– Ты как первоклашка, Ален, – усмехается нервно. – Сама подумай, бандит, держащий весь город. Будет он нежным и мягким с телкой? Пусть даже с самой красивой в городе? Такие, как он используют, а потом выбрасывают, как хлам ненужный.

– То есть, он мог убить во время ссоры?

Он кивает.

– Думаю так и было. Олька в последнее время нервная какая-то была. Два последних раза она зависала в клубе без него, с подружками. Слышал, будто она уйти от Шторма хотела. Из-за его дел криминальных ей прилетало частенько. Один раз чуть не похитили ее, благо, вовремя Белицкий подъехал, отбил девчонку. Прямо посреди дня пытались в машину ее затолкать.

Это было похоже на правду.

– А ты как к нему относишься? К Шторму?

Эд пожал плечами.

– А мне то что? Так, в целом он мужик нормальный. Хоть и бандос, но при нем в городе всегда порядок. Да и в клубе никто не трогает, работай себе, и в ус не дуй.

– А что сейчас будет? С клубом?

– Не знаю. Пока Шторма нет, вместо него Белицкий должен быть. Его вроде как из тюрьмы выпустили. Сегодня совещание провел. Команда дана одна – работать в прежнем режиме. Пока никто нас не закрывает, да и смены власти не ожидается, – он тушит сигарету.

– Если ваш брат Шторма в тюряге не пришьет…

Белицкий. Снова и снова всплывает фамилия этого мужчины. Нужно будет завтра вызвать его к себе, поговорить.

– Ладно, пора мне, – хмурится Эд, нервно переминаясь с ноги на ногу.

Мы прощаемся, после чего Эдик поднимается по ступенькам и исчезает за дверью. А я не успеваю и шагу ступить, за спиной раздается автомобильный гудок. Вздрогнув от неожиданности, оборачиваюсь.

В нескольких метрах от меня, на проезжей части останавливается черный Рейндж Ровер, за рулем которого сидит Боря. На его губах улыбка, которая когда-то казалась мне обаятельной.

– Прости, твой отец сказал мне, что ты в этом баре. Не хотел, чтобы возвращалась одна домой.

Глава 5

Всю дорогу я старательно игнорировала его. Мысли были заняты Штормом и его убитой девушкой. Боря держал обещание, не приставать и не досаждать вопросами. Но хватило мужчину до того момента, пока мы не подъехали к дому.

– Ален, я хотел позвать тебя завтра на ужин. В центре открылся новый ресторан…

– Борь, хватит, – бросаю на него резкий взгляд. – Хватит звонить, приходить, хватит осаждать меня цветами и конфетами. Я не прощу, слышишь? Я тебе сразу сказала, единственное, чего я никогда не прощу – это измена. Все кончено. И друзьями нам никогда не стать.

Он молчит. Я тянусь к ручке, но когда дергаю за нее, пытаясь открыть дверь, понимаю что та на блокировке.

– Прости, но я не могу перестать это делать, Ален. Я не могу выкинуть тебя из головы, не могу перестать волноваться и думать, как ты пойдешь одна по ночной улице.

В его голосе сквозила обида. Я прикрыла глаза.

– Борь, хватит…

– Да, я изменил тебе. Но если бы можно было вернуть время вспять.. – Кощеев кривится, опуская голову на сложенные на руле ладони.

– Я был пьян, я был не в себе. Одна ошибка, Ален.. Это, бл*ть, так жестоко, лишать человека шанса из-за одной ошибки. Ты же любила меня… по крайней мере, говорила об этом. Так почему в один день я просто перестал для тебя существовать?

Он пытается сделать меня виноватой. Прекрасно. Я уже и на это согласна, только пусть перестанет мелькать перед глазами.

– Боря. Открой. Машину.

Мужчина кривится. Но послушно разблокирует двери. Отвернувшись, смотрит в окно, сжимая руль до белых фаланг. Я не хочу с ним обсуждать это. Снова и снова окунаться в то дерьмо у меня нет никакого желания. Все в прошлом. Одна ошибка или две – мне совершенно не важно. Он предал меня. А предателям я шансов не даю.

***

Половину ночи изучала сообщения в ВК. Ничего, особенного я там не увидела. Девочка, действительно, была с характером. И судя по ее общению с подругами, у меня не возникло ощущения, будто ее тяготили отношения со Штормом. Наоборот, практически каждой собеседнице она хвалилась то новой шубкой, то поездкой на море и новым кольцом от любовника. Кто-то из подружек восторженно вздыхал и советовал ей раскрутить Шторма посильней. На новую машину и квартиру. Кто-то наоборот, говорил, что он для нее совсем не пара, и что Оля хлебнет еще горя. В ответ на такие сообщения, девушка злилась и посылала подруг к черту. Как я поняла, к моменту смерти приятельниц у нее осталось совсем мало.

Одной девочке, по всей видимости, лучшей подруге, незадолго до гибели, Данилюк писала о ссоре со Штормом. Он обидел ее. Не пришел домой ночевать, и она заподозрила его в измене. Оля писала, что хочет пожить пару дней у подруги, но та отказала.

«Мне нужно уехать. Я исчезну из города. На телефон не звони, когда смогу, выйду на связь.»

Это было последним из сообщений, датированное днем, предшествующему дню убийства.

Я выпрямилась, встала со стула, разминая затекшую шею.

Оля уехала из города, после ссоры. Шторм нашел ее, вернул. По всей видимости, она отпиралась, не желая оставаться с ним. И, будучи на эмоциях, он зарезал ее. Все сходилось. Складывалось в единый пазл. Наконец-то это дело перестало быть для меня загадкой. Прикрыла глаза, стискивая виски. Голова была тяжелой от усталости. Нужно хорошенько поспать. Посмотрев на часы, ужаснулась. Пять утра. Подъем через два часа. Просто отлично.

***

Я была на месте уже в девять утра. Дом Шторма выглядел чересчур богато и броско. Высокое четырехэтажное здание с отделкой из белого камня. Высокие кованные ворота с причудливыми узорами на верхушке. Да уж, для того, чтобы такой дом отгрохать и содержать, нужно немало средств. А когда я задумалась о том, каким путем они были заработаны, стало совсем противно. И белоснежное прекрасное творение в моих глазах вдруг превратилось в уродливое и безвкусное здание.

Спустя минут пять после моего приезда, к воротам подъехал автозак. Неподалеку был припаркован автомобиль адвоката. Поздоровавшись с Косаревым, направилась к машине.

Забравшись внутрь, устроилась на сидении, расположенном напротив клети, в которой находился Русаков. Я старалась не смотреть на него. Поздоровавшись с конвоем, принялась набирать фабулу протокола, дабы не терять время на следственном эксперименте.

Взгляд случайно скользнул по задержанному. Русаков показался мне еще выше и крупней, чем в камере. Шторм сидел, откинув голову на корпус машины, руки в браслетах были сложены перед собой. Он смотрел на меня из-под полуопущенных ресниц. Неотрывно смотрел, в упор. И взгляд его буквально сочился презрением и насмешкой.

Сердце забилось в тревоге. Также, как это было в камере, на допросе. Я вернула взгляд к бумагам, попытавшись сконцентрироваться и сбросить стойкое ощущение страха. Но ничего не помогало. Руки дрожали, стали ледяными. Меня раздражал его пристальный взгляд.

– Может, вы прекратите это делать?

Я не выдержала первой. Подняла глаза на мужчину. Уголок его губ слегка дернулся вверх, в наглой, ехидной улыбке. Он был другим сейчас. В камере во время допроса Шторм выглядел враждебно, но чувствовалось, что ему больно. А сейчас… он будто был хозяином положения. И этот его надменный взгляд заставлял меня нервничать.

– А ты ведь внучка Романова, – процедил сквозь зубы имя моего деда. – Старый лис так мечтал посадить меня… – смеется. – А я то думаю, лицо знакомое.. Теперь ясно в кого ты такая с*чка…

Я была не готова к его нападкам. Удивленная осведомленностью Русакова, лишь опустила взгляд на бумаги и продолжила делать записи.

– Эй, ты, за разговором следи! – рыкнул один из конвоиров, ударив по решетке дубинкой.

А Русакову хоть бы хны. Продолжает улыбаться, раздражая меня пристальным взглядом. И я вдруг понимаю, что ни секунды больше не смогу находиться здесь.

– Выводите подозреваемого. Через пять минут начинаем.

Собрав документы, буквально пулей вылетаю из машины. Вдыхаю воздух, наполняя свежестью легкие и голову. Не знаю, почему я так реагирую на слова этого бандита. Почему они так задели меня? Нет. Не в словах дело. Я много гадостей слышала в свой адрес и научилась пропускать все мимо ушей. Но его взгляд надменный, смеющийся. Мерзко так от него, до внутренней дрожи пробирает.

– Алена Валентиновна, – ко мне подошел его адвокат. Удивительно, как сильно мужчина отличался от своего подзащитного. Как я поняла, Косарев знает Русакова не первый год.

– Мы не могли бы начать? У меня судебное заседание в двенадцать. Боюсь не успеть.

Я кивнула. Подошла к воротам, прижимая к груди папку с документами. Сделав глубокий вдох, приготовилась к новым колкостям и гадостям. Я не должна реагировать на его нападки. Мне нужно выбить из Русакова показания. Самой. Иначе у меня будут проблемы.

Я как раз открывала ворота ключом, когда раздался звук открываемой двери и лязг наручников. Обернувшись, застыла, не в силах отвести взгляд. Конвоир, отстегнув одну руку Шторма, пристегивал браслеты к своей.

Русаков стоял неподвижно. Ветер трепал его русые волосы. В прищуренном взгляде мужчины не было ни одной эмоции. Холод и темнота.

В очередной раз отметила, насколько он был огромным. Подумать только, вооруженный до зубов мент проигрывал совершенно безоружному заключенному. От Русакова такая мощь исходила, она резонировала невидимыми волнами от всех окружающих нас поверхностей. Сам воздух с появлением Русакова стал более густым и тяжелым. Мне кажется, если бы Шторм захотел, полицейский мог от одного только взгляда поскользнуться и упасть.

– Ну и на кой х*р ты меня сюда привела? – вырвал из размышлений его надменный тон.

Русаков смотрел на дом так, словно это совершенно незнакомое ему здание. Я бросила взгляд на Косарева. Адвокат нервничал. Мужчина понимал, что своим поведением Шторм сам себе копает яму. Но сказать ему что-то против он боялся.

Мне и самой было не по себе. Несмотря на окружающую нас охрану в лице конвоиров, я чувствовала себя маленькой напуганной мушкой, пойманной огромный ядовитым пауком. Русаков стоял в паре шагов от меня. И даже на таком расстоянии я не могла собрать себя воедино. Он словно разбирал меня по частям, выворачивал наизнанку и путал мысли. И все это делал одним только присутствием рядом.

– Мы находимся во дворе дома, принадлежащего вам. Здесь нашли тело убитой Ольги Данилюк, – произношу, прочищая горло. – Вы должны рассказать о том, что здесь произошло.

Он смеется. Смотрит на меня в упор, растянув губы в улыбке.

– Ты уверена? У меня другая идея, следачка… Везешь меня обратно в камеру и отказываешься от дела.

Конвоиры переглядываются между собой. Представляю, как я выгляжу в их глазах. И меня вдруг накрывает. Какого черта он тратит мое время?! Почему в ответ на уважительное отношение я получаю агрессию и оскорбления?!

Подхожу к нему вплотную. Задрав голову, смотрю в его глаза точно также, как несколько минут назад это делал он.

– У тебя забыла спросить, что мне делать, – рычу сквозь зубы. Он замирает, ошеломленный такой переменой во мне.

– А тепер,ь послушай меня. Если не будешь содействовать, я посажу тебя в пресс хату, и уже к ночи у тебя будет только два выхода. Либо сознаться, либо сдохнуть отвратительно-позорной смертью. Выбирай, Русаков. Как ты собираешься провести ближайшие месяцы.

Когда я произнесла это и замолкла, поняла, что меня трясет. Противно от собственных слов. Это был блеф, и я ненавидела себя за сказанное, но Шторм не оставил мне выбора.

Уголок его губ дрогнул, приподнявшись в намеке на улыбку. От нее кровь в венах застыла.

– Ты думаешь, я боюсь кого-то? – шепотом, чтобы только я могла услышать. Ветер уносил его слова подальше от окружающих нас людей.

– Маленькая, глупая следачка, – процедил с презрением. Наклонившись ближе, в глаза мои посмотрел. – Сойди с пути. А еще лучше, передай это дело Дробину. Только ему я расскажу все как есть.

– И чем же Дробин отличается от меня? – произношу со злостью.

– Я уничтожу его. И это принесет мне огромный кайф. А на тебя мне пох*р, Романова. Даже если я тебя с особой жесткостью разделаю, у меня даже не встанет.

Его слова будто нож под ребра. И смотрит так с ехидством, проворачивая его. Разве может быть столько ненависти в одном человеке? Разве должно быть так, чтобы власть была в руках жестокого мужчины, подобного Шторму? Скольким людям он жизни сгубил за время своей деятельности? Скольких продажных крыс в органах подкупил и заставил закрывать глаза на свои преступления? Он ведь не боится ничего. Словно знает, что есть у него сильная рука, способная вытянуть даже со дна Марианской впадины.

Ничего ему не отвечаю. Открыв ворота, поднимаюсь по ступенькам крыльца. Ключи в моей руке жгут кожу. Или это его внимательный взгляд?

Распахнув входную дверь, прохожу внутрь и зову конвоиров за собой. Мужчины заводят Русакова, и мы останавливаемся посреди гостиной.

Осмотревшись, отмечаю про себя идеальную чистоту в доме. Наверняка, здесь трудятся около десятка домработниц.

– Где началась ссора? – задаю вопрос в лоб.

Замечаю то, как поменялся Русаков. Как только мы зашли в его дом, он присмирел, стал тихим.

– Ссора?

Он хмурится недоумевающе. А я достаю бумаги и демонстрирую ему распечатку переписки Ольги с подругой.

Шторм внимательно изучает записи. Его лицо – каменная маска.

– Ольга написала подруге, что хочет сбежать, что боится вас. Вы поссорились, ревновали ее? Что происходило между вами?

Он напряжен. Пальцы его так сильно впиваются в бумагу, что на фалангах выступают белые пятна. Его челюсти стиснуты, на лбу залегли морщины. Но когда мужчина поднимает ко мне взгляд, в нем уже нет никаких эмоций. Снова чистая надменность и высокомерие.

– Хорошо, я расскажу тебе, – выдыхает устало. – Все началось в ванной.

Не верю в его податливость, но мне нужно и дальше выводить Шторма на эмоции. Нужно пробить эту крепкую стену, которую он возвел перед собой. Я хочу знать правду, и он даст мне ее. Русаков – далеко не робот, хотя очень хочет таковым казаться.

Я делаю знак конвоиру отрыть дверь в указанную комнату. Пока записываю данные в протокол, чувствую на себе взгляд Русакова. Под кожу мне забирается, в мыслях моих копошиться, в чувствах. Рассматривает меня будто диковинку.

– Илья, выйди, – командует адвокату, переступая порог комнаты.

Я молча наблюдаю за тем, как адвокат послушно покидает дом. Впервые такое вижу. Обычно подследственные цепляются за защиту так, будто пятилетние дети за родительский подол, не желая оставаться одни. А тут такое хладнокровие и наплевательство.

Несмотря на достаточно большие размеры комнаты, в присутствии Русакова она кажется мне конурой. Шторм буквально закрывает собой свет, заполоняет все пространство. Конвоир стоит с другой стороны от него, и чтобы поместиться, я вынуждена прижаться к правому боку Шторма.

Мне жутко неуютно. И воздух. Он до последнего кубического сантметра пропитан Штормом. Его аромат такой необычный, не похожий ни на что. Нет. Это не парфюм. Русаков сидит в СИЗО, где из всей косметики доступно только хозяйственное мыло. Его кожа. Она имеет свой индивидуальный запах. И это не что-то сладкое или модное, чем пахнут красивые и привлекательные парни на дорогих тачках. Нет. Это сложное сплетение различных запахов и явлений. Я чувствую аромат грозового неба, когда воздух сгущается, когда в нем повисает некая тревожность, ожидание скорейшего ненастья. И в то же время Русаков пахнет чем-то уютным, крепким, сильным. И странно, что сила эта кажется не деструктивной, а как раз наоборот.

– Алена Валентиновна, – слышу голос конвоира. Вздрагиваю, понимая, что меня поймали с поличным. Русаков молча смотрит на меня сверху вниз. Снова ведет себя так, будто здесь все ему обязаны.

– Вы ссорились, – произношу, прочистив горло.

Он кивает головой. В каждом его движении и слове легкий оттенок лени, неспешности.

– Она кричала, что не хочет меня знать, – голос хриплый. – И что я грубое животное. Еще говорила, что ненавидит меня, и что я больше ее не увижу…

Я записываю каждое слово. Стараюсь не чувствовать, не анализировать его действий. Пока мне нужны сухие факты.

– И что сделали вы? – поднимаю на него глаза, закончив с документом.

А он все это время наблюдает за мной. Взгляд прищуренный, голова немного набок наклонена. Смотрит, выжидает. Будто не об Ольге говорит, будто обо мне. Мне это не нравится. Я не могу понять, чего он пытается добиться, и от этого нервная дрожь бьет по телу.

– Я был зол, хотел успокоиться. Сказал ей, чтобы проваливала в свою комнату, а сам ушел в кабинет. Выпил.

– А потом?

– Потом, – усмешка. Проводит тыльной стороной ладони по губам. – Я долго курил у окна. Хотел, чтобы она успокоилась, – произносит это и замолкает. Вдруг глаза поднимает к задернутому шторами окну.

– А самое обидное, знаешь что? – возвращает ко мне взгляд.

Я молчу.

– Я никогда ей не изменял, – усмехается. – Ни одной бабы с тех пор как она моей стала… Оля часто кидала мне в рожу предъявы. Она была вспыльчивой, и сначала говорила, а потом думала…

– Дальше. Что вы делали после?

– Вот здесь, – он подошел к ванной, на бортик указал.

– Я в комнату зашел, а она голая, – взгляд его хитрый, довольный по мне скользит. – Капли стекали по ее коже так, словно конденсат по прозрачной бутылке колы в жару. Она ведь такая же сладкая была, и вкус ее как у шипучки. Голову сносило напрочь, с первого глотка.

– Русаков! – прорычала. А у него глаза буквально в секунду тьмой заполонило. Резкий толчок, и конвоир больше не в комнате. Шторм резко хлопает дверью, но ее не дает закрыть только цепочка от наручников.

– Что ты делаешь?! – рычу на него, а сама боюсь до чертиков. Конвоир пытается вытолкать дверь, а Русаков всей массой на нее наваливается и улыбается, нагло пожирая меня глазами.

–Ты просила, я говорю, – резкий выпад руки, он хватает меня за шею и к себе тянет. Не успеваю опомниться, как оказываюсь в его хватке. Его лицо так близко. Я чувствую дыхание его кожи на своей. Меня лихорадит. Я слышу крики конвоиров, они собираются использовать оружие и ждут моей команды. Но, отчего-то, я ее не даю....

– Трах*л я ее, а она любила это дело, – его губы у моего виска. Чувствую, как ноздрями запах мой вдыхает, сильней стискивая пальцами мою шею.

– Порой казалось только из-за этого скандал закатывает. Жадной была, горячей как сам ад, – хрипло, без конца касаясь меня то подбородком, то кончиком носа.

Прикрываю глаза, понимая, что проиграла. Он не скажет ни слова. С первой минуты он просто издевался надо мной.