Читать книгу «Мицелий. Янтарные глаза» онлайн полностью📖 — Вилмы Кадлечковой — MyBook.
image
cover

И тут он услышал тихий треск ломающегося мела в руке.

Лукас смотрел не веря своим глазам, как мел рассыпался по земле – господи, как он мог это допустить? Только хоровое «а-а-ах!» всех ӧссеан, которые до этого наблюдали задержав дыхание, привело его в чувство. «Плохой знак! Так Аккӱтликс дает знать о своем недовольстве!» Все, включая священника, суеверные до ужаса, резко подняли руки и прижали пальцы к левому плечу.

«Прекрасно, вы еще перекреститесь», – кисло подумал Лукас. Он осознал, что судорожно сжимает в пальцах остатки влажного мела, крошечный кусочек, который ему и дальше придется отчаянно беречь. Мел нужен ему абсолютно весь, до последней крошки… конечно, если он вдруг не решит сдаться.

Он встряхнул головой. «Ну, нельзя же все испортить, – подумал он. – Морфий я забыл дома».

Ухмыльнувшись, Лукас очень осторожно добавил несколько линий. «Пусть хаос вернется туда, откуда вынужден был отступить, – в крепость, из которой его изгнали; и крик птиц пусть преобладает над словом», – всплыл в его памяти конец стиха. Это было похоже на притчу о смерти – точно так же, как о коммуникации, о Далекозерцании и о чем угодно. Когда у болтовни нет определенного смысла, ее можно привязать к чему угодно. Он вновь усмехнулся и продолжил писать. Нет, нельзя было утверждать, что он страшно боится смерти. И забыть ӧссенские знаки он не мог – только не он! В его памяти они были вырезаны острее, чем бриллиантом, выжжены, въелись в нее как песок, а теперь выходили раскаленной нитью.

«Успею ли я, пока не закончится мел?» Да, он мог взять другой, но тут же решил, что, раз уж должен стоять здесь с суеверной толпой за спиной, пусть будет так, как им угодно. Если ему удастся дописать тем мелом, который у него остался, он воспримет это как знак, что получится и все остальное. «Все, – убеждал он себя, – что я хочу успеть за время, которое у меня еще есть».

«Совет. Д-альфа. Фомальхиванин. Единственное, что меня еще волнует».

Мел раскрошился в его пальцах: когда он рисовал последнюю дугу, оставалась уже одна пыль, но тут еще была линия, еще была. Это можно было принять за нее. С долей доброй воли, конечно. С долей снисхождения. С прищуренными глазами, обоими и каждым по отдельности. Сам Лукас был готов прищурить глаза, и доброй воли у него было достаточно. Он символически стряхнул в каменную миску последнюю щепотку мела, оставшуюся у него под ногтями, и отступил на несколько шагов.

Нахмурившись, он разглядывал свой труд. Знаки были прекрасны – ровные, точные. «Боролся буквально до последнего… кусочка мела, – подумал он с невеселой усмешкой. – И именно таким будет последний день». Под пончо он тер заледеневшие пальцы. Рё Аккӱтликс, он справился! Бронированный священник наконец перестал сопеть ему в затылок.

Целую минуту стояла полная тишина, пока ӧссеанин не сказал наконец:

– Да. Можешь проходить.

* * *

Священник вел его вниз по неуютно узкому коридору. Лампы находились в полу, и в их рассеянном алом свете блестели стальные плитки на стенах. «Типичный древнекорабельный стиль, – думал Лукас. – Слишком по-ӧссенски, на мой взгляд». Колодец Далекозерцания, который ему открыл священник, не выглядел уютнее. Нержавеющая сталь преобладала и здесь, но в соответствии с традициями пол был из вытоптанной глины, что тоже уюта не добавляло. Лукас тут же почувствовал неизменный запах влажной древесины и грибов.

Ӧссеанин вошел первым и поднял стальные жалюзи, закрывающие экраны. Они были немного помяты, но священник похлопал их ладонями, и они стали выравниваться. Потом он наклонился к деревянной бочке. После активации передатчика волокна гифы пробуждались, а запах грибов усиливался. Лукас был предусмотрительным: сегодня он не обедал и превентивно выпил горсть активированного угля – но его все равно начинало тошнить. Его – хотя ему никогда не становилось плохо даже при взгляде на крутой склон плазменной трассы! Его, пьющего отвары из ӧссенских грибов с раннего детства! «Только вот грибы я совсем не люблю, – подумал он без воодушевления. – С тех пор, когда вернулся с Ӧссе. Хорошо, что делать это приходится не так часто».

Священник выпрямился.

– Именем храма создаю соединение, – объявил он. – Какое место будет нашей целью?

– Спасибо тебе, Видящий, но я не хочу злоупотреблять твоей любезностью. Буду рад, если ты оставишь меня в одиночестве на святой глине.

Ӧссеанин заморгал.

– Ты хочешь, чтобы я ушел?! – Он был весьма удивлен и тут же выразил это самым неприятным из возможных образом.

– Ты сомневаешься в весе моей клятвы? – произнес он оскорбленно. – Здесь так не принято, землянин! Мы стоим в тени имени Аккӱтликса. Вся информация здесь в полной безопасности!

– Я никогда бы не позволил себе сомневаться! – спешно убеждал его Лукас. – Я пришел как проситель – не как неверующий.

Оказаться под подозрением в неуважении к какому-либо аспекту их веры было смертельно опасно. Да и нельзя было сказать, что он не верил ӧссеанам. С одной стороны, он не сомневался, что они все равно будут слушать, так что не важно, останется ли кто-то из них в помещении; в то же время он был абсолютно уверен, что, даже если молчание священников не так безусловно, как они сами утверждают, они точно ничего не сообщат земным медиантам, – и это его устраивало. Проблема была в другом.

Он поискал в памяти подходящую цитату и собрал все свои запасы пафоса.

– Твое время принадлежит Богу, Видящий. «Берегите Аккӱтликсово» – говорится в священных книгах. Можешь ли ты винить меня в том, что я не хочу расточать избыточно ценнейшие ресурсы его храма?!

С горьким удовлетворением он наблюдал, как смягчается выражение желтых глаз инопланетянина – на ӧссеан всегда действует подобная риторика. Лукас вдохнул и добил его:

– Как я могу взять из благ его больше, чем мне положено, и желать, чтобы ты исполнил все вместо меня? По воле Аккӱтликса твои братья доверили мне инструмент Далекозерцания. У меня есть личный трансмицелиал.

Янтарные глаза наполнились удивлением. Теперь они упирались в Лукаса с совсем другим выражением и значительно дольше. «Ну, когда ему уже надоест?!» – спрашивал мысленно Лукас, пока в нем все сворачивалось от веяний ледяной пустоты. Наконец трёигрӱ оборвалось.

Лукасу показалось, что, кроме уважения, в глазах ӧссеанина промелькнула и вспышка подозрения. В голове священника явно роилось множество вопросов. Однако Лукас не ждал, что какой-либо из них прозвучит, и не ошибся. Если во всей Вселенной и можно на что-то полагаться, так это на ӧссенское чувство достоинства.

– Дай Аккӱтликс остроту твоему зрению, – пробормотал священник.

Он поклонился, вышел и закрыл за собой стальные двери.

«А точнее – стойкость моему желудку», – поправил его мысленно Лукас. Он снял пончо и с некоторым колебанием – рубашку. Было холодно, но он хорошо знал, каково это, когда на рукавах остается пахучий мицелий и с ним приходится потом ходить по улице. Он сложил все свои вещи в противоположном углу, где глина казалась не такой влажной. Затем открыл круглую коробочку и достал из питательного раствора две пластинки желтоватой массы. Они имели форму диска и немного напоминали линзы, которые когда-то носила его сестра, чтобы изменить цвет глаз на более оригинальный, чем ее непримечательная синева. Она завидовала даже его серым глазам, что всегда казалось ему смешным. Глаза Аккӱтликса, конечно, были намного больше, чем у Софии, и видели намного дальше.

Лукас подошел к деревянной бочке, в которой находилась темная масса, вздутая, как горячий асфальт, и поблескивающая слизью. Он знал, что стоит ему лишь мгновение понаблюдать за ней – и он заметит под этой дрожащей поверхностью медленное, непримечательное движение. Потому лучше не смотреть. Вместо этого он проверил недавние ссадины на предплечье и локте. Слава богу, они выглядели вполне зажившими. При мысли, как споры этих факультативно-интравенозных аскомицетов (как на самом деле называлась эта отвратная штука в бочке) через какую-нибудь царапину попадают в кровь, и гифы начинают прорастать в венах, у него выступила гусиная кожа. Ему это казалось таким же мерзким, как витающий вокруг запах, – и даже осознание, что в его ситуации подобный страх смешон, ничего не меняло.

Он выложил диски трансмицелиала на столик из хромированной стали, специально приставленный для этой цели к бочке. И у этого священного предмета было длинное название на корабельном ӧссеине, но в этот раз Лукасу удалось не вспоминать его полностью – сразу после первых восьми слогов он обрезал путь своей памяти, прижав к дискам обе ладони. И тут же почувствовал мурашки и жар. «Это именно та граница, – подумал он, – поддающаяся определению: если не отдергиваешь руки, то это еще не боль». Так он утешал себя, сжимая зубы, пока на смену жару не пришла странная, парализующая бесчувственность. Диски были прижаты так крепко, что у Лукаса не вышло бы даже ногтем приподнять их края.

Конечно, он мог этого избежать – стоило лишь воспользоваться услугами Видящего, и он не замарал бы ни пальца. Но в этом разговоре не мог участвовать никто, кроме него.

Он не хотел, чтобы те, с кем он будет говорить, видели ӧссеан.

Экраны загорелись, и из внешних колонок раздались клокочущие звуки межзвездного шума. Лукас чувствовал, как ему становится плохо от запаха грибов, но знал, что скоро перестанет это замечать. По-настоящему плохо ему станет уже после: на улице и на свежем воздухе, вечером и завтра, даже несмотря на количество коньяка, которым он попытается смыть навязчивый привкус с верхнего нёба. Холодная вязкая масса немного дергалась и скользила под его пальцами; она была как пудинг, в который добавили горсти смотанных ниток. Лукас по опыту знал и то, что нет смысла пытаться держать руки над поверхностью в надежде, что так запачкаться нельзя. Нужно было искать, нащупать трансмицелиалом необходимую нить.

Только после этого он попадет к ним.