Пятница. Вечер. Они с женой на балконе развешивают белье – Он подает, она вешает. До меня доносятся обрывки фраз, смех… Он закрепляет последнюю прищепку, берет таз, пропускает жену вперед, бросает мимолетный взгляд на мой балкон – я делаю шаг назад, в темноту.
Суббота. Десять часов. Сейчас они поедут на прогулку. Собираю Юльку, рассматриваю свое отражение в зеркале – все идеально, но успеет ли Он оценить, столкнувшись со мной возле подъезда? Лучше ждать на остановке, делая вид, что мы тоже куда-то едем. Да, надеваю счастливое лицо – мы с Юлькой тоже семья, сегодня выходной день, и мы тоже едем отдыхать. А может и впрямь поехать, тем более, мы давно никуда не выезжали. Если повезет, мы сядем в одну маршрутку, может быть даже Он сможет улыбнуться мне украдкой от жены.
В предвкушении предстоящей поездки, Юлька весело бежит впереди меня, я догоняю ее, беру за руку, мы смеемся, и, наверное, со стороны смотримся вполне счастливой полноценной семьей. Хорошо бы – Он видел это. Осторожно поднимаю глаза на его окно – открыто, значит уже ушли (когда дома маленькая дочь, окна у них закрыты). Значит, я опоздала. Мгновение, которого я ждала все утро, упущено – мы не увиделись. Настроение испорчено. Я уже не хочу никуда идти, и вечером не буду гулять с Юлькой возле подъезда. Пусть сегодня Он опять меня не увидит, пусть думает, что мне не до Него, и я весело провожу выходные где-нибудь за городом.
Воскресенье. Мы с Юлькой съездим сегодня в гости. Сейчас спущусь – куплю что-нибудь к чаю и поедем. Два часа, они теперь уже где-нибудь в парке или на пляже, случайная встреча исключена, поэтому бегу в магазин в домашних джинсах и кроссовках. По привычке смотрю на любимое окно. Он поливает цветы (какая прелесть), значит они сегодня дома. Рулет с чаем отменяется, ныряю за угол, кажется, не заметил, теперь побегу приводить себя в порядок, и будем гулять во дворе, вдруг Он с дочкой тоже выйдет, а нет – пусть смотрит из окна, я буду улыбаться, ведь у нас с Юлькой все хорошо.
Понедельник. Семь часов утра. Через пять минут они с дочкой выходят из дома, нужно успеть. Последние штрихи макияжа, поворот ключа в замке, лифт, непринужденный вид, «случайный» взгляд на Его окно – еще закрыто. А теперь можно медленно идти к остановке, спешить некуда – в детский сад нам к восьми часам, им раньше, наверное, уже вышли; может быть, Он уже смотрит мне в спину. Пусть смотрит – сегодня я выгляжу безупречно, не буду оглядываться, я же спешу, и о Нем мне думать некогда. Его это заденет, и Он захочет мне позвонить. Сегодня его жена во вторую смену, возможно даже получится встретиться…
У Юльки развязался шнурок. Мы останавливаемся, я осторожно смотрю назад – вон они выходят из подъезда. Все, день начался удачно. Завязываем шнурки и, не оборачиваясь, легкой походкой, вперед, выбирая такой путь, чтобы Он подольше мог любоваться нами. Следующие полчаса мы топчемся у закрытых дверей детского сада, и я думаю о том, какая же я все-таки счастливая.
Вторник. Мы не виделись уже пять дней, если точнее – мы виделись, но я не допускала встречи взглядов, не допускала намеренно. Кажется, подействовало – весь вечер Он крутиться на балконе. Я сижу в темноте в глубине комнаты и наблюдаю. Чувствую, как Он хочет, чтобы я вышла, но я не выйду и свет не включу – меня сегодня нет дома, я с подругами, а может, с друзьями и совсем не думаю о тебе, любимый!
Сегодня днем вы снова шли втроем, за руку ты держал дочь, а в другой нес какую-то коробку, а твоя супруга шла впереди вас и болтала по телефону. В сотый раз я рассматривала ее из окна, с удовольствием отмечая недостатки, убеждаясь, что я красивее, стройнее и интереснее, и задавала себе в сотый раз один и тот же вопрос: почему она, а не я?
Среда. Сегодня наблюдала картину под названием «Его жена без Него». Что-то сместилось в расписании их жизни (которое я знаю наизусть) – утром мне не удалось Его увидеть, весь день их окно было закрыто, а вечером дочь из сада вела она одна. Это было впервые, в какой-то момент я даже испугалась, не случилось ли чего. Зрелище было забавное: она шла медленно и все время растерянно оглядывалась на остановку, будто заблудилась, потом начала звонить Ему (кому же еще?), долго разговаривала, потов взяла отставшую дочь за руку и уверенно пошла в обратную сторону. Через некоторое время они все втроём вошли в подъезд. Без Него домой не может дойти, меня смешила и злила ее беспомощность. Я каждый день тащу на руках Юльку в сад и обратно сама, я сама ношу коробки и сумки, я все делаю сама, мне приходиться все делать самой… почему?
Четверг. Он все же не выдержал. – «Встретимся в шесть, мне так удобно.» Да, Ему удобно, после работы Он успеет привести дочку домой, выдумать значительную причину своего отсутствия и пообещать вернуться поскорее. А мне совсем неудобно, отпрашиваться с работы, бежать в другой конец города на встречу с Ним, чтобы потом с опозданием забрать из садика заждавшегося ребенка и ехать в пустую квартиру, где никто не ждет, но… я слишком долго Его не видела. Решаю: всего пять минут, скажу, что тороплюсь (хотя Он и сам знает, что время для меня неудобное). Пусть не думает, что я ради Него все бросаю. Скажу, что как раз была в этом районе, вот и согласилась увидеться, долго задерживаться некогда, поэтому «пока, любимый»…
Вижу родной силуэт издалека. Чувствую, что таю. Вижу Его глаза. Я уже не хочу никуда уходить, изображать занятость и безразличие. Наоборот – хочется стать слабой и зависимой, прижаться, раствориться в Нем.
Я чувствую, что Он соскучился, хотя ведет себя сдержанно, впрочем, как и я. Знаю, что уйти уже не смогу, говорю совсем не то, что собиралась. Мы вдвоем идем в садик за моей дочкой.
Долю секунды Юлька недоверчиво всматривалась в Него, потом, решив, наверное, что «если дядя пришел с мамой, значит дядя хороший», успокоилась. Я сложила в пакет вещи, и, взяв ее за руку, мы пошли.
– А мне дашь ручку? – неожиданно спросил Он Юльку. У меня заколотилось сердце. Я была уверена, что моя, не избалованная мужским вниманием дочь, застесняется или, хуже того – заплачет. Сразу вспомнилось, как Он ведет за руку свою дочь, как внимательно слушает ее болтовню, как, играясь, они катаются по траве. Мне всегда так приятно было смотреть на это. Тут же промелькнула в голове вчерашняя сцена: Его жена с телефоном, а сзади маленькая, печальная девочка, забытая и непонятая – Его дочь. По ее опущенной головке и ссутулившейся фигурке было видно, как ей не хватает папы. Папы не было один день…
– Подержи, – Юлька протягивает мне какую-то безделушку, которую она несла из сада, и вкладывает свою ручку в Его ладонь. Я чувствую, как у меня дрожат губы. В каком-то волнении, Он берет у меня из рук пакет. Мы втроем держимся за руки – я и два моих самых любимых человека. У меня в жизни такое впервые, и с непривычки мне кажется, что мы занимаем слишком много места на тротуаре, как будто нас стало больше ни на одного человека, а на целую семью. За каких-то пятнадцать секунд пустота, постоянно изматывающая меня, вдруг заполнилась.
Еще мгновение, и мой любимый мужчина несет на руках мою дочь, а в левой руке мой пакет. Я в первый раз чувствую себя женщиной, хрупкой и защищенной. Вот уже они увлеченно беседуют, Юлька рассказывает Ему детсадовские новости, Он улыбается. Мне не снилось такое даже в самом счастливом сне.
Пятница. Вечер. С Его балкона доносится смех. Они развешивают белье. Она подает, Он вешает, свободной рукой держа дочку, которая пытается закрепить прищепку – получается, она восторженно смеется. Веселой гурьбой они уходят с балкона, Он идет последним, поворачивается, чтобы закрыть дверь. Я не вижу, смотрит ли Он в мою сторону – у меня в комнате темно, да еще, неизвестно откуда взявшиеся слезы, застилают глаза. Тишина, темнота, пустота… какой-то еле слышный звук, я вздрагиваю и поворачиваюсь – Юлька тихонько смеется во сне…
Алёшка был моей второй любовью.
Не первой, которая, как правило, всегда безответна, и которую принято помнить всю жизнь. Не первой, которая хочет дружить, держась за руки, сидеть за одной партой и помогать носить портфель.
Алёшка был любовью второй… Той, которая мечтает о тесной скамейке под луной, о запахе сирени, и несмелом первом поцелуе… Той, которая даёт понять детям, что они выросли. Той, которая объясняет, что такое нежность. Той, которая… мечтает быть настоящей, взрослой… Только МЕЧТАЕТ БЫТЬ.
Нам было почти по тринадцать лет…
– Ты будешь мне писать? – Алёшка в первый раз за месяц нашей с ним дружбы был таким серьёзным. Капли дождя стекали по его светлым волосам на лоб и ресницы. Рубашка насквозь промокла, облепив его торс, ещё по-мальчишески худой. И я изо всех сил пыталась не смотреть на проступающие рельефы его ключиц и груди. Тогда я догадалась, что у Алёшки будут широкие плечи, и поняла, что мне это нравится. С тех пор и по сей день, в первую очередь я обращаю внимание на мужские плечи…
– Наверное, – произнесла я, чувствуя, что краснею. Каким-то подсознанием я понимала, что не должна сразу давать положительный ответ, но ещё не улавливала – почему. Я вдруг задумалась о том, что Алёшка стоит совсем близко, и пристально смотрит мне в лицо. А вдруг он разглядит мелкие веснушки на кончике моего носа. А если ему это не понравится?
Весь июнь мы вместе гоняли на велике и играли в бадминтон, мы ходили на гороховое поле и строили шалаш в саду. Впереди у нас было ещё два месяца каникул. Два месяца – это очень долго. И мы никогда не говорили о том, что будет дальше. Мы ни разу не обсуждали нашу дружбу, казавшуюся обычной… детской. Весь июнь мне не было дела до Алёшкиных плеч и собственных веснушек… Что произошло?
Я не успела этого понять…
Вернее я всё поняла, но было уже поздно: Алёшка уехал внезапно. Рано утром первого июля в деревню за ним неожиданно приехала мама. Тогда я поняла, что взрослые тоже иногда резко меняют планы и не держат слова. Я ещё спала, когда друг с дорожной сумкой через плечо проходил мимо моей калитки. Я так и не узнала – смотрел ли он на мои окна, сожалел ли о том, что не успел попрощаться. Я так и не узнала адреса, на который он просил писать…
В то лето я отстригла косу, и написала своё первое стихотворение. В то лето мне больше не хотелось кататься на велосипеде и играть в мяч. Тем летом я безнадёжно повзрослела.
Я любила Алёшку ещё три года. Я всячески пыталась выведать хоть какую-то информацию о своём бывшем друге. Но соседка баба Соня – его бабушка не желала говорить на больную тему: её сын, отец Алёшки, в то лето развёлся с женой. Вот почему мать тогда так неожиданно забрала моего любимого.
Постепенно я смирилась с мыслью, что никогда больше не увижу Алёшку. А потом пришла третья любовь. Та, которая уже вполне претендует на звание настоящей. Я приглашала свою новую любовь к себе домой, мы целовались за приоткрытой дверью, а потом вместе с моими родителями смотрели передачу «Ищу тебя». Просто она всех трогала за душу. К тому же, я втайне надеялась, что услышу с экрана своё имя… Но Алёшка не искал меня. Да, я особо и не огорчалась…
А ещё чуть позже я вышла замуж, и совсем позабыла о своих подростковых мечтах. И всё у меня шло отлично.
А потом появился интернет…
Мы общаемся с Алёшкой каждый день, на фотографии у него широкие плечи и серьёзный взгляд, такой же, как тем летом под дождём. Мы оба очень мечтаем встретиться. Правда теперь Алёшка живёт в другой стране. Но расстояния сейчас мало кого пугают… Я снова люблю Алёшку той второй любовью, которая мечтает о тесной скамейке под луной, о запахе сирени, и несмелом первом поцелуе… Той, которая даёт понять детям, что они выросли. Той, которая объясняет, что такое нежность. Той, которая… мечтает быть настоящей, взрослой… Только МЕЧТАЕТ БЫТЬ.
Судьба сделала круг, и я боюсь, что вот-вот Алёшка снова внезапно исчезнет. Не знаю куда: в наш век трудно исчезнуть, так как раньше. Но даже если это произойдёт, через несколько лет мы снова найдёмся… чтобы потом вновь потеряться…
Потому что так надо… ведь вторая любовь не стала последней, хотя и была самой настоящей… Действительно БЫЛА.
Всё началось, как в дешёвом спектакле:
– Лёшка, чья это помада у тебя на пиджаке? – еле сдерживая смех, я разыгрываю из себя ревнивую жену, пристально рассматривая чуть заметное алое пятнышко у мужа на воротнике. Наверное, капнул кетчупом, вот замарашка. Снова придётся сдавать костюм в химчистку. Естественно, я ни на секунду ни сомневаюсь, что это кетчуп. Откуда у моего Лёшки на одежде может быть чужая помада? Ведь то, что мой муж обнимал другую женщину – это так же абсурдно как, если бы моя мама заявила, что больше меня не любит, и нашла себе другую дочь. Мы с мужем живём душа в душу. У меня отличная свекровь, умница дочь, и сын – ангелочек. Иринка – младшая сестра Лёшки меня обожает, несмотря на свой сложный возраст. У нас идеальная семья. В нашем доме всегда мир и веселье.
А Лешка неожиданно краснеет, торопливо застёгивает дипломат. Смотрит на часы, показывает, что опаздывает на работу. Я смотрю на его движения – потешаясь. Дурачок. Неужели он допускает мысль о том, что я буду ревновать его.
– А ещё он купил женский золотой браслет, – вдруг произносит Иринка, выходя из ванны. На её лице неподдельная злость. Наверное, поссорилась с парнем и просто пытается не расплакаться, прячась за маской жестокости. Надо будет вечером успокоить её.
Лёшка смотрит на сестру как-то растерянно. Мой зайчик, готовил мне сюрприз, а Иринка всё испортила. Я пытаюсь подавить умиление при виде его мальчишеской смущенности:
– Ну-ка признавайся – кому купил браслет? – продолжаю я начатую пьесу.
– Аня, я не знаю, как это произошло. Ты прости, если сможешь. Там уже всё кончено. Я не знал. Она оказалась просто грязной потаскухой. Это длилось всего две недели. Меня занесло, – Лёшка тараторит, как ужаленный. Я по инерции продолжаю улыбаться.
– А ещё он сдавал анализ у венеролога, – зло кричит Иринка из-за двери.
Из кухни раздаётся грохот – это свекровь роняет тарелку.
Всё затихает…
Что? Что это было? У меня сейчас взорвётся мозг. Куда занесло? Что длилось две недели? Какая потаскуха? Какие анализы? Это сон? Да, да, конечно, это всё мне снится, просто вчера на ночь я смотрела по телевизору передачу про супружескую неверность. Я начинаю трясти головой, но проснуться не получается. Всё ещё надеясь на чудо, я с силой щипаю себя за руку. Остаётся кровоподтёк, но боли я не чувствую. Я вообще мало что чувствую, кроме недоумения и нежелания жить. Ещё почему-то меня пугает слово «анализ», я силюсь вспомнить занимались ли мы с Лёшкой вчера любовью. Нет. Точно нет. Он сказал, что устал. Правильно он устал – неделю до этого он работал в ночную смену. Секс был у нас неделю назад. Он сказал «это» длилось две недели. О боже! Мне тоже надо идти к венерологу! Какой позор! Какой ужас! А вдруг это будет СПИД? Моя жизнь кончена! Мой глубокий родственник, мой родной муж Лёшка изменил мне самым грязным способом, он принёс в дом заразу, он разрушил ВСЁ!
Я бегу в комнату и запихиваю в сумку какие-то вещи. Не вижу – какие. Вообще ничего не вижу!
– Изменить, изменить, прямо сейчас на улице, с грязным бомжем, назло, – у меня в висках что-то громко стучит, и я не слышу – выкрикиваю ли я эти слова, или произношу их мысленно.
Лёшка врывается в комнату. Хватает меня за руки. Я, продолжая выгружать из шкафа одежду, смотрю на мужа. Кажется, у меня дрожат губы и колени. Я хочу спросить что-то вроде: «Как же ты мог?» Но не нахожу слов, в которые можно было бы вложить всю мою боль, всё отчаяние и изумление. Лёшка начинает плакать. Когда-то уже я видела его слёзы. Сейчас почему-то не могу вспомнить – когда, но отмечаю, что муж плачет второй раз в жизни.
Дверь с шумом распахивает Иринка, она тоже плачет. Рыдая, кидается к вещам, я не понимаю, девочка пытается мне помочь или помешать. Неожиданно Лёшка начинает кричать на сестру. Я не слышу слов, у меня звенит в голове. Говорят, что при сильной нагрузке на нервную систему в голове может лопнуть какой-то сосуд. Кажется, у меня сейчас лопнет.
Я выбегаю из комнаты без вещей и в халате, его зелёные полы заляпаны какой-то жидкостью. Откуда она? Наверное, это начинает проявляться страшное венерическое заболевание. Мне теперь всё равно.
О проекте
О подписке