе, если вдруг они появятся у правоохранительных органов (или, что вернее, у тех, с кем он вел взаимовыгодный бизнес). Ежели это так, то тогда понятно, почему она не обратилась к профессионалам, – а в городе существует минимум пять или шесть детективных агентств, в которых работают бывшие менты и гэбэшники, – и наняла дилетанта…»

Его догнали на светофоре, когда загорелся красный свет. Из «мерседеса» выскочили двое и подбежали к машине Никиты. Один из них, судя по физиономии «бык»-отморозок, рванул дверку и вытащил его наружу; задумавшийся Никита даже опомниться не успел, так быстро все произошло.

– Ты чё, падла, рога мочишь?! – рявкнул «бычара», схватив Никиту за отвороты куртки. – Ты знаешь, с кем связался?!

– Э-э, мужик, потише! – Никита резким движением освободился от захвата. – Правил дорожного движения я не нарушал, так что извини, ты обратился не по адресу.

– Ща будет те по адресу… – «Бык» замахнулся.

И тут же, закатив глаза под лоб, упал. Никита не стал придумывать сложную комбинацию для защиты, а нанес самый простой, но эффектный удар, который тренеры по боевым искусствам обычно рекомендуют слабому полу для защиты от посягательств на их женские прелести, – в промежность. Наверное, «бык» даже предположить не мог, что кто-нибудь в городе осмелится дать ему сдачи, поэтому считал Никиту всего лишь жертвой.

– Ни хрена себе… – тупо сказал напарник «быка», глядя, как тот корчится у ног Никиты. – Ну ты, мудила, попал… – Он полез под куртку, чтобы достать ствол.

Но не успел. На этот раз Никита ударил не коленом, как «быка», а ногой – точно в челюсть бодигарда. Тот, несмотря на приличные габариты, упорхнул, словно ласточка, и приземлился на капот «мерседеса». Никита сделал ручкой тому, кто сидел за тонированными стеклами машины на заднем сиденье, забрался в салон «ауди» и, что называется, ударил по газам. Никите совсем не хотелось, чтобы оклемавшиеся телохранители открыли по нему огонь на поражение.

Дома он начал разбираться с бумагами, которые передал ему Алекс Кривицкий. Удивительно, но работа детектива оказалась весьма увлекательной. Впервые за то время, что он провел в городе, жизнь начала приобретать хоть какой-то смысл, окрасилась в те тона, к которым Никита привык, – дымно-багровые, как на войне. Это добавило в кровь изрядную порцию адреналина, и Никита почувствовал, что оживает, что его биологический аккумулятор уже подзарядился и он готов «к труду и обороне».

Как Никита и ожидал, основная часть материалов дела оказалась пустышкой. Показания соседей Олега писались словно под диктовку, были пресными, скучными и не давали ни малейшего намека на хоть какую-то зацепку. Примерно так же отвечали на вопросы следователя и подчиненные покойника: «Ничего не видел, ничего не знаю, моя хата с краю». Короче говоря, следователь исполнял свой рутинный долг с прилежанием, но без огонька.

И то верно – он выбрал версию «самоубийство» и держался за нее с похвальным упрямством и цепкостью. Если и были какие-то подозрительные моменты, он смел их в корзину для бумаг; действительно, зачем ему лишняя головная боль? Притом такого масштаба. Ведь Олег был в городе на первых ролях. Не ровен час, зацепишь кого-нибудь из власть и деньги имущих – и прощай карьера. А то и жизнь.

И все же Никита нашел одну интересную бумаженцию. Некая Терехина утверждала, что у ее шефа был разлад с женой. Будто бы она завела любовника, и Олег Григорьевич об этом узнал. Кто был этот любовник, Терехина понятия не имела, но божилась, что говорит истинную правду. А еще в ее показаниях был интригующий момент – Терехину уволили с работы буквально за неделю до смерти Олега. И похоже, нанесли ей этим смертельную обиду.

«Это «жу-жу» неспроста… – думал Никита, включая аппаратуру, чтобы посмотреть запись с камер видеонаблюдения. – Похоже, мадам Терехину настоятельно попросили на выход. Ведь в солидной фирме платят серьезные деньги и просто так, из-за каприза, люди из таких контор не увольняются, терпят до последнего. А в нашем городе не так уж много вакансий на денежные места… если не сказать, что их вообще не существует, – вспомнил он свои мытарства в поисках достойной работы. – Так что с большой долей вероятности можно сказать, что Терехина заимела зуб на своего бывшего шефа, поэтому отвязала язык по полной. Надо бы с ней потолковать…»

Видеоматериалы мало что дали Никите. Одно лишь было хорошо: камеры у дома Олега оказались самыми современными, поэтому качество изображения не вызывало особых нареканий. Никита взял временной промежуток с пяти часов дня и до полуночи. Вдруг врач ошибся и Олега убили раньше или позже заявленной экспертизой цифры – около семи вечера.

Кроме того, Никита надеялся вычислить киллера, который просто обязан был в ожидании «объекта» слоняться поблизости от дома, чтобы заметить предполагаемую засаду; профессионал именно так и поступил бы. Особенно его интересовали представители сильного пола, которые прятали лицо от видеокамер наблюдения, – профессионалу не улыбается перспектива засветиться. Но камера зафиксировала обычных людей, никто не натягивал кепку или вязаную шапочку на уши, не отворачивался от камер и не прятал лицо под вуалью, – в принципе женщин тоже нельзя было исключать из списка подозреваемых.

Что поразило Никиту, так это малолюдье престижного дома; казалось, его только начали заселять. Обычно в пятницу народ затаривается на выходные дни продуктами в ближайшем супермаркете, поэтому подъезды домов, где живут нормальные граждане, особенно ближе к вечеру, напоминают летки ульев, так много там роится добытчиц (в основном) и добытчиков с полными сумками и пластиковыми пакетами в руках.