Глава 4 яд аспидов на губах их

Рабилон встречал стылыми холодами. Северные края, чего от них ждать путного. Город укрылся от чужих глаз в диком лесу, который уже успел нарядиться в праздничные белые одежды: пышные комья снега, налипшие на ветки, придавали деревьям чудесный и немного торжественный вид. Холодное безмолвие поприветствовало странников, внезапно очутившихся на заснеженной поляне. Секунду назад их не было, но вот восемь мужчин словно бы материализовались из снега и теперь стояли, немного удивленно и растерянно озираясь по сторонам. Заприметивший незнакомцев русак во весь опор помчался прочь, шелестя опавшими ветками.

– Вот мы и дома, – улыбнувшись, произнес Аркус, с удовольствием ощущая, как изо рта выходит пар. Ему уже порядком надоел жаркий климат; как славно, что Вингардио хоть здесь решил не вмешиваться в естественный ход природы и оставил все как есть. – Только где же сами постройки?

Естествознатели переместились на окраину города, желая пешком обойти его вдоль и поперек. Однако теперь мужчины начали сомневаться в правильности принятого решения. Призрачные дома исчезли, оставив после себя лишь безмолвный еловый лес, хранивший тайны.

– Прогуляемся? – весело подмигнул Троний, желая разрядить обстановку. Каждого из них охватило сейчас смутное волнение, но вот чем оно было вызвано? Боялись ли они увидеть вместо города одни развалины? Страшились встретиться со своим заклятым врагом Вингардио? Сложно сказать. Подобно тому как мороз сковал деревья в белый плен, также и их сердца погрузились в томительную тревогу.

Они нерешительно побрели в сторону центральной площади Рабилона, туда, где когда-то гордо возвышалась библиотека со свитками.

Нороган задумчиво глядел по сторонам; он все никак не мог выкинуть из головы прекрасное лицо Павлии, которое словно бы навеки отпечаталось в его мыслях. Кто-то робко тронул его за рукав соболиного полушубка. Доланд.

– Невесело тут, да? – тихо и как-то неловко произнес его друг.

Нороган небрежно пожал плечами.

– А чего ты хотел, дружище, ведь была война. Нам еще здорово повезет, если мы встретим кого-то живого из естествознателей.

– На самом деле я не очень хотел в Рабилон. Но Ирионус сам меня попросил, – вдруг откровенно признался Доланд.

Нороган хмыкнул, взглянув на приятеля. Доланд был выше его ростом, и ему приходилось закидывать голову, чтобы посмотреть тому в глаза. Он и сам был довольно высоким, но друг перещеголял его даже в подобной малости.

– Отчего же ты не хотел? Все лучше, чем бегать от приспешников Вингардио.

– Меня вовсе не радует мысль о том, что я оставил Павлию в полном одиночестве.

«Меня тоже» – пронеслось в голове у Норогана, но он благоразумно промолчал.

– Она – это все, что у меня есть, понимаешь? Боюсь, если со мной приключится беда, то что станет с ней? У меня дурные предчувствия. Хоть война и закончилась, чудится мне, что хорошего ждать нечего.

– Не думал, что ты суеверен, друг мой, – улыбнулся Нороган, внутри себя недоумевая страхам приятеля.

– Да, ты прав, зачем беду накликивать? Просто я хотел сказать… Если вдруг что случится, присмотри за ней, ладно?

«Они что, издеваются надо мной?» – с глухим раздражением подумал Нороган. «Жена просит за мужа, муж за жену… Будто разом в могилу собрались!»

– Ладно? – с напором повторил Доланд, положив ему руку на плечо. Нороган поморщился и отодвинулся в сторону – ему показалось, будто ладонь приятеля весит несколько пудов. Как и ответственность, которую они оба водрузили ему на плечи.

– Да, да, – досадливо отвечал он. – Только все будет хорошо, помяни мое слово.

***

Наверное, он был прав. По крайней мере, Рабилон не представлял для путников ни малейшей опасности, ибо казался совершенно пустынным, холодным и безразличным. Все естествознатели, ранее населявшие здешние края, разбрелись по разным сторонам света, библиотека была разрушена, главные улицы пустовали.

– И он хотел, чтобы мы тут слонялись целый год, как бродячие псы без крова над головой! – возмущался коренастый Керт. Он не обнаружил собственного дома, что повергло его в особенно мрачное расположение духа. Да и остальным было невесело. Густо пошел снег, погружая уцелевшие фундаменты в белесую дымку.

– Будем ночевать здесь? – уныло поинтересовался Троний, оглядываясь на остальных. – Или вернемся в Шуханер?

– Мы не выполнили задания, – твердо возразил правильный Доланд. В отличие от остальных у него одного имелось больше причин поскорее вернуться, но при этом он предпочитал в точности исполнять волю предводителя.

– Он прав, – поддержал приятеля Нороган, который, впрочем, руководствовался совсем иными причинами. – Мы пришли сюда не для праздной прогулки.

– Что ж, тогда найдем более-менее сносную хату и сотворим над ней защитный купол от снега. Эти белые осы действуют мне на нервы!

Они вновь направились к лесу, надеясь найти там уцелевшие постройки. Были бы стены, а взамен крыши они совместными усилиями что-нибудь придумают.

Их ожидания оправдались – в самом деле перед ними показался жилой дом. Стоял этот доходяга у самого леса, на тощих сваях, однако одна сторона его от времени осела, что придавало постройке унылый и чахлый вид. Будто хромой без костыля, мрачно возвышался он на опушке; из оконца, где недоставало стекол, горел мягкий свет, а из трубы гостеприимно чадил дымок.

– Кто-то из деревенских, что ли, облюбовал местечко? – с сомнением пробормотал Керт. Он подумал так, ибо дом дышал на ладан и, казалось, вот-вот должен обрушиться. Естествознатель бы уж точно догадался, как привести его в порядок. Однако вероятность того, что здесь жил обычный человек, тоже сводилась к минимуму; разве что отшельники будут селиться так далеко от людей.

Но в ночной пурге и подобная развалюха выглядела уютной, посему мужчины, недолго думая, постучались в дверь. Им тут же отворили, словно хозяин наперед знал, что к нему пожалуют гости. Впрочем, дверь изнутри еще закрывалась цепочкой, поэтому она лишь слегка приоткрылась, показав гостям владельца избушки.

Довольно благообразный мужчина с фартуком поверх одежды, невысокий, с бородой, начинавшейся под самыми глазами, немного унылый и на вид вполне походивший на какого-нибудь лесничего или дровосека. У него было доброе морщинистое лицо, которое, однако, при виде всей их компании омрачилось печалью.

– Если желаете на постоялый двор, то мы нынче не принимаем гостей, – отрезал он и многозначительно покосился на цепочку, придерживающую дверь.

– Мы естествознатели, – решил играть в открытую Керт. – Пришли в Рабилон, чтобы узнать, уцелел ли кто после войны.

Эта фраза подействовала на мужчину волшебным образом, ибо он живо снял цепочку и распахнул дверь так сильно, что добрая половина снега засыпалась на порог.

– Естествознатели! Превосходно! Да ведь и я тоже, он самый!

Затем мужчина вдруг о чем-то вспомнил, резво прикрыл дверь и повесил цепочку, так и не пропустив никого в свое логово.

– А вы те? Или эти? – туманно поинтересовался чудной хозяин, краснея от неудобства. Очевидно, он желал выспросить у гостей, на чьей стороне они воевали, но сделал это весьма неуклюжим образом.

– Уже не осталось никаких сторон, – насмешливо возразил Нороган. Его юное выразительное лицо внушило хозяину больше доверия, нежели бородатое и суровое – Керта, поэтому он все-таки решился пропустить незваных гостей в дом.

– Вы правы, очень правы, батюшки мои, – странно выразился он. – Но вы не сказали «именем Вингардио», стало быть воевали на той же стороне, что и я. Значит нам с вами по пути будет. Заходите, гости дорогие, но не серчайте – из угощений у меня только жареная медвежья печенка.

Они вошли в покосившуюся избушку; внутри она оказалась не многим лучше, чем снаружи. Повсюду неопрятно валялась солома, над облупившейся печью трудолюбивый паук сплел целые занавеси паутины, а по потолку шныряли шустрые тараканы. Впрочем, в камине весело трещали поленца, сытно пахло горячей едой, а в обеденном зале было весьма недурно натоплено. Над камином висело облезлое чучело – устрашающая морда медведя.

– Я недавно здесь, – попытался оправдаться хозяин. – Меня зовут Пришаил. Воевал я за нашего господина, Ирионуса то есть. Знания свои мне удалось сохранить, как и моим приятелям; вместе мы вернулись в Рабилон, да не застали тут никого. Город разрушен, библиотека сгорела. Я сказал, что знания сохранил, только я и раньше не больно-то был умелый. Огонек из ладони я, пожалуй, разожгу, но вот на что-то большее, увы, не способен.

Эти слова весьма красноречиво объясняли тот факт, почему хата находится в столь запущенном состоянии.

– Значит в Рабилоне еще есть естествознатели? – живо поинтересовался Доланд.

Хозяин странно вздрогнул и уставился на камин. Только сейчас Нороган заметил, что у него очень круглые выпуклые глаза с отвратительно-короткими красными веками, как у хищной птицы.

– Со мной пришли мои друзья, – медленно начал он, словно язык его обратился в кусок дерева. – Но их больше нет. Они погибли. Мне страшно говорить об этом, ибо смерть их произошла весьма таинственным и даже, если хотите, сверхъестественным образом.

Естествознатели молча переглянулись. Семь рослых здоровых мужчин, обладавших силой единорогов и умевших держать в руках оружие; всем вместе им не пристало бояться. Однако ветхая полуживая лачуга, расположенная на самом отшибе некогда процветающего города, мрачные завывания вьюги за окном, жалкий вид маленького человечка перед ними – испуганного, чуть сгорбившегося, со своими блеклыми птичьими глазами с короткими веками, – все вышеперечисленное производило если не страх, то весьма неприятное гнетущее впечатление. Признаться, само слово «сверхъестественное» для иного человека, даже для заядлого материалиста, порой может показаться весьма жутким.

– Что же случилось? – рассудительным голосом поинтересовался Доланд, и Нороган в сердце своем позавидовал невозмутимости приятеля.

– Не знаю… Кажется, будто естествознатели нынче кому-то сильно мешают… На нашего брата открыли охоту.

– Да с чего вы это взяли? – раздраженно буркнул Керт. – Кому бы это понадобилось? Вингардио был нашим единственным врагом.

– Я убежден, что вовсе не Вингардио стоит за всеми мрачным делами. Он лишился силы, как и другие. Сохранивших знание не так уж и много; подозреваю, это все люди из противоположного лагеря, вроде нас, так или иначе находившихся в подземных темницах, когда единороги забрали силу и память о ней. Да, нас осталось очень мало, но кому-то и этого недостаточно. Нас хотят истребить с лица земли. С моими друзьями мы хотели воскресить Рабилон, поднять его из руин, возможно, отыскать других естествознателей. Но потом они стали погибать, один за другим, от странной, не поддающейся объяснению и лечению хвори.

– Что же это за хворь? – вновь нетерпеливо перебил его Керт. – И неужели нельзя было вылечить ее, используя наши умения?

Хозяин огорченно покачал головой.

– Увы, никак нельзя. Они просто неожиданно умерли и все. А возвращать из могилы даже мы со своими способностями не умеем. Я тоже хотел уходить отсюда, да вот удерживает меня мальчишка один. Нашел я его по пути сюда, разбойники напали на его повозку, всю семью убили. Я решил взять отрока под свое крыло: детей у меня нет, да и стар я уже для подобных дел. Нольсом зову парня. Бедняга родом из этих краев; он все надеется, что сюда родители придут, да заберут его. Умоляет меня, в слезах бьется, чтобы мы подождали еще чуток, не уходили отсюда. Я и ведусь, старый дурак, хоть смерть уже подкралась к моей хате. Один я остался. Впрочем, раз вы пришли, может полегче будет? Вместе-то мы уж как-нибудь решим, что здесь творится, раскроем тайну гибели моих друзей?

Гости в полном молчании принялись за трапезу. Рассказ хозяина отнюдь не внушал ободрения, а напротив вселял страх.

– А почему вы непременно уверены, что за этими смертями кто-то стоит? – вдруг спросил Доланд, запивая медвежью печенку талой водой.

Господин Пришаил с упрямой непоколебимостью в голосе ответил:

– А то как же. Когда смерть странно приходит, за этим всегда кто-то стоит. Говорю же, здоровые они были, молодые. И вдруг один за другим, как серпом скошенные. Произошедшее с моими друзьями напоминает мне другое загадочное дело…

Случилось это во времена давние, еще довоенные. Знал я славного человека, который, впрочем, всегда поддерживал Вингардио. Драгомысом его звали. Он служил чистильщиком леса, то есть отлавливал естествознателей, не желавших жить по законам Вингардио. Устранял нарушителей, тех, кто использовал силу в корыстных целях и забавлялся на простых людях. Так вот в одном из подобных походов он нашел свою погибель. Умер также (со слов приятеля), быстро и без видимой на то причины. И исцелить его уже никак не удалось. Я знал эту историю и всегда над ней недоумевал, а теперь вдруг и со мной стало приключаться нечто подобное. Одно только меня волнует, если за всем стоит какой-то конкретный враг, то кто же он?

– Мы уже настолько привыкли видеть врагами друг друга, – начал Доланд задумчиво, – что позабыли, для чего единорог однажды вручил силу человеку.

– Я и не знал этого никогда, – удивленно ответил хозяин.

– Ирионус рассказывал мне как-то. Он слышал эту историю от самого Вингардио, так как был его ближайшим учеником. Силу нам дали для борьбы с некими нематериальными сущностями, Тенями, кажется. Но естествознатели предпочли воевать друг с другом за власть.

Хозяин с сомнением покачал головой.

– Да разве есть что-то в нашем мире нематериальное? Я слабо в это верю. Впрочем, оттого и сила моя невелика. Я никогда не был особенно способным к естествознательству. Сложно быть истинным мастером в той области, где у тебя мало веры.

– Тени вселяются в людей. Единственно мы можем их остановить. Только естествознатели. Возможно, Тени потому и охотятся на нас. Чтобы их ничто не остановило. Иногда я думаю, что и войну между естествознателями затеяли они сами, —ответил Доланд. – А теперь нас так мало осталось, что и расправиться с нами не составит особого труда.

– Да, да, – эхом отозвался хозяин, мелко подрагивая короткими веками.

Они еще немного посидели за столом, с наслаждением отогревая замерзшие конечности. Но вдруг к ним забежал мальчишка, очевидно, тот самый Нольс, о котором упоминал хозяин. Выглядел он испуганным и косился на всех волком, исподлобья; маленький, злобный звереныш. Отчего-то Нороган подумал о волчонке, когда смотрел на его бледное вострое лицо.

– Чего дичишься-то, а, Нольс? – добродушно промолвил господин Пришаил, желая рукой потрепать мальчика по голове. Но тот неожиданно взбрыкнул, отбежал, и удобно устроившись возле печки, принялся таращиться на гостей своими большущими глазищами.

– Маленький еще, – неловко извинился за него хозяин.

Нороган, порывшись в кармане, достал лакомство – мятный сусальный единорог на палочке. Естествознатель частенько прибегал к подобному средству, когда планировал очередное свидание с хорошенькой дамой, ведь те, как известно, скверных запахов не переносят. Нороган не без некоторого любопытства протянул мальчишке единорога: ему хотелось проверить, можно ли подчинить себе это дикое существо. Нольс схватил подарок, с минуту смотрел на него, поворачивая в руке и так и сяк, а затем робко взглянул дарителю прямо в глаза и трогательно вымолвил:

– Спасибо, господин.

Голос его был немного с хрипотцой, но дрожал и прерывался, будто парень чрезвычайно волновался.

Ужин закончился, и их поселили в разные комнаты. Хата только издали казалась избушкой, внутри же было довольно места на всех. Хозяин с мальчишкой предпочли спать на разогретой печи.

Нороган долго не мог уснуть: он все думал о таинственных смертях, а также и о том, что на естествознателей кто-то охотится. Удивительное дело, их самих уже почти не осталось, единороги ведь забрали силу. Но вот тем не менее, кому-то же они понадобились? Неужели Доланд прав по поводу Теней? Нороган был скептиком по жизни и верить в сверхъестественное не собирался. Скорее всего старик ошибся, а его друзья сгинули сами по себе, от болезни или еще чего. Человек – удивительно слабое и неприспособленное существо. Впрочем, про себя Нороган так не думал.

Он уже засыпал, когда его ухо уловило странный шелест сена неподалеку.

Нороган резко вскочил – военные привычки давали о себе знать. К своему огромному удивлению при жиденьком свете огарка свечи он увидел перед собой бледное лицо Нольса. Мальчик выглядел совсем испуганным: над верхней губой у него полоской проступил пот, а большие глаза смотрели боязливо.

– Тебе чего? – хриплым голосом произнес Нороган, ловя себя на мысли о том, что не в силах оторваться от этого бледного, словно вырезанного из воска лица.