II. ТЕХНИЧЕСКИЙ ОБРАЗ

Технический образ — это образ, созданный аппаратом. Поскольку аппарат, в свою очередь, — продукт прикладных научных текстов, то технические образы — непрямые производные научных текстов. Это исторически и онтологически отделяет их от традиционных образов. С точки зрения истории традиционные образы предшествуют текстам на десятки тысяч лет, а технические образы появляются вслед за развитыми текстами. С точки зрения онтологии традиционные образы — это абстракции первой степени, поскольку они абстрагированы из конкретного мира, тогда как технические образы — абстракции третьей степени: они абстрагируются от текста, который сам абстрагирован от традиционных образов, а они, в свою очередь, абстрагированы от конкретного мира. С точки зрения истории традиционные образы — доисторичны, а технические — «постисторичны» (в том смысле, который задан в предыдущей главе). С точки зрения онтологии традиционные образы означают феномены, тогда как технические означают понятия. Следовательно, расшифровать технические образы — это вычислить их положения по ним самим.

По странной причине они с трудом поддаются дешифровке. Судя по всему, они вообще не должны расшифровываться, так как их значение автоматически отображено на их поверхности — подобно отпечаткам пальцев, где значение (палец) является причиной, а образ (отпечаток) — следствием. Мир, который, казалось бы, обозначают технические образы, оказывается их причиной, а сами они — последним звеном причинно-следственной цепи, которая непрерывно связывает их со значениями. Мир отражает солнечные и любые другие лучи, которые улавливаются с помощью оптических, химических и механических устройств на чувствительной поверхности и как результат порождают технические образы, то есть кажутся лежащими в той же плоскости действительности, что и их значение. Стало быть, то, что мы видим на них, как будто не символы, которые нужно расшифровывать, а симптомы мира, который, хотя и не прямо, можно рассмотреть благодаря им.

Этот кажущийся несимволический, объективный характер технических образов подводит зрителя к тому, чтобы считать их не образами, а окнами. Он доверяет им как собственным глазам. А значит, и критикует их не как образы, а как мировоззрение (если вообще критикует их). Его критика — не анализ их создания, но анализ мира. Некритичность по отношению к техническому образу может оказаться опасной в ситуации, когда технический образ вытесняет текст.

Опасность в том, что «объективность» технических образов — иллюзия. Поскольку они, как и все образы, не только символичны, но и представляют еще более абстрактный комплекс символов, чем традиционный образ. Они — метакод текстов, который, как будет показано, обозначает не внешний мир, а текст. Вызванное ими воображение — это способность перекодировать понятия из текстов в образы; и когда мы их рассматриваем, мы видим по-новому закодированные понятия внешнего мира.

Напротив, в традиционном образе легко увидеть символический характер, так как здесь между образом и его значением внедряется человек (например, художник). Этот человек прорабатывает образ-символ «в голове» и затем переносит его с помощью кисти на поверхность. При желании расшифровать такие образы необходимо декодировать то кодирование, которое произошло «в голове» художника. В случае же технического образа всё не так очевидно. Хотя и здесь между образом и его значением внедряется некий фактор, а именно фотокамера и использующий ее человек (например, фотограф), непохоже, что комплекс «аппарат/оператор» разрывает цепочку между образом и значением. Напротив, кажется, что значение на одном конце входит (input) в комплекс, а на другом — выходит (output), при этом сам процесс, ход событий внутри комплекса, скрыт, другими словами, это «черный ящик» (Black Box). Кодирование технического образа происходит внутри этого черного ящика, и, следовательно, любая критика технических образов должна быть направлена на то, чтобы осветить внутренности ящика. Пока мы не владеем такой критикой, мы остаемся неграмотными в отношении технических образов.

Но что-то мы всё же можем сказать об этих образах. Например, что они — не окна, а образы, то есть поверхности, которые переводят всё в положение дел; что они, как и все образы, воздействуют магически; и что они провоцируют своего зрителя к проекции этой недешифруемой магии на внешний мир. Магическое очарование технических образов наблюдается повсеместно: в том, как они магически нагружают нашу жизнь, как мы живем, познаем, оцениваем и действуем функцией этих образов. Поэтому важно задаться вопросом, о каком виде магии здесь идет речь.

Это, по всей очевидности, вряд ли та же магия, что и у традиционного образа: очарование, исходящее от экрана телевизора или киноэкрана, отличается от того, которое мы испытываем от пещерной живописи или фресок этрусских гробниц. Телевидение и кино находятся в другой плоскости бытия, чем пещеры и этруски. Древняя магия доисторична, она старше, чем историческое сознание, новая магия — «постисторична», она наследует историческое сознание. Новое колдовство направлено на изменение не внешнего мира, а наших понятий о нем. Это магия второй степени: абстрактная мистификация.

Различие между древней и новой магией можно выразить следующим образом: доисторическая магия — это ритуализирование моделей, названных «мифом», новая — ритуализирование моделей, названных «программой». Мифы — это модели, передающиеся изустно, а их автор — «божество» — по ту сторону коммуникативных процессов. Программы же, напротив, модели, передающиеся письменно, а их авторы — «аппаратчики» — находятся внутри коммуникативного процесса. (Понятия «программа» и «аппаратчик» будут истолкованы позже.)

Функция технического образа состоит в том, чтобы магически освободить его реципиента от необходимости понятийного мышления, замещая историческое сознание магическим сознанием второй степени, понятийную способность — воображением второй степени. Именно это мы имеем в виду, когда утверждаем, что технические образы вытесняют тексты.

Тексты были изобретены во втором тысячелетии до н. э. для того, чтобы демистифицировать образы, лишить их магии, даже если изобретатели письменности не осознавали этого; фотография, как первый технический образ, была изобретена в XIX веке для того, чтобы нагрузить магией тексты, даже если ее изобретатели опять же этого не осознавали. Изобретение фотографии — такое же исторически решающее событие, как и изобретение письменности. С появлением письма началась история в узком смысле, а именно борьба с идолопоклонством. Фотография же знаменует начало «постистории» — борьбу с текстопоклонением.

Именно так обстояли дела в XIX веке: изобретение книгопечатания и введение всеобщего обязательного обучения привели к тому, что каждый умел читать. Возникло всеобщее историческое сознание, которое охватило и те слои общества, которые прежде обладали магическим укладом жизни, — крестьян, — теперь они пролетаризировались и стали жить исторически. Произошло это благодаря дешевым текстам. Книги, газеты, листовки — все виды текстов стали дешевыми, что привело к не менее обедненному историческому сознанию и не менее примитивному понятийному мышлению, а это в свою очередь повлекло два разнонаправленных события: с одной стороны, традиционные образы, спасаясь от инфляции текста в гетто — в музее, салоне и галерее, стали герметичными (не поддающимися общедоступной расшифровке) и утратили влияние на повседневную жизнь. С другой стороны, возникли герметичные тексты, рассчитанные на элиту специалистов, то есть тексты научной литературы, для которой обыдненное мышление стало уже некомпетентным. Так культура расщепилась на три ветви: ветвь изобразительного искусства, подпитываемая традиционными, но обогащенными понятийно и технически образами; ветвь науки и техники, подпитываемая герметическими текстами; и ветвь широких слоев общества, подпитываемая дешевыми текстами. Чтобы предотвратить распад культуры, были изобретены технические образы, как код, который был бы действительным для всего общества.

А именно: во-первых,