18 января, пятница.

Опять пропущено несколько дней – отчасти из-за того, что я отправила длинное письмо Нессе⁴⁸⁶, где исчерпывающе рассказала о вещах, о которых должна была написать здесь. Но дневник мне нравится больше писем. Возможно, стоит писать романы только для нас двоих. Однако я могу вспомнить несколько событий: во вторник на ужин приходили Тойнби [Арнольд и Розалинда] и Кот.⁴⁸⁷; в тот день нам читала леди Стрэйчи – по большей части мне, так как Л. опаздывал. Она читала маски⁴⁸⁸ Бена Джонсона⁴⁸⁹, короткие, поэтому между ними леди Стрэйчи прерывалась, чтобы немного поболтать, и вечер прошел легче, чем раньше, – мне понравилось. Она рассказывала, как в школе читала все подряд и до сих пор может вспомнить любую книгу по ассоциации с местом. В 18 лет отец разрешил ей прочесть «Тома Джонса»⁴⁹⁰, полагаю, при условии, что она сохранит это в тайне. «Одним из многих» разочарований в ее жизни, сказала она, было то, что Литтон не смог получить стипендию. «Ну, его следующая книга точно не разочарует», – ответила я. Однако она считает, будто Арнольды с этим не согласятся⁴⁹¹. Ее гордость за Литтона и желание видеть его известным писателем так очевидны. Я предположила, что она хорошо относится к Тидмаршу, но, поскольку она застыла и притворилась, будто не знает, о чем речь, полагаю, по этому поводу имеет место семейный скандал. В самом деле, легко заметить, что, сталкиваясь с настоящим, она чувствует себя не в своей тарелке, проявляет консерватизм, очень нервничает и считает, что все разрушено. Но, окунаясь в прошлое, она подобных чувств не испытывает и с величайшим оживлением делится историями о прекрасных мертвых Пэттлах и Далримплах: рассказывает, как старый Пэттл выстрелил из танка и тем самым убил свою жену, которая думала, что он воскрес из мертвых, и как матросы выжали из него все соки во время плавания в Англию; каким очаровательным был Дал и при этом недостаточно хорошим человеком, чтобы выходить за него замуж; каким красивым и добрым был доктор Джексон…⁴⁹² На самом деле, она, кажется, разделила свою жизнь на две части: яркую захватывающую романтическую пьесу и плутание по серым скучным улицам, от которых уже нечего ждать. Глаза ее ввалились, зубы выпали, а слух почти пропал, но стоит заговорить о прошлом или о литературе, как в ней снова вспыхивает жизнь. Хотя литература тоже должна быть из прошлого. Она прочла нам чванливое патриотическое стихотворение «Старый путь», воскликнув, насколько оно прекрасно, и сказала, что, пока у нас есть поэт Хопвуд⁴⁹³, нет причин жаловаться. Ее патриотизм пережил все остальное. Еще остались семейные чувства и некоторые воспоминания о давно минувших днях, например: «Полагаю, ты не помнишь, как однажды встретила меня в автобусе, когда тебе было лет 10 или 11? Ты и Ванесса ехали с мамой». У нее семейный дар фантазировать. Она принесла две маленькие коробочки пастилок, завернутые в обрывки цветной бумаги, сохранившейся от каталогов магазина тканей. Она мало читает и пишет, раскладывает пасьянсы в одиночестве и, полагаю, размышляет о своем прошлом. По ее словам, это было лучшее время для жизни. Во-первых, она помнит Индию до Восстания⁴⁹⁴. «Они были прекрасными людьми, эти служащие Компании. Ваш Принцеп был одним из лучших. Представь мой ужас, когда на днях я пошла взглянуть на фотографии Дели и обнаружила, что они назвали пирс Принцепа пирсом Принцев!»⁴⁹⁵. Но разговоры об избирательном праве женщин ее мало волнуют⁴⁹⁶.

Из этого древнего мира мы вернулись в мир более молодой, чем наш собственный, если судить по датам. Но духовно Тойнби не очень молоды, хотя удивительно, что их взгляды на политику совпадают с нашими (которые все еще считаются молодыми и передовыми!). Я опрометчиво приняла это как должное, и Арнольд превзошел меня в антинационализме⁴⁹⁷, антипатриотизме⁴⁹⁸ и антимилитаризме⁴⁹⁹. В перерывах Котелянский выступал с официальным обращением из России на ломаном английском. О нем можно сказать много хорошего: он чем-то похож на русских литераторов и начинает объяснять свою душу без предисловий. Он объяснил душу Кэтрин [Мэнсфилд], но совсем не в ее пользу. Ложь и притворство КМ для него чересчур, и он не видит в ней ничего, кроме мелкого писательского таланта. Не уверена, нравится ли мне последнее заявление, но выглядит так, будто я записала его именно по этой причине. Его политические взгляды очень оригинальны: он считает, что Россия недостаточно цивилизована, чтобы извлечь выгоду из революции, но здесь, в Англии, она бы принесла огромную пользу, потому что у нас даже в самых бедных домах есть ковры и газ. Россия его почти не интересует, он не собирается туда возвращаться, предсказывает гражданскую войну весной, и ничего хорошего она ему точно не принесет. В 1905 году они уже жгли дома и резали дворян. У Розалинды, безусловно, есть свои достоинства. Она мне нравится больше Арнольда, который, однако, совершенствуется. Он, очевидно, безобиден и чувствует себя в своей стихии при обсуждении Оксфорда, о котором, однако, не может сказать ничего хорошего. Тойнби устали от Оксфорда и не собираются туда возвращаться. Арнольд и вовсе считает, что молодые люди могут жить там только в качестве студентов. Он был знаком со всеми аристократическими героями, которые нынче убиты и прославлены: с Гренфеллами⁵⁰⁰, Листером⁵⁰¹, Шоу-Стюартом⁵⁰², Асквитом⁵⁰³, – и ненавидел их. По некой причине они, должно быть, считали его бледным маленьким зверьком. Но Арнольд описал их ссоры, наглость, хорошо соображающие мозги, постоянно обеспечивавшие им стипендии, их издевательства и то, что они постоянно приносили стулья на колесиках в часовню, полную крыс, и не допускали никого в свое общество, так что в конце концов они были почти полностью подавлены колонистами, ненавидящими их в ответ. Практически сюжет романа миссис Уорд.

В среду, 16-го числа, я пошла в библиотеку и встретила Л., вернувшегося из Министерства по делам колоний, где он был в составе депутации, с которой дурно обошелся их секретарь⁵⁰⁴. Затем мы пошли в Клуб, где, конечно же, встретили Аликс и Фредегонду. Эти двое прилагают болезненные усилия для организации совместного проживания, но ни одна из них не может проявить решимость, хотя ясно, что Аликс стремится, насколько вообще способна, к компромиссу. Она ездила в Сидмут⁵⁰⁵, где ее тетя лежит парализованная и обреченная вскоре умереть. У нее подрагивает веко и шевелится одна губа, но, по мнению врачей, мыслей и чувств у пациентки больше нет. Это не сделало Аликс более или менее мрачной, хотя она, полагаю, считает подобное ниже своего благопристойного здравого смысла. Когда я уходила, Ф. позвала меня и умоляла решить за нее, должна ли она рассказать Аликс, что Джеральд против их совместного проживания, или увиливать. Я всегда говорю, что людям с короткими волосами надо говорить правду. Сегодня утром (в субботу) я узнала, что у них есть предложение насчет дома Эмбер⁵⁰⁶, которое, на мой взгляд, стоит принять, несмотря на возражения Джеральда.

В четверг, пятницу и субботу мы упорно работали, чтобы подготовить 8 страниц для печати у Макдермотта. Постоянный холод и мрак, переходящий то в дождь, то в снег. Это самый адский месяц года. Кажется, что мы застыли в грязи. В четверг вечером с нами обедал Райт⁵⁰⁷ – любезный и благовидный, но многословный человек, обращающийся за поддержкой к Л. в каждом вопросе и отказывающийся от своих взглядов, как только они начинают противоречить друг другу. Они с Л. пошли навестить Раунтри⁵⁰⁸. У меня есть свои домыслы, но углубляться в них я сейчас не могу.

21 января, понедельник.

В субботу вечером нам нужно было «посмотреть» на Ника; Барбара тоже пришла. Конечно, смотреть там особо не на что, но он настолько непритязателен, что его показ, можно сказать, прошел удовлетворительно. К тому же, у Ника приятный ирландский голос и скромные, очень незатейливые манеры, которые делают его присутствие в доме сносным. Я склонна думать, будто Барбара просто наблюдала за тем, чего мы от него добьемся. По большей части он говорил о своем магазине и устройстве пулемета Льюиса⁵⁰⁹. В Вулидже продовольственные бунты и забастовки, а гвардейцы получили приказ о готовности отправиться туда в любой момент и открыть огонь по людям, что их собственные вулиджские полки отказались бы сделать⁵¹⁰. Он все воспринимает более серьезно. На следующее утро мы долго беседовали об ирландском характере. Он восхищается Сингом⁵¹¹ и утверждает, будто слышал, как ирландцы говорят в его стиле. Они лежат на земле, болтают и не играют в игры. Они глубоко религиозны (корень всех зол в Ирландии, говорит он) и умирают счастливыми только в присутствии священника и никак иначе. Их матери постоянно пишут, чтобы узнать, были ли у сыновей пышные похороны и стоит ли крест, – для них это большой источник утешения. Я полагаю, что мягкий, серьезный и довольно тоскливый нрав, который угадывается в Нике, является ирландским, поверх чего, не в обиду ему, есть признаки глубокого восхищения великой группой «Блумсбери», ее культурой и проблемами. Например, Ник сожалеет о пропасти между тем, что он называет взглядами квакеров⁵¹² и взглядами художников, утверждая, что после войны среди молодежи будут преобладать первые. Книги он тоже цитирует всерьез. Однако Ник уехал в Хампстед, а Л. отправился в Джипси-Хилл⁵¹³ на обед с Уотерлоу, и бог знает, что его на это сподвигло, если не шахматы. Литтон пришел к чаю, остался на ужин, и около 10 часов вечера у нас обоих было чувство пересохших губ и иссякшей бодрости, как это обычно бывает после многочасовых разговоров. Но с Литтоном крайне легко и приятно. Среди прочего, он дал нам удивительный отчет о Британском сексуальном обществе⁵¹⁴, которое собирается в Хампстеде. Звучит, будто речь идет о людях третьего пола, и аудитория, похоже, выглядела именно так. Тем не менее они были удивительно откровенны: 50 человек обоего пола и разных возрастов без стыда обсуждали такие темы, как деформация пениса декана Свифта⁵¹⁵; пользуются ли кошки туалетом; онанизм; инцест. Инцест между родителем и ребенком, не осознаваемый обоими, был их главной темой, навеянной Фрейдом⁵¹⁶. Я подумываю вступить в этот клуб. Прискорбно, что цивилизация в первую очередь обсуждает карликов, калек и асексуальных людей. И только в Хампстеде им помогают. Литтон периодически выкрикивал слово «пенис» – его вклад в открытость дискуссии. Мы также обсудили будущее мира, наше сильное желание того, чтобы профессии больше не существовали, Китса, старость, гипнотизм «Блумсбери» – множество тем. Л. победил Сидни своим шахматным мастерством. Уотерлоу покидают Джипси-Хилл.

Сегодня, в понедельник, я поехала к Харрисону лечить свой сломанный зуб, а Л. в Стейнс. Филипп вернулся с вновь открывшейся раной из-за отсутствия ухода в Фоуи⁵¹⁷.

Тут меня прервали прямо перед описанием Лондона в часы заката солнца и восхода луны. Я ехала на втором этаже автобуса от Оксфорд-стрит на вокзал Виктория⁵¹⁸ и наблюдала, как пассажиры любуются этим зрелищем с тем же чувством интереса и немым вниманием, как в бельэтаже перед каким-нибудь театрализованным представлением. Весенняя ночь, голубое небо с дымкой над домами. Магазины все еще были освещены, но не фонарями, так что всюду висели полосы света. На Бонд-стрит я не сразу поняла, почему в конце улицы горит большая люстра, но оказалось, что это несколько витрин, выходящих на дорогу, с огнями на разных уровнях. На углу Гайд-парка⁵¹⁹ луч прожектора пробивался через синеву – часть спектакля на сцене, где было изумительно тихо. Меня поразила нежность этой сцены на фоне сумеречного Лондона. Дома величественно возвышались. Время от времени при появлении луны кто-нибудь отмечал возможность воздушного налета. Однако этого не произошло; ближе к ночи налетели облака.

23 января, среда.

Я вижу, что вчера забыла о дневнике, но день прошел без происшествий. Л. уехал на встречу, оставив Барбару управлять печатным станком, а я пошла прогуляться одна вдоль реки к Марбл-Хилл⁵²⁰. Мне придется взять назад свои слова про самый адский месяц года. Есть проблески рая, настолько нежного и теплого, что окно на лестнице было открыто, а я сидела у реки, наблюдая, как на воду спускают лодку, и ожидала увидеть чуть ли не почки на ивах. Вода в реке очень высокая, стремительная и желтая, что свидетельствует о половодье выше по течению. Говорят, прошел сильный дождь. Осмелюсь предположить, что это правда, но культура жизни в Лондоне такова, что со всеми пожарами, электрическим светом, подземным метро и зонтиками я действительно не уверена, обращает ли кто-нибудь внимание на погоду. Однако мы выглядываем на улицу перед сном и видим луну, очень четкую, словно отполированную, и почти полную, часов до девяти или около того, а затем, будто Господь перевернулся во сне на другой бок и случайно нажал кнопку, опускается облачная завеса, мы зеваем и крепко спим. Вчера вечером, напоив Барбару чаем, за которым теряется удовольствие от всего дня, хотя бедняжка не может вести себя лучше, а будь она еще и одаренной, ее бы точно все активно ненавидели, мы рано поужинали и провели собрание Гильдии. Выступал мистер Адамс [неизвестный], уровень которого, увы, не очень высок. Даже зная свой предмет, как в случае Адамса, ораторы не могут доходчиво объяснить его необразованным людям. Вряд ли более трех человек в зале поняли, что речь идет о кооперативах и политике. Он начал с середины и зачитывал убогие фразы из резолюций Конгресса, произнося всякие термины, например «автономный», но я не думаю, что кто-то его понял. Как обычно, Л. и я были единственными, кто говорил, за исключением миссис Лэнгстон, но едва зашел разговор о еде, как одна из женщин нарушила молчание. Она хотела бы открыть пекарню. Все они получили хлеб в конце дня и какое-то время болтали одновременно, рассказывая о том, как плохо с ними обращаются, и о своих соседях. Странно флегматичные эти женщины в большинстве своем; они сидели и наблюдали за происходящим с каким-то пассивным удовольствием и видом бледно-серых морских анемонов⁵²¹, прилипших к скалам. Но все же у них дети и домашние дела – множество оправданий, если задуматься.