Читать бесплатно книгу «Обнаженная» Висенте Бласко-Ибаньеса полностью онлайн — MyBook

II

Когда Маріано Реновалесъ вспоминалъ первые годы своей жизни, въ его памяти, особенно легко удерживавшей внѣшнія впечатлѣнія, явственнѣе всего звучали непрерывные удары молота по наковальнѣ. Съ ранней зари до того времени, какъ земля начинала окутываться полумракомъ сумерекъ, желѣзо пѣло и стонало отъ пытки на наковальнѣ; отъ ударовъ дрожали и стѣны дома, и полъ комнатки въ верхнемъ этажѣ, гдѣ Маріано игралъ у ногъ блѣдной, болѣзненной женщины съ глубокимъ и серьезнымъ вглядомъ; она часто оставляла шитье, чтобы поцѣловать своего малыша съ неожиданною порывистостью, словно боялась, что не увидитъ его больше.

Непрерывные удары молота, подъ звуки которыхъ состоялось появленіе Маріано на свѣтъ, будили его съ первыми лучами солнца; онъ соскакивалъ съ кровати и спускался въ кузницу грѣться у раскаленной печи. Отецъ его, волосатый и добродушный циклопъ, весь почернѣвшій отъ сажи, поворачивалъ желѣзо въ печи, работалъ напильникомъ и отдавалъ, среди оглушительнаго шума, зычнымъ голосомъ приказанія своимъ подручнымъ. Двое дюжихъ парней съ открытою грудью, ковали желѣзо, сильно взмахивая руками и пыхтя; то красное, то огненно-желтое, оно извергало при каждомъ ударѣ молота потоки блестящихъ искръ, которыя съ трескомъ разсыпались въ видѣ яркихъ букетовъ, населяя мрачную атмосферу кузницы роемъ огненныхъ мухъ, и замирали черныя и потухшія, въ полныхъ сажи углахъ.

– Тихонько, малышъ, – говорилъ отецъ, опуская свою крупную руку на нѣжную головку ребенка съ тонкими кудрявыми волосами.

Блескъ раскаленнаго желѣза привлекалъ ребенка настолько сильно, что онъ пробовалъ иногда завладѣть искорками, сверкавшими на землѣ, словно упавшія звѣзды.

Отецъ гналъ его изъ кузницы на улицу. Передъ почернѣвшею отъ сажи дверью разстилались на склонѣ горы залитыя солнцемъ поля, раздѣленныя межами и каменными оградами на правильныя геометрическія фигуры. Внизу въ долинѣ виднѣлись группы тополей на берегахъ извилистой, хрустальной рѣки, а вдали высились горы, поросшія до верху темными соснами. Кузница находилась неподалеку отъ маленькаго городка; оттуда и изъ окрестныхъ деревень поступали въ нее заказы на новыя оси для телѣгъ или плуги, косы, лопаты и вилы для починки.

Постоянные удары молота побуждали ребенка къ лихорадочной дѣятельности и отрывали его отъ дѣтскихъ игръ. Въ возрастѣ восьми лѣтъ онъ хватался иногда за веревку мѣховъ и тянулъ ее, восторгаясь снопомъ искръ, которыя вырывались изъ угля, подъ сильною струею воздуха. Добрый циклопъ обожалъ сына, который былъ крѣпокъ и силенъ, какъ всѣ въ его семьѣ; кулаки мальчика внушали даже въ этомъ возрастѣ сильное уваженіе окрестнымъ ребятишкамъ. Маріано былъ сыномъ своего отца; отъ бѣдной матери, слабой и болѣзненной, онъ унаслѣдовалъ только склонность къ уединенному размышленію. Цѣлыми часами просиживалъ онъ иногда, когда затихала въ немъ жажда кипучей дѣятельности, и молча любовался полями, небомъ и ручьями, которые стекали съ горъ по камушкамъ и впадали въ рѣку въ глубинѣ долины.

Мальчикъ ненавидѣлъ школу и чувствовалъ къ ученію искреннее отвращеніе. Его сильныя руки дрожали въ нерѣшимости, когда онъ брался за перо. За то отецъ и всѣ окружающіе восторгались легкостью, съ которою онъ воспроизводилъ все, что видѣлъ, въ простыхъ и наивныхъ рисункахъ, не упуская ни малѣйшей подробности. Карманы его были всегда полны угля, и онъ не проходилъ мимо стѣны или любого свѣтлаго камня безъ того, чтобы не нарисовать на нихъ сейчасъ же предметы, поражавшіе его глазъ чѣмъ-нибудь особеннымъ. Наружныя стѣны кузницы были совсѣмъ черны стъ рисунковъ маленькаго Маріано. Длинною вереницею тянулись на нихъ съ хвостиками закорючкою и задранными кверху мордами свиньи Святого Антонія, которыя содержались въ маленькомъ городкѣ на общественный счетъ и разыгрывались жителями въ лотерею въ день этого святого. А посреди этой пузатой процессіи выглядывалъ профиль кузнеца и его подручныхъ съ надписью подъ каждымъ изъ нихъ, чтобы ни у кого не могло быть сомнѣній относительно оригинала.

– Поди-ка сюда, жена, – кричалъ кузнецъ своей болѣзненной подругѣ жизни при видѣ новаго рисунка. – Поди, посмотри, что сдѣлалъ нашъ сынъ. Экій бѣсенокъ!..

Восторженное отношеніе къ таланту сына заставляло кузнеца смотрѣть сквозь пальцы на то, что мальчикъ исчезалъ изъ школы и кузницы и бѣгалъ цѣлыми днями по долинѣ или городку съ углемъ въ рукѣ, покрывая черными рисунками окрестныя скалы и стѣны домовъ къ великому отчаянію хозяекъ. На стѣнахъ таверны, на Главной площади города Маріано начертилъ головы всѣхъ наиболѣе усердныхъ посѣтителей ея, и трактирщикъ съ гордостью показывалъ ихъ публикѣ, не позволяя никому дотрагиваться до нихъ изъ боязни, что онѣ сотрутся. Это произведеніе искусства льстило тщеславію кузнеца, когда онъ заходилъ по воскресеньямъ послѣ обѣдни въ таверну выпить со старыми пріятелями стаканъ вина. А на домѣ священника Маріано нарисовалъ Пресвятую Дѣву, передъ которой останавливались, глубоко вздыхая, всѣ старыя ханжи.

Кузнецъ краснѣлъ отъ удовольствія, выслушивая похвалы мальчику, какъ-будто онѣ относились къ нему самому. Откуда явился этотъ геній въ такой некультурной семьѣ? Кузнецъ утвердительно качалъ головою, когда важные люди въ городѣ совѣтовали ему сдѣлать что-нибудь для сына. Само собою разумѣется! Онъ не знаетъ, что именно слѣдуетъ сдѣлать, но признаетъ, что они правы; маленькому Маріано не пристойно ковать желѣзо, какъ отцу. Онъ можетъ сдѣлаться такою же важною персоною, какъ донъ Рафаэль, который писалъ святыхъ въ главномъ городѣ провинціи и училъ художниковъ въ огромномъ домѣ, полномъ картинъ, тамъ въ городѣ, а по лѣтамъ пріѣзжалъ съ семьей на свою виллу внизу въ долинѣ.

Этотъ донъ Рафаэль внушалъ всѣмъ уваженіе своимъ серьезнымъ видомъ; это былъ святой человѣкъ, обремененный кучей дѣтей; онъ носилъ сюртукъ, словно священническую рясу, и говорилъ слащаво, какъ монахъ, хотя это вовсе не шло къ его худому, розовому лицу, обрамленному сѣдою бородою. Въ мѣстной церкви хранился писанный имъ образъ Пречистой Богоматери, нѣжные, блестящіе тона котораго вызывали у набожныхъ людей дрожь въ ногахъ. Кромѣ того глаза этой Богоматери обладали чудеснымъ свойствомъ глядѣть прямо на того, кто смотрѣлъ на нее, и даже слѣдили за нимъ взоромъ, куда бы онъ ни отходилъ. Это было истинное чудо. He вѣрилось даже, чтобы каргина была создана славнымъ, скромнымъ господиномъ, который поднимался лѣтомъ каждое утро въ городокъ къ обѣднѣ. Какой-то англичанинъ хотѣлъ купить ее, предлагая цѣну на вѣсъ золота. Никто не видалъ этого англичанина, но всѣ только презрительно улыбались, рассказывая о его предложеніи. Такъ и продадутъ ему образъ! Пусть бѣсятся отъ злости еретики со своими милліонами! Пречистая Дѣва останется въ мѣстной церкви на зависть всему міру и преимущественно сосѣднимъ городкамъ.

Когда священникъ явился къ дону Рафаэлю, чтобы разсказать ему о сынѣ кузнеца, великій человѣкъ уже зналъ о способностяхъ ребенка. Онъ видалъ его рисунки въ городкѣ и признавалъ, что мальчикъ, повидимому, довольно талантливъ, и слѣдуетъ безусловно направить его по вѣрному пути. Затѣмъ явились къ нему кузнецъ съ сыномъ; оба смутились, очутившись на чердакѣ виллы, гдѣ донъ Рафаэль устроилъ себѣ мастерскую, и увидя вблизи баночки съ красками, палитру, кисти и полотна съ голубымъ фономъ, на которомъ намѣчались розовыя пухлыя формы херувимовъ и оцухотворенное лицо Божьей Матери.

Когда лѣто кончилось, добрый кузнецъ рѣшилъ послѣдовать совѣтамъ дона Рафаэля. Разъ художникъ такъ добръ, что согласенъ помочь мальчику, то и отецъ сдѣлаетъ со своей стороны все, чтобы не испортить его счастливой судьбы. Кузница давала ему и семьѣ средства къ жизни. Важно было только поработать еще нѣсколько лѣтъ и продержаться до конца жизни у наковальни, безъ помощника и преемника въ трудѣ. Сынъ его былъ рожденъ для важной роли въ мірѣ и стыдно было испортить его жизнь и не принять помощи отъ добраго покровителя.

Мать Маріано дѣлалась все слабѣе и болѣзненнѣе. Она горько заплакала при прощаньѣ съ сыномъ, какъ-будто главный городъ провинціи находился на краю свѣта.

– Прощай, сынокъ. He увижу я тебя больше!

И дѣйствительно Маріано не пришлось больше увидѣть безкровнаго лица матери съ большими, лишенными всякаго выраженія глазами. Оно совершенно изгладилось изъ его памяти и обратилось въ бѣлое пятно, на которомъ онъ тщетно пытался возстановить дорогія черты.

Въ городѣ его жизнь измѣнилась радикальнымъ образомъ. Онъ понялъ здѣсь, чего искали его руки, водя углемъ по бѣлымъ стѣнамъ домовъ. Тайны искусства открылись ему въ тихіе вечера, въ старомъ монастырѣ, гдѣ помѣщался провинціальный музей, въ то время, какъ донъ Рафаэль разсуждалъ съ другими господами въ профессорской комнатѣ или подписывалъ въ канцеляріи важныя бумаги.

Маріано жилъ въ домѣ своего покровителя, будучи одновременно его слугою и ученикомъ; онъ носилъ отъ него письма сеньору декану и разнымъ каноникамъ, которые гуляли со своимъ пріятелемъ маэстро или собирались у него въ домѣ. Маріано часто приходилось бывать въ пріемныхъ разныхъ монастырей и передавать черезъ густыя рѣшетки порученія отъ дона Рафаэля бѣлымъ и чернымъ тѣнямъ монахинь; узнавъ, что этотъ милый, свѣжій и привлекательный деревенскій мальчикъ собирается сдѣлаться художникомъ, монахини засыпали его массою вопросовъ подъ вліяніемъ развившагося въ одиночествѣ любопытства, угощали его черезъ турникетъ конфектами, лимономъ въ сахарѣ или иными вкусными вещами изъ монастырскихъ кладовыхъ и снабжали на прощанье здравыми совѣтами, которые звучали сквозь желѣзныя рѣшетки нѣжно и мягко.

– Будь хорошимъ мальчикомъ, Маріанито. Учись и молись. Будь хорошимъ христіаниномъ. Господь Богъ поможетъ тебѣ, и можетъ-быть ты сдѣлаешься такимъ же чуднымъ художникомъ, какъ донъ Рафаэль. Онъ, вѣдь, одинъ изъ первыхъ въ мірѣ.

Какъ смѣялся впослѣдствіи Реновалесъ надъ своею дѣтскою наивностью, заставлявшею его видѣть въ учителѣ величайшаго художника въ мірѣ! Въ классѣ, въ Академіи Художествъ, онъ возмущался всегда своими товарищами, непочтительными ребятами, выросшими на улицѣ, сыновьями разныхъ ремесленниковъ, которые бомбардировали другъ друга хлѣбомъ для стиранія рисунковъ, какъ только профессоръ повертывался къ нимъ спиной, и ненавидѣли дона Рафаэля, называя его ханжей и іезуитомъ.

Вечера Маріано проводилъ въ мастерской со своимъ учителемъ. Какъ волновался онъ, когда художникъ впервые далъ ему въ руки палитру и позволилъ писать на старомъ полотнѣ копію съ образа младенца Святого Іоанна недавно оконченнаго имъ для одной городской церкви!.. Нахмурившись отъ сильнаго напряженія, мальчикъ дѣлалъ невѣроятныя усилія, чтобы скопировать произведеніе маэстро и слушалъ въ тоже время добрые совѣты которые тотъ давалъ ему, не отрывая глазъ отъ полотна и быстро водя своею ангельскою кистью.

По словамъ дона Рафаэля, живопись должна была носить непремѣнно религіозный характеръ. Первыя картины въ мірѣ возникли подъ вліяніемъ религіи; внѣ ея жизнь отличалась лишь гадкимъ матеріализмомъ и отвратительною грѣховностью. Живопись должна была стремиться къ идеалу, къ красотѣ, создавать всегда чудные образы, воспроизводить вещи въ такомъ видѣ, какъ онѣ должны быть, а не какъ онѣ есть въ дѣйствительности, а главное стремиться вверхъ, къ небу, потому что истинная жизнь тамъ, а не здѣсь на землѣ, полной горя и слезъ. Маріано долженъ былъ перевоспитать себя, совѣтовалъ старый учитель, и искоренить въ себѣ склонность къ рисованію грубыхъ вещей, какъ напримѣръ людей такими, какъ они есть, животныхъ во всемъ ихъ грубомъ реализмѣ и пейзажей въ томъ видѣ, какъ они представлялись его глазамъ.

Надо было и самому быть идеальнымъ человѣкомъ. Многіе художники были почти святыми; только при этомъ условіи удавалось имъ изобразить небесную красоту на лицахъ своихъ мадоннъ. И бѣдный Маріано лѣзъ изъ кожи, чтобы сдѣлаться идеальнымъ человѣкомъ, и присвоить себѣ хоть обгрызочекъ тихаго, ангельскаго блаженства, окружавшаго его учителя.

Маріано знакомился постепенно съ пріемами, благодаря которымъ донъ Рафаэль создавалъ свои чудныя произведенія искусства, вызывавшія крики восторга у его пріятелей канониковъ и у богатыхъ дамъ, заказывавшихъ ему образа. Когда старый худажникъ собирался приступить къ воспроизведенію на полотнѣ Пречистой Лѣвы, постепенно наводнявшей своими изображеніями церкви и монастыри провинціи, онъ вставалъ рано утромъ и шелъ въ мастерскую, не иначе, какъ предварительно исповѣдавшись и причастившись. Онъ чувствовалъ въ себѣ внутреннюю силу и искренній подъемъ духа, а если посреди работы являлся вдругъ недостатокъ въ нихъ, то онъ снова прибѣгалъ къ обычному источнику вдохновенія.

Художникъ долженъ быть чистъ душою и тѣломъ. Донъ Рафаэль далъ обѣтъ дѣвственности, когда ему было уже за пятьдесятъ лѣтъ; конечно, это было поздновато, но запозданіе явилось отнюдь не потому, что онъ не зналъ раньше этого вѣрнаго средства достигнуть полнаго идеала небеснаго художника. Супруга его, преждевременно состарившаяся отъ безчисленныхъ родовъ и подавленная вѣрностью и тяжеловѣсною добродѣтелью мужа, сократила свои супружескія обязанности до того, что лишь молилась съ мужемъ по четкамъ и пѣла съ нимъ гимны Пресвятой Троицѣ по вечерамъ. У нихъ было нѣсколько дочерей, существованіе которыхъ лежало тяжелымъ камнемъ на совѣсти маэстро, какъ напоминаніе о постыдномъ матеріализмѣ. Но однѣ изъ нихъ уже подстриглись въ монахини, а другія собирались послѣдовать примѣру сестеръ, и ореолъ идеализма выступалъ все явственнѣе вокругъ художника по мѣрѣ того, какъ эти свидѣтельницы его грѣховности исчезали изъ дому и скрывались въ монастыряхъ, гдѣ онѣ поддерживали художественный престижъ отца.

Иной разъ маэстро оставлялъ работу въ нерѣшимости, когда Пречистая Дѣва выходила одинаковой подрядъ на нѣсколькихъ образахъ. Въ такихъ случаяхъ донъ Рафаэль говорилъ своему ученику таинственнымъ голосомъ:

– Маріано, поди скажи сеньорамъ, чтобы завтра не приходили. Я буду писать съ модели.

Мастерская оставалась въ такіе дни запертою для священниковъ и прочихъ почтенныхъ друзей маэстро. Вмѣсто нихъ тяжелою поступью являлся городовой Родригесъ, съ окуркомъ сигары подъ жесткими торчащими усами и съ саблей на боку. Онъ былъ выгнанъ съ жандармской службы за пьянство и жестокость и, оставшись безъ дѣла, обратился, по непонятному наитію въ модель для художниковъ. Набожный донъ Рафаэль, слегка трусившій Родригеса, внялъ его усиленнымъ просьбамъ и устроилъ ему мѣсто въ полиціи. Послѣ этого Родригесъ не пропускалъ ни одного удобнаго случая выразить маэстро свою бульдожью благодарность, похлопывая его своими огромными лапами по плечамъ и дыша ему въ лицо никотиномъ и алкоголемъ.

– Донъ Рафаэль! Вы – мой второй отецъ! Пуеть только попробуетъ кто-нибудь тронуть васъ, и я отрублю ему вотъ это, и то, что еще ниже.

Но мистикъ-маэстро, довольный въ глубинѣ души такимъ покровительствомъ, краснѣлъ и махалъ руками, чтобы угомонить грубое животное.

Родригесъ бросалъ свое кепи на полъ, отдавалъ Маріано тяжелое оружіе и, съ видомъ человѣка, хорошаго знающаго свои обязанности, доставалъ изъ сундука бѣлую шерстяную тунику и голубую тряпку въ видѣ плаща, накидывая обѣ себѣ на плечи ловкими, привычными руками.

Маріано глядѣлъ на него съ изумленіемъ, но безъ малѣйшаго желанія смѣяться. Это были тайны искусства, разоблаченія доступныя лишь такимъ, какъ онъ, которымъ выпадаетъ на долю счастье жить въ непосредственной близости великаго маэстро.

– Готово, Родригесъ? – нетерпѣливо спрашивалъ донъ Рафаэль.

Родригесъ выпрямлялся въ своемъ купальномъ туалетѣ, причемъ голубая тряпка свисала у него съ плечъ, складывалъ руки, какъ для молитвы, и устремлялъ жестокій взоръ въ потолокъ, не выпуская изо рта окурка, который палилъ ему усы. Маэстро нуждадся въ модели лишь для одѣянія Пречистой Дѣвы, т. е. для изученія складокъ небеснаго плаща, подъ которымъ не должно было обрисовываться рѣшительнаго ничего похожаго на округлости человѣческаго тѣла. Ему никогда не приходило въ голову мысль писать образъ Божьей Матери съ женщины; это значило, по его мнѣнію, вгіасть въ матеріализмъ, прославить бренное тѣло, призывать искушеніе. Родригесъ вполнѣ удовлетворялъ его; художникъ долженъ всегда оставаться идеалистомъ.

А модель продолжала стоять въ мистической позѣ, подъ безконечными складками голубого и бѣлаго одѣянія, изъ подъ котораго виднѣлись тупые носки сапогъ городового; гордо откинувъ назадъ сплющенную, грубую голову со щетиною на макушкѣ, она кашляла и отплевывалась изъ за дыма сигары, но не сводила глазъ съ потолка и не разъединяла рукъ, сложенныхъ въ молитвенной позѣ.

Иной разъ, утомившись отъ молчанія трудящагося маэстро и его ученика, Родригесъ начиналъ издавать мычаніе, принимавшее постепенно форму словъ и выливавшееся въ концѣ концовъ въ разсказъ о подвигахъ его героической эпохи, когда онъ былъ жандармомъ и «могъ задать здоровую трепку каждому, уплативъ за это потомъ бумаженкою». Пречистая Дѣва оживлялась при этихъ воспоминаніяхъ. Ея огромныя руки разъединялись тогда, почесываясь отъ пріятно-драчливаго зуда, изысканныя складки плаща разстраивались, глаза съ красными жилками переставали глядѣть вверхъ, и она повѣтствовала хриплымъ голосомъ о страшныхъ ударахъ палками, о людяхъ, которыхъ хватали за самыя болѣзненныя части тѣла, и которые падали на землю, корчась отъ боли, о разстрѣлѣ арестованныхъ, изображавшихся въ докладахъ бѣглецами; а для приданія пущей выразительности этой автобіографіи, повѣтствуемой съ животною гордостью, она пересыпала свой разсказъ междометіями, касавшимися самыхъ интимныхъ частей человѣческаго организма и лишенными всякаго уваженія къ первымъ персонажамъ небеснаго двора.

– Родригесъ, Родригесъ! – въ ужасѣ останавливалъ его маэстро.

– Слушаюсь, донъ Рафаэль!

Бесплатно

4 
(11 оценок)

Читать книгу: «Обнаженная»

Установите приложение, чтобы читать эту книгу бесплатно