Он увидел четыре поколения его собственного народа, готовых сражаться до конца. Не то чтобы у Арджуны не было представления о том, что он увидит. Но, как всегда бывает, непосредственный взгляд на происходящее имел сокрушительное воздействие. Увидев своих родственников на поле битвы, Арджуна пал духом, и острая боль пронзила его сердце. В прошлом во множестве сражений он лишал жизни бесчисленных воинов, но никогда до этого не чувствовал себя таким подавленным, никогда его лук Гандива не выскальзывал из рук, никогда он не дрожал так, никогда слезы не наворачивались на его глаза! Тогда почему же все это происходит сейчас? Может, он начинал испытывать отвращение к насилию, как царь Ашока^[6]? Разумеется, нет. Это было не что иное, как привязанность к его друзьям и родственникам. Если бы перед ним были не его родственники, он бы даже сейчас не испытывал зазрений совести, отрубая головы и беззаботно отшвыривая их в сторону. Но привязанность к друзьям и родственникам пересилила его чувство долга, и тогда он пустился в рассуждения. Когда человек, ведомый сознанием долга, находится во власти иллюзии, он не может признать своего явственного от него уклонения. Он пытается оправдать это, ссылаясь на высокие принципы. То же самое произошло и с Арджуной. Теперь, чтобы убедить Кришну, он начал излагать ему пространные доказательства того, что такая война греховна, что она уничтожит род, приведет к упадку дхармы и к моральной распущенности, разорению и разрухе и навлечет на общество множество других бед.

Это напоминает мне историю о судье. Он приговорил к смерти сотни преступников, но однажды перед ним предстал его собственный сын, обвиненный в убийстве. Его вина была доказана, и пришло время судье огласить приговор. Именно в этот момент судья дрогнул и начал приводить доводы: «Смертный приговор безжалостен. Не пристало человеку применять такие наказания. Это разрушает все надежды на исправление виновного. Убийство совершается из-за вспышки гнева. Затем мгновение свирепого безумия сходит на нет, и тем не менее мы хладнокровно ведем человека к виселице и приговариваем к смерти через повешение. Это позор для человечества». Таковы были доводы судьи. Но если бы там был не его сын, он продолжал бы выносить людям смертные приговоры. Его доводам не хватало внутренней убежденности, они родились из-за привязанности к сыну.

Арджуна был в таком же положении, как судья из этой истории. Его доводы были обоснованы: мир стал свидетелем именно таких последствий Первой мировой войны. Но дело в том, что доводы Арджуны не были подлинными. На первый взгляд, его слова были мудрыми, но на самом деле все было не так. Кришна понял это. И потому он не прислушался к доводам Арджуны и сразу же приступил к разоблачению его иллюзий. Если бы Арджуна на самом деле стал приверженцем ненасилия, он бы не успокоился, пока не получил убедительного ответа на свои аргументы. Но «Гита» нигде не касается их, и тем не менее Арджуна полностью удовлетворен. Это означает, что Арджуна в действительности не стал сторонником ненасилия. Внутреннее стремление к битве все еще было значительной частью его природы. Война была для него естественным и неизбежным долгом. Но он пытался уклониться от этого долга, находясь в плену иллюзии. И именно эту иллюзию «Гита» атакует наиболее целенаправленно.

3. Цель «Гиты» – развеять иллюзию в отношении свадхармы^[7]

Арджуна не только заговорил на языке ненасилия, он вместе с тем заговорил о санньясе (отречении от мира). Он говорил, что санньяса предпочтительнее обагренной кровью кшатрадхармы. Но была ли это его свадхарма? Соответствовало ли это его природе? Он с легкостью мог бы облачиться в одежды отшельника, но как он мог обрести склад ума отшельника? Если бы он ушел в лес, чтобы жить жизнью отшельника, он начал бы убивать там оленей. Господь говорит ему прямо: «О Арджуна, ты говоришь, что не будешь сражаться. Это иллюзия. Твоя природа, сформировавшаяся за все эти годы, вынудит тебя сражаться».

Арджуна считает свою свадхарму лишенной достоинства. Но даже если это расценивать подобным образом, человек должен реализовать себя только через ее осуществление. Чувство достоинства не может прилагаться к какой-то определенной свадхарме. Такова аксиома развития. Свадхарма – это не то, что можно выбирать из-за того, что она расценивается как возвышенная или благородная, как ее нельзя и отвергнуть из-за того, что она производит впечатление низменной. Свадхарма не возвышенная и не низменная, она соответствует нашему уровню. Она такая, которая подходит нам лучше всего. श्रेयान् सव्धर्मो विगुणः («Собственная дхарма, даже если она лишена достоинства, – наилучшая для человека»^[8]), – так говорится в «Гите». Слово «дхарма» здесь не означает религию, как индуизм, ислам или христианство. Собственно, у каждого человека есть своя особая дхарма. У двухсот сидящих передо мной человек две сотни различных дхарм. Даже моя собственная дхарма сегодня не такая, какой она была десять лет назад, и она не останется такой же еще через десять лет. По мере того, как душа человека растет и развивается благодаря размышлениям и опыту, он избавляется от старой дхармы и обретает новую. Не стоит что-то намеренно делать с этим.

Для меня нехорошо перенимать дхарму другого, какой бы выдающейся она ни казалась. Мне нравится солнечный свет. Он помогает моему росту. Я боготворю солнце. Но мое законное место здесь, на этой земле. Если я покину землю и попробую приблизиться к солнцу, я сгорю дотла. По сравнению с солнцем, земля может казаться никчемной; она, может, и не самосветная, но тем не менее я должен стремиться к саморазвитию, оставаясь на земле, которая является моим законным местом, пока у меня нет возможности выдержать яркий солнечный свет. Если бы кто-то сказал рыбе: «Молоко – это роскошь, по сравнению с водой. Поплавай в молоке!» – согласится ли она? Она может выжить только в воде; в молоке она умрет.

Дхарму другого человека нельзя перенять, даже если она кажется более простой. Довольно часто кажущаяся простота обманчива. Если кто-то не способен надлежащим образом заботиться о своей семье и сыт ею по горло, отрекается от мира и становятся санньяси, то это сущее притворство, и подобное отречение тоже окажется обременительным. Его вовлеченность вновь заявит о себе при малейшей возможности. Даже если он уйдет в лес, он построит себе хижину. Затем возведет ограждение, чтобы ее защитить; и с течением времени его вовлечение в мирские занятия возрастет с удвоенной силой. С другой стороны, в санньясе нет ничего сложного, если ум человека на самом деле отрешен. В Смрити^[9]есть много изречений на этот счет. Важен именно склад ума. Он и определяет дхарму человека. Вопрос не в том, возвышенная она или низменная, простая или сложная, важно, чтобы внутренний рост был настоящим, а реализация истинной.

Но преданный спрашивает: «Если санньяса всегда безоговорочно превосходит путь борьбы, почему Господь не сделал Арджуну настоящим санньяси? Было ли это для Него невозможным?» Разумеется, нет. Но сделало бы это какую-либо честь Арджуне? Тогда у Арджуны не было бы возможности проявить себя и достичь новых высот, приложив к этому усилия. Господь дает нам свободу. Пусть каждый по-своему прилагает усилия. В этом и красота. Ребенок получает удовольствие, рисуя фигурки своими собственными руками; ему не нравится, когда кто-то другой управляет его руками с этой целью. Если учитель просто продолжает быстро решать все математические задачи за студентов, то как разовьется их интеллект? Учителя и родители должны лишь направлять их. Бог направляет нас изнутри. Он не делает ничего поверх этого. В Боге, который придавал бы нам форму, как гончар, не было бы очарования. Мы не глиняные изделия, мы существа, полные сознания.

Из всего этого обсуждения вы, должно быть, поняли, что цель «Гиты» – развеять иллюзию, которая стоит между нами и нашей свадхармой. Арджуна запутался в отношении своей дхармы. Он был в плену иллюзии. Он сам признал это, когда Кришна обрушился на него. Главная задача «Гиты» – устранить эту иллюзию, эту привязанность. В конце «Гиты» Господь спрашивает Арджуну: «О Арджуна! Теперь твоя иллюзия исчезла?» И Арджуна отвечает: «Да, Господь. Иллюзия исчезла. Я понял, в чем заключается моя свадхарма». Таким образом, принимая во внимание как начало, так и конец «Гиты», становится ясно, что устранение иллюзии – ее главный посыл. Это цель «Гиты», а также всей «Махабхараты». В самом начале «Махабхараты» Вьяса сказал, что он зажег этот светильник истории, чтобы развеять иллюзии в умах людей.

4. Честность и прямота делают человека достойным послания «Гиты»

Это введение, показывающее в каком состоянии находится Арджуна, помогает нам понять остальную часть «Гиты». Мы должны быть благодарны за это. Также оно помогает нам и в другом отношении. Оно демонстрирует прямоту и честность Ар-джуны. Слово «Арджуна», по сути, означает «тот, кто честен и прям по своей природе». Он открыто сказал Кришне все, что чувствовал и думал, ничего не утаив от Него, и в конечном итоге полностью

Ему подчинился. На самом деле он уже был Ему предан. Когда он предложил Кришне быть возницей и вверил Ему поводья своих лошадей, он отдал в Его руки и бразды правления своим умом. Давайте же и мы поступим так. Давайте не будем думать, что, в отличие от Арджуны, у нас нет Кришны, чтобы направлять нас. Давайте не будем предаваться заблуждению, будто Кришна был исторической личностью. У каждого есть Кришна, пребывающий в сердце как истинное Я. Он ближе к нам, чем кто-либо еще. Давайте обнажим свое сердце со всеми его сквернами и слабостями перед Ним и скажем: «Господи! Я принимаю в Тебе прибежище. Ты мой единственный наставник, мой повелитель. Покажи мне верный путь, и я последую ему». Если мы сделаем так, возница Арджуны станет и нашим возницей.

Мы услышим «Гиту» из Его собственных уст, и Он приведет нас к победе.

(21.2.32)