^{Явление первое}

На сцене в порядке появления – Шекспир, Король Леир и Шут.

ШЕКСПИР (вычитывая из своей же книги «Король Лир»): «Не надо вынимать меня из гроба!»

Пожимает плечами и с легким сожалением, как бы повинуясь приказу, закрывает книгу и уходит.

ЛЕИР (появляясь из гроба с портретным барельефом):

Кто я?

ШУТ (выкарабкиваясь из другого каменного ящика, никак художественно не оформленного): Я весть принес на острие ножа, вонзенного мне в спину!..

ЛЕИР: Что мелешь?

ШУТ: Зерна глупости твоей.

ЛЕИР: Кто я?..

ШУТ: Ты— тень Леира.

ЛЕИР: Кого-кого?

ШУТ: Леира.

ЛЕИР: А кто это – Леир?

ШУТ: Да тоже тень.

ЛЕИР: Так я тень тени?

ШУТ: Тень тени Короля, смерть смерти Властелина!.. И,

слава Богу, не король теней.

ЛЕИР: Выходит, он… ну, то есть я… ну, то есть мы… мы что, выходит, все умерли?!.

ШУТ: Что – страшно?

ЛЕИР: Поднять бы парус пониманья, чтоб ветер истины поймать!..

ШУТ: Кто назовет свой страх ступенькой, тот взойдет. Кто назовет стеною, лоб расквасит. Все дело лишь в названье: называй!..

ЛЕИР: – Так просто?

ШУТ: «Просто»?.. Так же просто, как луной обжечься!.. Дать имя вещи – все равно что самому той вещью стать. Хотя б на миг. Миги – маги. Мильон имен – и столько же судеб: судьба от имени берет начало.

ЛЕИР: Я тень!.. Леира тень… Но ты? Кто ты?

ШУТ: Я тоже тень… Тень шутки мирозданья… Умеет Небо посмеяться!.. Его улыбкой был когда-то я…

ЛЕИР (обрывая Шута): Ты не ответил на вопрос. Под именем каким ты был в миру известен?

ШУТ: Вопрос – что пес. Вопросу твоему хозяин ты… Ведь так? ЛЕИР: Конечно.

ШУТ: Мне ж не пристало чужого пса прикармливать намеками, чтоб в дом твоей догадки вором влезть и… вынести алмазы остроумья в кармане дерзости моей.

ЛЕИР: Шут и балабол!..

ШУТ: Браво!.. Два этих титула я с честью понесу!.. Уже несу. Уже носил. Поберегись, хваленая серьезность: я иду!.. Шут короля и сам король шутов!..

^{Явление второе}

Входит Корделия, за ней – Шекспир.

ЛЕИР (пристально вглядываясь в Корделию): Кто ты, дитя?

КОРДЕЛИЯ: Душа. Душа живого человека.

ЛЕИР: Я имя дам тебе – ты только пожелай.

КОРДЕЛИЯ: Да, назови, прошу, и станешь мне отцом.

ЛЕИР: Кор-де-ли-я… Корделия – дитя!..

КОРДЕЛИЯ (повторяя за Королем): «Корделия»…

ЛЕИР: Произнеси: «Леир»…

КОРДЕЛИЯ: «Леир»…

ЛЕИР: Как славно!.. Еще, еще скажи!..

КОРДЕЛИЯ: Ле-ир… Леир…

ЛЕИР: Ты – дочь моя.

КОРДЕЛИЯ: Я дочь твоя.

ЛЕИР: Я твой отец.

КОРДЕЛИЯ: Ты мой отец.

ЛЕИР: Какая славная… (Осекся вдруг.)

ШУТ (продолжая фразу за Королем): …игра! (?)

ЛЕИР (трезвея): Ах, да… игра!

ШУТ: Игра с душой живого человека.

ЛЕИР (дочери): Ну, говори… Нет, погоди, сейчас взойду на трон. Где трон?!. (Ищет трон.) Где же трон?!.

ШУТ: Мне кажется, один из нас глупей шута. Названье!..

ЛЕИР: Что – «названье»?

ШУТ: Названье дай!.. Ужели все сначала?!

ЛЕИР: Ах, да! Совсем забыл!.. (Неожиданно бьет Шута сильно по шее. Тот падает на четвереньки.)

ЛЕИР: Трон – это ты.

ШУТ (потирая шею): За что?..

ЛЕИР: Велю. Итак, Корделия!..

КОРДЕЛИЯ: Да, государь мой батюшка.

ЛЕИР: Что хочешь ты сказать мне? Дочь – отцу?..

КОРДЕЛИЯ: Ничего.

Немая сцена: все смотрят вопросительно на стоящего в стороне Шекспира.

ШЕКСПИР (захлопывая книгу): «Из ничего и выйдет ничего!»

ЗАНАВЕС

^{ВОЗЬМИТЕ ШУТА НА РАБОТУ!}
^{Анкета безработного актера}

ПУНКТ 1:

Я – Чемпион по прыжкам
в пустоту!
Без парашюта!
И – крут Я!
И – шут Я!

ПУНКТ 2:

Я – Учредитель забега
в смешках:
Бегу от гордыни…
И присно, И ныне.

ПУНКТ 3:

Я – Эпигон эротических трат
Летучих созвучий —
На всякий
На случай!..

ПУНКТ 4:

Я – Передоз романтических грез:
укол Героини —
И нет вас
В помине!

ПУНКТ 5:

Я – Рубикон: я живу поперек.
Рим вашему дому,
И жребий —
В обнову!

^{КВАДРАТЫ}

«Сюжет всегда убивает краску.

А краска есть то, чем живёт живописец.»

Казимир МАЛЕВИЧ.

Чёрный квадрат – лишь проекция куба:

В котором ослепшая, прячется ночь —

Та, что стучится до коликов грубо

В трёхмерную надобность боль истолочь…

В Красном квадрате – коррида, арена!..

Игла бандерильи!.. Игла – как игра!..

Юбкой из алых мулет Мельпомена

Плещет – маня в минотавровый рай.

Жёлтый квадрат: занавесная чёлка,

Розарий речей из бутонов свечей…

Лунную память мимозам из шёлка

Поют желторотые окна ночей.

Дева Зелёных квадратов ласкает

Младенца – царя в голубином глазу…

Клин, как ни кинь: неприкаянный каин

Вчерашним числом доедает звезду.

В Синий квадрат – над безводным колодцем —

Смеётся лазурь, моё темя сверля!..

Пасынкам слепорождённого Солнца

Не даст воземлиться небесная «ЛЯ»!..

Белый квадрат – контрамарка «На выход»:

Из мира театра, ведь рай не раёк.

Стонет во сне лицедейское лихо:

«Коня за полцарства!», и – «…на посошок!»

^{ПАНТОКРАТИЯ МИМА – ПАНТОМИМА!..}
(Кантата с хорами, речитативами и ариями)

Памяти Веры Горт – поэта и друга.

ХОР.

У каждого Мима

Своя схима!..

АРИЯ

Не проходите мимо Мима:

Его душа, как дым, гонима

Ветрами крыльев Серафима!

Над пеплом ран Ерусалима,

Над оправданиями Рима,

Над ТрЕблинкой неизлечимой,

Над контурами Хиросимы —

Летит!..

Звездой Бездомности хранима,

Не Хама ради – ради Сима…

Летит, негдешняя, в полымя:

Чтобы восстать …неопалимой

В садах благого Анонима!..

РЕЧИТАТИВ («Рождение Мима»).

Где наго, там и босо.

Где босо, там и – «Ой!»…

Нога наткнулась в дорожной пыли на кусок плоти.

Малый кусок.

Пилигрим,

сотворив молитву, поднял находку:

на крепкой ладони лежал язык человеческий!..

Не отрезан, но – вырван.

И сроков не отгадать: когда, в какую длительность бытия отторгнут был?..

Весь в гроздьях сухой грязи,

с налипшей со всех сторон всяческой дрянью —

соломинками

листьями,

шерстинками,

камешками,

пушинками,

осколком зуба

и даже длинным женским волосом – шматок плоти выглядел давним и

лежалым!..

Но, вот ведь что!.. Не проквасился он и не засмердел!…

А, коль не протух, то почему никакая тварь не соблазнилась прикушать мясцо? – ни зверь, ни птица, ни какая-нибудь жужелица?..

Вопросные укусы зудели в мозгу не долго: язык возьми да и шевельнись!..

Рука францисканца («язык предержащая»! ) отозвалась на шевеление

лёгким продрогом – странствующего монаха испугать не просто.

Нетленная плоть – плеть знаменья.

Но меж знаменьем и знанием – река.

– Кому языки рвут? – спросил себя скиталец.

И тут же ответил:

– Языки рвут еретикам и пророкам…

– На какой мы дороге, брат?

– Аппиева. На Аппиевой. Она к Риму ведёт, – ответил попутчик.

– Дороги не ведут в Рим, они – бегут от него.

Всякая дорога – как беглая рабыня: – Эё, Дорога, куда ты бежишь? —

Не ведаю, куда, но знаю, откуда… Из Рима я, из Рима…

– Ах-ты! – странная находка в руке монаха вдругорядь шевельнулась!..

И показалось пилигриму, что тяжесть всего мира

как-то истончилась,

дымком воскурилась,

и развесила самоё себя в небе, словно стираное бельё, прозрачными, белёсыми хлопьями —

ожидая ветерка благодатной молитвы.

Свинцовость теней исчезла. Или – затаилась на время.

Но, куда она ушла? И возвернётся ли, чтобы окружничать подле души?..

Брат взглянул на брата…

С пустой рукой (ибо находка исчезла!), осиянный новизной чувств, оглоушенный праздником небывальщины, пилигрим жевал воздух непослушными юркими губами:

будто обсуждал с Карусельщиком Бытия условия всеохватного счастья.

И всё бы хорошо, да не всё издали…

Пригляделся к францисканцу получше, придвинулся поближе и ахнул попутчик:

Изо рта в бороду – кровь!.. тёком течёт, струёй бежит…

С чего бы ей течь?..

И ещё: монах мычит, так мычит, что мычаньем пугает!..

Ну, словно телёнок-отъёмыш мамку зовёт!..

Что за притча в горле бедолаги недоглотком булькает,

и нижет мык за мыком сквозь окровавленный сцеп межгубия?..

Но вот глаза!..

Глаза у пилигрима – несообразно веселые, искрятся потешками.