Он – знаменитый режиссер Кричевский. Алкоголик. Гений. Так бывает. Это называется «патология одаренности».
Гениальность – не норма. Норма – заурядность, когда человек стоит в общем ряду. Заурядные – один за другим, как в пионерлагере, смотрят в затылок предыдущего. Не выделяются. Однако науку двигают шизофреники, искусство – алкоголики. А заурядные просто живут, едят и размножаются. Гении тоже едят и размножаются, но для них главное – самовыражение. Есть что выразить. И они знают, КАК выразить. А все остальные – потребители. Потребляют ЧТО и КАК, форму и содержание.
Она – жена режиссера Вера. Каждому гениальному режиссеру нужен гениальный зритель. Вера – зритель.
Познакомились в институте кинематографии. Вера училась на киноведческом, блистала красотой и яркостью суждений. Кричевский приметил ее в буфете, стоял за ней в очереди и там же, в очереди, понял: вот она, его будущая жена.
У Кричевского – ни кола ни двора. У Веры – двушка в хрущевке вместе с мамой и пьющим братом.
Вера ненавидела запои и больше всего боялась нарваться на алкоголика.
Чего боялась, то случилось.
Довольно долгое время Кричевский был нормальный, любимый, ни на кого не похожий, а потом пошло-поехало… Надо было сразу бросать такого мужа и стремительно бежать в другую сторону. Но сразу не получилось, а потом было поздно. Уже привыкла, уже полюбила. К нему рано пришел успех, а успешный режиссер – это главный бабуин в стаде обезьян. Предположим, Вера бросила бы Кричевского, его тут же, буквально на лету, подхватила бы другая ловкая обезьяна… А вот фига вам.
Вера решила исправить ошибку природы. Нашла хорошего врача. Врач кодировал мозги и таким образом успешно лечил алкоголизм и ожирение. Алкоголики переставали пить, а толстые – обжираться.
Врач сказал Вере очень важную вещь. Да, он может вылечить Кричевского от запоев, но автоматом он вылечится и от таланта. Нельзя внедряться в подсознание, в святая святых. Пусть все остается как есть. Кричевский пьет неделю в месяц, но остальные три недели он – художник и творец. И он счастлив. Разве не жестоко превратить его в заурядную личность?
Вера задумалась. Решила оставить все как есть. Единственное – следить за его здоровьем: чтобы во время запоев он правильно питался и не выскакивал за забор. В пьяном виде его посещали фобии, ему казалось, что он где-то что-то забыл. Он нервничал, искал – это производило на окружающих тяжелое впечатление, а Вера не хотела, чтобы ее жалели, сочувствовали. Она любила, чтобы ей завидовали. А тут – какая зависть?..
Я вышла за калитку. Увидела бегущую Веру. Она выглядела нелепо, как люди, не умеющие бегать. Локти – в стороны, голова вниз.
Вера поравнялась со мной и торопливо спросила:
– Ты Сашку не видела?
– Нет, – сказала я.
Было понятно, что Сашка вырвался за забор и его надо отловить.
Я пошла своей дорогой и через пять минут на меня вылетел Сашка. Глаза у него были огромные, желтые, как у филина, лицо отекшее, как будто под кожу накачали желтый гель.
– Тебя Вера ищет, – сказала я.
– У меня машину украли. В гараж залезли…
– Поселок охраняется, – напомнила я.
– Охранники с ворами заодно. Они сообщают ворам, когда меня нет дома. Воры им за это отстегивают…
Глаза у Сашки горели нехорошим, тревожным блеском. Было непонятно: правда это или «белка» (белая горячка)?
На нас набежала Вера. Схватила мужа за руку.
– У меня машину украли, – пожаловался Кричевский и заплакал.
– Идем! – Вера жестоко поволокла мужа в сторону дома. Примерно через десять лет после свадьбы они забыли о своей бедности и жили как преуспевающие буржуа: загородный дом, два «мерседеса», счет в банке. Гениальность почти всегда соседствует с успехом, а успех с деньгами.
Вера имела все, о чем можно мечтать, плюс статус жены гения. Встреча со мной на дороге – это катастрофа. Теперь соседи будут обсуждать, догадываться, что у Кричевского «белка». Бегает по поселку, гоняет чертей. Налицо статус жены сумасшедшего.
Вера привела мужа домой. Он грохнулся в кресло и заснул, сидя.
Вера пошла в гараж. Обе машины стояли на месте. Все в порядке.
Она заперла гараж.
Дом стоял посреди поляны – красивый оштукатуренный дом, прекрасно обставленный.
Она всю свою жизнь занималась этим домом, выписывала мебель из Франции. Когда приходили гости, сразу замечали эту скромную ненавязчивую роскошь.
Режиссер Кричевский жил в обстановке, соответствовавшей его статусу. Все делалось для того, чтобы подтвердить статус, пустить пыль в глаза. Накрывались столы, изысканные блюда, серебро, посуда из петербургского императорского фарфора. Кричевский был прекрасен в предвкушении реальной выпивки. Он говорил глубокие философские тосты. А в конце застолья гости расходились, он засыпал лицом в тарелке. Это было начало запоя, который продолжался вечность, и по дому плавали запахи утраченных иллюзий и ее загубленной жизни.
Из чего состояла жизнь Веры? Ни детей – страшно рожать от больного. Ни собственных интересов. Ее подруги по институту возглавляли журналы, ездили на кинофестивали в Канны и в Венецию, размышляли о кинопроцессе.
Свою бессмертную душу Кричевский вкладывает в работу, а домой приносит только больное тело, которое надо обслуживать. И что в результате? У нее есть машина, дом, посуда, а себя самой у нее нет.
Вера достала рюкзак, сунула в него зубную щетку, тапки и ночную рубашку. Всё! Больше она из этого дома не возьмет ничего. Ей ничего не надо. Она уйдет в новую жизнь, нищая и свободная, и все начнет с нуля. У нее получится. У нее столько идей. Главное – чтобы не мешали, не путались под ногами.
А Кричевский… пусть выживает как хочет. Она ему не мама, а он ей не сын.
Вера не стала выводить свою машину из гаража. Проверила кошелек. На дорогу хватит, а там будет видно.
Она пошла пешком до автобуса и спокойно доехала до Москвы. И по Москве. Боже, как давно она не ездила в метро. А в метро – люди, лица.
Вера добралась до своего отчего дома: двухкомнатная квартира в хрущевке.
Мама сидела в главной комнате и шила коврик из ситцевых лоскутов. Куски ткани валялись на полу и на диване.
Коврики она продавала на базаре. Они шли довольно хорошо. На еду хватало и оставалось.
Мама была не старая, но выглядела плохо. Неухоженная, хоть и аккуратненькая.
– Ты зачем приехала? – спросила мама.
Вера не баловала ее посещениями, поэтому мама удивилась.
– Я домой приехала, – сказала Вера и положила рюкзачок на стул. Прошла в смежную комнату. Там спал брат. Он тоже был алкоголик, но иначе чем Кричевский. Саша пил запоем одну неделю в месяц. А брат каждый день с утра до вечера понемножку, но к концу дня в нем оказывался литр. Комната была заполнена теми же самыми запахами алкогольных паров.
Вера вернулась к матери, села на стул.
В ее прежней жизни все эти реалии распространялись на два этажа большого дома, на поляну перед домом и сдержанную роскошь вокруг. А здесь – все то же самое, но погруженное в бедность, убожество, и конца-краю не видно.
Когда еще она себя найдет? И где?..
– Кушать будешь? – спросила мать.
– А что у тебя есть?
– Жареная картошка. С лучком.
Вера подумала. Жареную картошку она не ела лет пять. Эта еда считалась неполезной, несущей холестерин.
– Да нет, спасибо, – отказалась Вера.
Она взяла рюкзак, поднялась.
– Я ухожу.
– А зачем ты приезжала? – спросила мать.
– Повидаться.
– У тебя все в порядке?
– По-старому, – ответила Вера.
Мама кивнула. Главное – не хуже. Мама была не избалована жизнью, принимала все как есть. На все воля Божия.
Вера поехала обратно. Как бы ни была унизительна ее жизнь, она все-таки не бессмысленна. Вера обслуживает талант. В его успехе есть и ее незаметная, но существенная роль. Это раз. Второе: Кричевский не виноват в своих запоях. Алкоголизм – тяжелое аутоиммунное заболевание. Люди не понимают, думают, что алкоголизм – распущенность. А это – сбой в обмене веществ. Организму не хватает фермента, который есть в спирте. Отсюда – неумолимая тяга к алкоголю. Отсюда – запои.
А она, Вера, бросила больного человека и поперлась в самостоятельную жизнь, реализовывать себя как личность. Да кому нужна ее личность? Ну, напишет статью о современном кино. Ну, съездит в Канны. Кому она там интересна? А Кричевскому она нужна даже для того, чтобы ловить его в поселке. Или носить на спине, как мешок с картошкой. Было такое. Напился в ресторане и заснул. Друзья разбежались. Пришлось нести самой.
Это ее функция в жизни. Поддерживать мерцающий огонь таланта в бренном теле. И этот огонь будет светить всем. Вера останется в тени, но разве это важно? Важен свет, который освещает дорогу, как фары грузовика в ночи.
Вера сошла с автобуса и побежала к поселку. Она торопилась. Боялась опоздать. Мало ли что может случиться…
С замиранием в душе дернула на себя входную дверь.
Кричевский стоял посреди прихожей совершенно трезвый. Протрезвел. Его глаза были осмысленные, испуганные и казались больше обычного, в пол-лица.
– Это ты? – осторожно проговорил он. – А я думал, что ты меня бросила… Я так испугался…
Вера шагнула к нему. Обняла крепко. Он обхватил ее, прижал, притиснул.
Она положила голову на его плечо и дышала ему в ухо. И если бы рядом находился художник, он нарисовал бы их внутри одного овала.
Как близнецы внутри одного плодного яйца.
Однажды я приехала в больницу, которую называли «Кремлевка». Эта больница обслуживала власть предержащую, и поэтому я считала ее лучшей. А как было на самом деле – не знаю до сих пор. Думаю, что хорошие врачи есть и в районных больницах. Но сейчас не об этом.
Я шла по восьмому этажу, где находилось отделение ортопедии. И вдруг увидела, что возле палаты друг против друга сидят два ханурика с автоматами. Один просматривает правое крыло коридора, другой – левое. Как в остросюжетном детективе.
Впоследствии выяснилось: это и был детектив. Накануне на территории какого-то рынка произошла бандитская разборка. Сошлись две группировки и стали палить друг в друга. Одному авторитету попали в плечо. Этого авторитета тут же погрузили в черный «мерседес» и повезли в «Кремлевку». Кто повез? Обслуга, на воровском языке они называются «пацаны», если я не путаю.
«Кремлевка» строго охраняется специально обученными людьми, которые сидят при въезде и при надобности открывают ворота. Но прежде чем открыть, выясняют: кто едет? Куда? К кому? Требуют пропуск. За ворота и мышь не проскочит, не то что «мерседес».
«Мерседес» подъехал. Охрана вальяжно вышла для выяснения. Пацаны выскочили из «мерседеса», взяли охранников за шкирку, положили их на землю лицом в снег, а к голове приставили автомат.
Охрана – тоже люди, им своя жизнь дороже инструкции. Не так им хорошо платили, чтобы погибать на боевом посту.
Они живо открыли ворота. «Мерседес» проехал к основному зданию.
Пацаны вытащили раненого авторитета и подняли его в лифте на нужный этаж.
Дежурный врач сразу оценил внештатную ситуацию, но милицию вызывать не стал, по той же причине, что и охранники. Жизнь дороже. Да он бы и не успел. Пацаны окружили и сказали:
– Вызывай главного.
Главный был уже дома, ужинал и смотрел телевизор, поскольку его рабочий день кончился в шестнадцать часов.
Ему позвонили из больницы, сказали: «НАДО приехать», выделив слово «надо».
Главный приехал быстро, поскольку жил в этом же районе.
Авторитет находился уже в операционной. Оставалось: дать наркоз и начать операцию.
Пацаны приблизились к главному врачу, показали ему пачку долларов толщиной в палец. Один из них сдержанно проговорил:
– Сделаешь как было, получишь это. Нашему другу дорога его жизнь.
Главный глубоко кивнул.
– А тебе – твоя, – со значением добавил пацан.
Главный кивнул во второй раз. Ему дали понять, что в случае врачебной ошибки он получит пулю, а скорее две. Вторая будет – контрольный выстрел. Никогда еще главврач не работал с таким энтузиазмом и вдохновением. На кону лежала жизнь плюс пачка зелени толщиной в палец.
Вместе с дежурным, в четыре руки, они работали не вслепую, а под контролем специальной телевизионной камеры, которая безошибочно показывала состояние сустава, место нахождения пули.
Все было сделано на самом высоком уровне. Главный оперировал мастерски и, что странно, с удовольствием. Операция прошла без осложнений.
Больного положили в лучшую палату. Возле палаты установили круглосуточную охрану: пацаны с автоматами.
Представители из другой группировки могли вернуться и добить.
На следующий день по коридору шла я и с любопытством смотрела на охранников. Это были тридцатилетние парни в тренировочных синих финских костюмах с красной полосой. Славяне. Русоволосые. Лица – бесстрастные, с оттенком высокомерия.
Я уже знала детективную историю, вся больница гудела, но гудела шепотом. Громко – боялись. Вдруг охрана рассердится и пальнет. Им не привыкать. Для них выстрелить как нам высморкаться.
Я подошла к палате и остановилась. Разглядывала пацанов.
Они недовольно на меня покосились. Перед ними стояла не телка, а тетка. Неинтересно. И чего стала?
– Простите, пожалуйста, можно задать вам вопрос? – обратилась я сразу к обоим.
Пацаны лениво подняли на меня глаза.
– Я писатель. Автор фильма «Джентльмены удачи», – представилась я.
– Ну… – отозвался один из них.
Я получила право на вопрос.
– Я коротко, – пообещала я.
– Ну давай, чего… – поторопил второй.
О проекте
О подписке