Глава 3

Фронт вторжения, 20 июля 1944 г.

«Держаться!» – в войска поступил приказ командования. Сражение стало настолько ожесточенным, что о будущем никто не думал, принимались сиюминутные решения, мы жили только сегодняшним днем.

Мои первые «собачьи схватки» остались позади. Везде, где бы мы ни появлялись, превосходство противника было подавляющим. Моя несчастная страна напрасно уповает на немецкие истребители в небе. Если бы вы только знали о том, как безропотно пилоты шли на смерть, выполняя ее приказы. В течение восьми дней я возглавлял 7-ю эскадрилью. За это время мы потеряли 50 процентов наших самолетов и каждого пятого пилота: ожоги, переломы, гибель.

Я закрыл свой дневник. В последнее время я чувствовал себя измученным, под глазами были темные круги, вены на кистях сильно вздулись, выдавая напряженную работу сердца. Нервная система работала на пределе.

Когда за несколько минут до этого пришло известие о попытке покушения на жизнь фюрера, люди очень вяло прореагировали. Я сказал подчиненным то, что должен был сказать, как офицер, связанный военной присягой. В то же самое время я знал, как и любой другой летчик-истребитель, что должен продолжать сражаться за свою страну и летать, даже несмотря на то, что возможность победить в этой войне практически сводилась к нулю.

Безнадежность ситуации превратила многих из тех, кто продолжал сражаться, в наемников. Их нельзя осуждать. В рядах истребительной авиации не было трусов.

Никто не мог предположить, что случится в воздухе через несколько минут: бесполезная и безнадежная дуэль с противником, имеющим подавляющее численное превосходство; короткая «собачья схватка» и стремительная гонка обратно домой, потому что враг приближается со всех сторон и потому что ни помощь друзей, ни самая виртуозная техника пилотирования, ни чрезвычайная смелость не приносили никакой пользы. Просто необходимо было исчезнуть с места боя. Вы должны бежать, хотите этого или нет. Продолжение боя равносильно самоубийству.

И что еще больше переполняло чашу горечи, так это невыполнимые летные задания и недоверие к штабистам, которые безапелляционно посылали нас на смерть из безопасных подвалов или из комфортабельных укрытий вдали от Парижа. С невежеством, а зачастую злым умыслом и предательским вредительством они настойчиво утверждали, что хорошая связь и естественное желание затруднить действия противника или даже сделать их невозможными требуют полета на определенной высоте; в результате чего эскадрилью сотни километров «вели» на высоте 180 метров, в то время как противник, столь же многочисленный, как звезды в небе, и летавший на всех высотах, пикировал на проклятую эскадрилью подобно грифу-стервятнику.

Однако никто не бунтовал! Верность долгу и присяге сплачивала эскадрилью, и командир соблюдал дисциплину так же, как требовал этого от своих подчиненных. Случаев перехода на сторону врага не было, несмотря на все его льстивые речи. Немецкое воспитание и характер препятствовали этому.

Никто из людей, брошенных в бой в эти безумные, последние годы войны, не искал путей спасения. Они повиновались приказам и отправлялись к дьяволу.

Группа спокойно летела северо-западным курсом.

В авангарде «Зеленого сердца»^[52] находился командир группы со своим звеном.^[53] Я летел позади с 7-й эскадрильей. Выше меня с правого борта – Дортенман, а слева и несколько позади – Фред Гросс с двенадцатью самолетами. В 180 метрах выше летел гауптман Ланг с 9-й эскадрильей – Булли всегда предпочитал работу «наблюдателя». Во втором и третьем эшелоне следовали остальные звенья FW-190. Высоко над нами в утреннем солнечном свете сверкали узкие фюзеляжи Ме-109 – новая модификация с улучшенными характеристиками, разработанная в качестве высотного истребителя. Всего было около 150 истребителей, и казалось, что в район вторжения послали целую армаду.

Ведущим был Rabe Anton. На сей раз мы летели на большой высоте – между 3700 и 5500 метрами – с 250-килограммовыми бомбами, подвешенными под фюзеляжами. Они были предназначены для кораблей, сконцентрированных в устье реки Орн.

Было приказано соблюдать радиомолчание, никаких переговоров между пилотами. По двусторонней связи транслировались последние команды «Примадонны», наземной радиостанции наведения, расположенной на Эйфелевой башне, и команды Rabe Anton. На севере показался знакомый и очень пугающий Ла-Манш.

Летя справа и позади командира группы, я чувствовал высочайшее нервное напряжение, царившее в соединении. Мне необходимо сохранять хладнокровие, хотя сердце сильно колотится, а глаза ищут цель. Вот она! Появившаяся ниже нас справа сверкающая, свинцово-белая широкая воронка устья Орна. Британский флот, находящийся в устье, похож на тонкие черные карандаши, связанные в большие пучки. Толстые, тучные глыбы среди них – транспорты, которые необходимо уничтожить.

Самолеты круто повернули на северо-восток и зашли со стороны солнца, чтобы его яркие лучи при атаке затрудняли действия обороняющихся. Rabe Anton отдал команду: «Выбрать себе цель. Включить подсветку прицелов». Белые круги с перекрестьем четко засветились на экране. Электросистема управления огнем включена, и кнопки спуска готовы к стрельбе.

«Фокке-Вульфы» пикировали на свои цели с высоты 3700 метров. Скорость росла: 640, 720, 800 км/ч. Самолет содрогался, вибрировал и скрипел от испытываемых перегрузок. Позади законцовок крыльев в синем утреннем небе оставались длинные молочные инверсионные следы. Начала стрелять зенитная артиллерия. Трассеры со свистом пролетали мимо кабин дьявольским желто-красным огненным дождем. Расплывающиеся черные дымные шары от разрывов снарядов формировались в огромные кучевые облака. На такой высокой скорости моя кровь бежала быстрее, а глаза вылезали из орбит. Веки начали гореть, а рот был широко открыт из-за недостатка кислорода.

Толстый черный «ящик», появился в прицеле, нужно нажать на кнопку сброса бомбы, чтобы отделение произошло строго над целью. Самолет преследовал отчаянный огонь из всех орудий, наиболее точной была корабельная зенитная артиллерия.

А теперь самое сложное – уйти невредимым из этого дьявольского котла, в который со всех сторон неслись «индейцы»,^[54] чтобы защитить суда. Обычно после атаки проще всего уйти на малой высоте, но в данном случае это было невозможно, поскольку район слишком хорошо защищен. В окрестностях Кана был установлен в воздухе плотный «забор» из аэростатов заграждения, и их тросы могли срезать наши крылья. Никто из летчиков-истребителей не захотел бы вступать в «собачью схватку» среди аэростатов заграждения.

Единственное, что оставалось, – так это снова набрать высоту. Я держался близко к командиру группы, мой двигатель работал на пределе. Из услышанных радиопереговоров я понял, что разворачивается большой воздушный бой. Отчаянные крики людей, находившихся в большой опасности, прерывались отдельными спокойными командами командиров эскадрилий. Время от времени раздавался клич «Талли-хо», извещавший о победе в ожесточенной схватке. Когда кто-то закричал: «„Спитфайр!“, „Спитфайр!“ Я не могу оторваться. Помогите мне!», я отключил свою рацию. Я сказал сам себе, что когда наиболее опытные пилоты ощущают страх, то они предпочитают отключать свою рацию. Командир достиг кромки облаков. Прямо под нами Булли собирал свою стаю, и я легко мог разглядеть их желтые номера. Казалось, «зеленые сердца» благополучно выпутались из трудного положения. В задней полусфере, сквозь шквал зенитного огня, я видел дикую карусель «индейцев» и «бандитов»,^[55] круживших друг перед другом, подобно роям шершней, ища брешь, в которую можно прорваться, чтобы сбить противника. Машины пикируют к земле, вспышка пламени… Далеко позади столбы черного дыма над горящими судами, ослепительный свет всполохов огня…

Я дернул ручку управления на себя, нечто темное пронеслось прямо под моим «Фокке-Вульфом». Было чертовски неуютно в этой гряде облаков. Действительно ли это был «Блэк-Видоу», новый черный брат двухфюзеляжного «Лайтнинга»?^[56] Жаль, если бы я увидел его на долю секунды раньше, то мог бы сбить. Враг, видимо, тоже испугался и подумал о том же.

Теперь я снова был с эскадрильей. Собрались приблизительно пятьдесят «Фокке-Вульфов». Переворот через крыло… Я пикировал к Сене, которая подобно матери вела своих заблудившихся детей домой.

Три часа спустя…

Срочный взлет! Нас спешно подняли на отражение атаки приближавшейся армады «Лайтнингов» и «Мустангов», выполнявшей штурмовку линий связи между Алансоном и Шартром. Ведущий – лейтенант Дортенман. Я взлетел в составе эскадрильи из шестнадцати «Фокке-Вульфов». Мы поднимались по крутой спирали, преимущество в высоте было залогом успеха в такой атаке. Курс 270°. Мы скоро достигли холмистой местности западнее Шартра. «Внимание», – передал по радио Дортенман, сообщая об «индейцах» позади слева и несколько ниже нас. Мгновение спустя он внезапно оборвал передачу, а я был атакован со стороны солнца. «Не очень любезно», – подумал я. Несмотря на уменьшенные обороты, противник летел все еще слишком быстро, а его заход был слишком крутым.

Мне пришлось прервать мои размышления, автоматически я рванул машину в сторону и совершил резкий разворот. Я увидел инверсионные следы, остающиеся сзади моей машины. Приходилось быть очень осторожным с «Лайтнингами», поскольку они имели в носовой части четыре пушки,^[57] обладавшие разрушительной огневой мощью.

– Хейлман Дортенману. Атакован сверху.

– «Виктор».^[58] Постарайтесь сформировать защитный круг.

Скоро шесть «Фокке-Вульфов» образовали плотный оборонительный круг; атакующие «Мустанги» не могли его разорвать, если не хотели подвергнуться опасности оказаться в нашем прицеле. В то время как Дортенман с оставшимися десятью машинами старался занять позицию для атаки с превосходящей высоты, снизу на широком развороте с набором высоты появились «Лайтнинги», вызванные «Мустангами» на помощь. Их было около тридцати.

Я увидел, как три «Мустанга» заходят для атаки. Быстрый взгляд назад. Слава богу, белая «четверка» – машина длинного Патта – была на месте. Карусель началась. Трассеры… Мимо… Теперь с правого борта. Горка.^[59] Разворот на вертикали. Выравнивание. Я сел на хвост «Мустанга». Американец почувствовал опасность и бросал свой разукрашенный самолет из стороны в сторону. Жаль, но мои трассеры не попали в него и исчезли сзади его самолета. Я закладывал все более крутые виражи. Победителем должен был стать тот, кто выполнял развороты с меньшим радиусом. Небо оказалось надо мной, затем с правого борта появились лесистые холмы, раскачивающиеся словно гигантское каменное лицо. Удивительный мир, но нет времени, чтобы им любоваться. Это была борьба не на жизнь, а на смерть. Тот, кто первым начнет стрелять, имеет шансы уцелеть, и в этом жестком состязании на виражах я вынудил «Мустанг» оказаться в моем прицеле.