После увольнения из «Гупиль и К^о» Винсент отправляется в Рамсгейт, близ Лондона, чтобы занять должность помощника учителя в школе-интернате для мальчиков под руководством Уильяма Стокса. После месяца на испытательном сроке ему позволяют остаться, однако без жалованья. Вскоре школа переезжает в Айлворт. В июле Винсент переходит на службу в другую школу в Айлворте, которой руководит методистский священник Томас Слейд-Джонс. Письма брату, относящиеся к этому периоду, становятся значительно длиннее и полны явных и скрытых отсылок к библейским текстам, помимо которых Винсент увлеченно читает и цитирует литературу, подходящую его нынешнему настроению: романы «Сцены из жизни духовенства» и «Феликс Холт» писательницы Джордж Элиот, «Путь паломника» Джона Беньяна и трактат Фомы Кемпийского «О подражании Христу».

Винсент вдохновлен представившейся ему возможностью подготовить и прочесть проповедь; затем на общественных началах Винсент некоторое время проповедует в церкви Тернем-Грин и преподает в воскресной школе при ней. На семейном совете во время рождественских каникул решено, что, поскольку перспективы, открывающиеся перед ним в Англии, незавидны, Винсенту будет лучше вернуться в Нидерланды.

075 (—). Теодорусу Ван Гогу и Анне Ван Гог-Карбентус. Рамсгейт, понедельник, 17 апреля 1876

Хорошо добрался. Интернат, 24 мальчика. Полагаю, это славно. Всем поклон.

В. В. Г.

076 (60). Теодорусу Ван Гогу и Анне Ван Гог-Карбентус. Рамсгейт, понедельник, 17 апреля 1876

Рамсгейт, 17 апреля [1876]

Дорогие папа и мама,

вы уже, должно быть, получили телеграмму, но наверняка хотели бы услышать подробности. В вагоне я написал кое-что и посылаю это вам, чтобы вы знали, как я провел время в поездке.

Пятница

Сегодня мы хотим быть вместе. Что важнее: радость от новой встречи или грусть прощания?

Мы уже не раз прощались друг с другом; в этот раз грусти было больше, чем раньше, с обеих сторон, но и бесстрашия тоже благодаря более твердой вере, более сильной потребности в благословении. И разве не сопереживала нам природа? Пару часов назад было очень пасмурно и довольно промозгло.

Теперь я смотрю на бескрайние луга: там все замерло, солнце садится за серыми облаками, покрывая золотым маревом землю. В эти первые часы после прощания – которые вы проведете в церкви, а я на вокзале и в поезде – мы так скучаем друг по другу и так много думаем об остальных: о Тео и Анне и о прочих сестрах и братьях.

Мы только что проехали Зевенберген, и я вспомнил тот день, когда вы привезли меня туда, и как я, стоя на крыльце господина Провили, смотрел вслед вашей повозке, уезжавшей по мокрой дороге. А потом тот вечер, когда мой отец впервые приехал меня навестить. И тот первый приезд домой на Рождество.

Суббота и воскресенье

На корабле я очень много думал об Анне, все напоминало мне о нашем с ней совместном путешествии.

Погода была ясная, и Маас был невероятно красив и еще вид дюн с моря – белых, сверкавших на солнце. Последним, что я увидел в Голландии, стала маленькая серая колокольня.

Время до заката я провел на палубе, но потом стало немного холодно и промозгло.

На следующее утро, в поезде, что шел из Хариджа в Лондон, я любовался черными пашнями в предрассветных сумерках и зелеными лугами с овцами и ягнятами; там и сям виднелись живые колючие изгороди, было и несколько больших дубов с темными ветками и покрытыми серым мхом стволами. На тускло-голубом небе оставалось несколько звезд, над горизонтом тянулась полоса серых облаков. Еще до того, как взошло солнце, я услышал пение жаворонка.

Когда мы прибыли на последнюю перед Лондоном станцию, взошло солнце. Полоса серых облаков исчезла, и появилось солнце, такое простое и невероятно большое – настоящее пасхальное светило. Трава блестела от росы и ночных заморозков.

Но все же мне больше по сердцу тот серый час, когда мы прощались друг с другом.

В субботу днем я оставался на палубе, пока солнце не зашло. Всюду, куда бы ни падал взгляд, вода была темно-синей, а волны – довольно высокими, с белыми барашками. Берег уже пропал из виду. Небо было голубым, чистым и без единого облачка.

Заходящее солнце отбрасывало полоску блестящего света на воду.

Это было грандиозное и величественное зрелище, но все же более простые, тихие вещи поражают гораздо глубже: сейчас я невольно вздрогнул, вспомнив ночь в душной каюте, с курящими и поющими пассажирами.

Поезд из Лондона в Рамсгейт отправлялся через 2 часа после моего прибытия. Дорога заняла еще примерно 4¹/₂ часа. Это был живописный путь, кроме того, часть его проходила по холмистой местности. Внизу холмы покрыты редкой травой, а наверху – дубовыми лесами. Очень напоминает наши дюны. Между холмами расположилась деревня с серой церковью, которая поросла плющом, как и большинство домов. Фруктовые сады были в цвету, небо было голубым, с серыми и белыми облаками.

Мы также проезжали мимо Кентербери, города, где осталось много средневековых зданий, особенно великолепна там церковь в окружении вязов. Раньше мне попадались картины с видами этого города.

Как вы можете представить, задолго до прибытия я уже сидел у окна, высматривая Рамсгейт.

Около часа я прибыл к мистеру Стоксу. Его не было на месте, но он вернется сегодня вечером. Пока он отсутствует, его заменяет сын (ему 23 года, я полагаю), школьный учитель из Лондона. Миссис Стокс я встретил днем за обедом. Здесь 24 мальчика от десяти до четырнадцати лет. (Было приятно смотреть, как эти 24 мальчика едят.)

Итак, школа невелика. Окно выходит на море.

После еды мы пошли прогуляться по берегу, там очень красиво. Дома на море в основном построены из желтого камня, в простом готическом стиле, их сады полны кедров и темных вечнозеленых кустарников.

Там есть порт, в нем полно кораблей, и он окружен каменными набережными, по которым можно гулять. А если пройти дальше, видно море в его естественном состоянии, и это красиво.

Вчера все было окрашено в серый цвет.

Вечером мы с мальчиками пошли в церковь. На стене церкви надпись: «Я с вами во все дни до скончания века».

Мальчики ложатся спать в 8 часов и встают в 6.

Еще здесь есть младший учитель, ему 17 лет. Он, 4 мальчика и я спим в доме неподалеку: там мне отвели маленькую комнатку, на стены которой не помешает повесить пару гравюр.

На сегодня достаточно, какие славные дни мы с вами провели, благодарю, благодарю за все. Передавайте большой привет Лис, Албертине и братьям, и я мысленно жму [вам] руку.

Любящий вас Винсент

Спасибо за ваши письма, которые я только что получил. Я напишу вскоре опять – после того, как проведу здесь несколько дней и увижусь с мистером Стоксом.

079 (63). Тео Ван Гогу. Рамсгейт, пятница, 28 апреля 1876

Рамсгейт, 28 апреля 1876

Дорогой Тео,

многие лета; мои самые сердечные поздравления с этим днем, пусть наша любовь друг к другу будет только крепнуть с возрастом.

Я так рад, что у нас с тобой так много общего: не только воспоминания о прошлом, но и то, что ты работаешь в той же фирме, в которой я трудился до недавнего времени, а значит, ты знаешь такое же количество людей и мест, что и я; кроме того, ты, как и я, очень любишь природу и искусство.

Ты, должно быть, уже получил письмо с объявлением Анны [о поиске работы]. Еще одно объявление размещено в «Daily News», и нам остается только надеяться на успех.

Мистер Стокс рассказал мне, что после каникул он планирует переехать – разумеется, вместе со всей школой – в деревню на берегу Темзы, часах в трех езды от Лондона. Там он обустроит школу иначе и, возможно, расширит.

А сейчас расскажу о прогулке, которую мы вчера совершили. Мы отправились в морскую бухту, дорога проходила через поля молодой пшеницы, вдоль живых изгородей боярышника и т. п. Придя туда, мы увидели слева высокую отвесную стену из песка и камней, высотой с трехэтажный дом. Наверху росли старые корявые кусты боярышника – их стволы и ветви, черные и серые от коркового лишайника, из-за [постоянного] ветра склонились в одну сторону, – а также несколько кустов бузины.

Мы шли по берегу, покрытому большими серыми камнями, известняком и ракушками.

Справа от нас было море – очень спокойное, будто тихий пруд, – и в нем отражался свет чистого серого неба, где заходило солнце. Было время отлива, и вода стояла очень низко.

Спасибо за твое вчерашнее письмо, я очень рад, что Виллем Валкис начнет работать в фирме. Кланяйся ему от меня. Я бы хотел когда-нибудь опять прогуляться с вами обоими по роще Босьес к Схевенингену.

Хорошего тебе дня сегодня, и поприветствуй от моего имени всех, кто будет обо мне спрашивать, и верь мне.

Твой любящий брат Винсент

Хорошего тебе дня сегодня, мой мальчик, и счастливого и благословенного года. Это важный возраст, которого мы оба уже достигли и от которого теперь многое зависит. Пусть все сложится удачно.

Я буду рад, если Анна что-нибудь найдет, но такие места, какого она хочет, все еще довольно редки. Здешняя больная дама, которой требовался уход, получила 300 писем в ответ на свое объявление.

Крепко жму тебе руку в мыслях. Прощай!

083 (67). Тео Ван Гогу. Рамсгейт, среда, 31 мая 1876

Рамсгейт, 31 мая 1876

Дорогой Тео,

молодец, что съездил 21 мая в Эттен, это счастье, что четыре из шести [наших] были дома. Папа в подробностях написал мне, как прошел тот день. Благодарю также за твое последнее письмо.

Писал ли я тебе о шторме, свидетелем которого недавно стал? Море было желтоватым, в особенности на уровне пляжа; на горизонте одна-единственная полоска света, и над ней – невероятно огромные темно-серые облака, и можно было увидеть, как из них косыми линиями льется дождь. Ветер сдувал белую пыль с тропинки на камни в море и сгибал росшие на скалах цветущие кусты боярышника и желтофиоли.

Рисунок из письма 083

Справа были поля молодой зеленой пшеницы, а вдалеке – город с башнями, мельницами, шиферными крышами, домами в готическом стиле и портом внизу, между двух вдающихся в море дамб; он напоминал города с гравюр Альбрехта Дюрера. В прошлое воскресенье я тоже наблюдал за морем, все было темно-серым, но на горизонте уже брезжил рассвет. Было еще очень рано, но уже пел жаворонок. И соловьи в садах у моря. Вдалеке – свет маяка, сторожевой корабль и т. д.

Той же ночью я смотрел из окна своей комнаты на видневшиеся вдалеке крыши домов и на верхушки вязов, темных на фоне ночного неба. Над крышами блестела одна-единственная, но красивая, большая и дружелюбная звезда. И я думал обо всех нас, о годах моей жизни, что уже прошли, и о нашем доме, и мне вспомнились эти слова и это чувство: «Не дай мне быть беспутным сыном, дай мне еще свое благословение, не потому, что его достоин, но ради воли моей матери. Ты есть Любовь, все покрывающая. Без Твоего непреходящего благословения мы бессильны».

Прилагаю рисунок с видом из окна школы, откуда мальчики смотрят вслед своим родителям, возвращающимся на станцию после визита к ним. Многие [из них] никогда не забудут вид из этого окна. Жаль, ты не мог этого видеть на той неделе, когда у нас были дождливые дни, особенно в сумерках, когда зажигаются фонари и их свет отражается в мокрой мостовой.

В те дни мистер Стокс бывал не в духе, и если мальчики, по его мнению, слишком сильно шумели, вечерами они оставались без хлеба и чая. Ты бы видел, как они стояли и смотрели из того окна, в этом было что-то меланхоличное; еда и питье – то малое, на что они могут надеяться и что помогает им пережить каждый день.

Мне бы хотелось, чтобы ты увидел, как они идут по темной лестнице и затем через коридор к столу. И все это освещает дружелюбное солнце.

Еще одно особенное место – комната с прогнившим полом и шестью тазами, где они моются стоя и где на умывальный столик через разбитое оконное стекло падает лишь бледный луч света, – действительно, картина довольно тоскливая. Я бы с удовольствием провел с ними зиму, просто чтобы узнать, на что это похоже.

Ребята поставили масляное пятно на твоем рисунке, прости их за это.

Прилагаю несколько строк для дяди Яна.

А теперь хорошего вечера, и если кто-нибудь будет спрашивать обо мне, пожелай им от меня хорошего дня. Навести как-нибудь Борхерса. Если увидишь его, кланяйся ему от меня, а также Виллему Валкису и всем у Роосов. Мысленно жму руку.

Твой любящий брат Винсент

084 (69). Тео Ван Гогу. Уэлвин, суббота, 17 июня 1876

Уэлвин, 17 июня 1876

Дорогой Тео,

в прошлый понедельник я отправился из Рамсгейта в Лондон. Мне предстоял долгий путь, и, когда я уходил, стояла страшная жара – она продержалась до самого вечера, когда я уже достиг Кентербери. В тот же вечер я двинулся дальше, пока не дошел до нескольких больших буков и вязов у большого пруда, где немного отдохнул. В половине четвертого утра птицы уже начали петь при виде зари, и я продолжил путь. Идти было приятно. Днем я пришел в Чатем: за частично затопленными низкими лугами, на которых кое-где растут вязы, вдали видна полная кораблей Темза. Я полагаю, что там всегда пасмурно. Мне попалась телега, на которой я проехал милю или чуть больше, но затем извозчик свернул к трактиру, и я, подумав, что он пробудет там довольно долго, продолжил свой путь пешком, к вечеру добрался до хорошо знакомых предместий Лондона и пошел к центру города по длинным-длинным «roads»^[17]. В Лондоне я пробыл два дня, бегая рысцой из одного конца города в другой, чтобы повидаться с разными людьми, в том числе с пастором, которому я писал ранее. Посылаю тебе перевод письма, чтобы ты знал, что я начинаю [свои поиски] с чувством «Отче, я недостоин!» и «Отче, будь милостив ко мне!». Если я найду работу, это, скорее всего, будет чем-то средним между священником и проповедником в предместьях Лондона, среди рабочего люда. Не рассказывай об этом пока никому, Тео. Мое жалованье у мистера Стокса будет очень низким. Скорее всего, [мне предоставят] только питание, жилье и немного свободного времени, чтобы давать частные уроки, а если свободного времени не будет совсем, мне заплатят не больше 20 фунтов за год.

А пока продолжаю: в первую ночь я остановился у мистера Рейда, а во вторую – у мистера Гледуэла, и они были очень-очень добры ко мне. Мистер Гледуэл поцеловал меня вечером, пожелав спокойной ночи, и это меня подбодрило, я надеюсь, что в будущем мне представится возможность еще больше сдружиться с его сыном. Вечером я хотел отправиться в Уэлвин, но из-за ливня они буквально силой оставили меня у себя. Однако в 4 часа утра, когда дождь слегка поутих, я двинулся туда. Сперва была долгая прогулка из одного конца города в другой, примерно 10 миль (по 20 минут на каждую). В 5 часов дня я уже был у сестры и очень обрадовался, увидев ее. Она хорошо выглядит, и тебе, как и мне, понравилась бы ее комната со «Страстной пятницей», «Христом в Гефсиманском саду», «Mater Dolorosa» и т. д., обвитыми плющом вместо рам. Мой мальчик, возможно, читая мое письмо тому пастору, ты подумаешь: «Не такой уж он^[18] и дурной человек». Однако он именно таков. Все же время от времени представляй его таким, какой он есть. Мысленно жму руку.

Ваше Высокопреподобие,

сын пастора, у которого нет средств и времени, чтобы посещать занятия в Королевском колледже, так как ему приходится зарабатывать на хлеб, и, кроме того, он на пару лет старше тех, кто туда обычно поступает, и даже сейчас он все еще не начал подготовительные занятия по латыни и греческому языку, очень желал бы, несмотря на все это, найти место, связанное с церковью, пусть даже место пастора, получившего образование в колледже, ему недоступно.

Мой отец – пастор в одной голландской деревне. Когда мне исполнилось 11, я пошел в школу и учился там до 16 лет. Когда пришло время выбирать профессию, я не знал, чему отдать предпочтение. Однако благодаря посредничеству моего дяди, компаньона в фирме «Гупиль и К^о