Подкатило лето. Семья Ганди уехала к морю. Жена Ганди планировала прогреть ребенка на южном солнце. Меж тем у Ганди день рождения. Он приглашает гостей.

Лиля помогает накрыть стол. Потом сидит среди приглашенных. Гости – режиссеры, актеры, люди класса «А». Они прекрасно знают семью Ганди, его жену и не совсем понимают: что здесь делает эта молодая сценаристка, принаряженная и причесанная? Что она здесь забыла и как не стыдно? А Лиля смотрит победным взором как ни в чем не бывало. Фараон пригласил ее в ближний круг. Какие еще могут быть сомнения? Никаких. Только почет и высокая самооценка.

Ганди пьет и напивается. Начинает танцевать. Танцует плохо. Не умеет. И фигура не соответствует.

Лиля легко прощает этот недостаток. Что-то человек может не уметь. Ему дано так много: он создает свой мир, как Господь Бог. Создает из ничего, с чистого листа. Большой взрыв – и вот на страницах целая вселенная. Кто еще так может?

За столом – творцы. Казалось бы, все немножко боги, но никто не догоняет Ганди. Ни у кого нет таких глаз, такого голоса, такого волшебного запаха. От Ганди пахнет дождем и радугой. Чем еще может пахнуть Господь Бог?

Потом все расходятся, а Лиля остается. Она укладывает его на узкую кушетку. И сама ложится рядом.

Почему кушетка? В доме много широких кроватей. Просто Ганди привык к кушетке.

Лиля ложится рядом. Тесно, как в поезде на боковой полке. И ничего не происходит, потому что Ганди пьяный и не соображает: где он? с кем? кто рядом?

А Лиля умирает от счастья. Он вытянулся во всю длину. Горячий. Благоуханный. Его можно касаться губами. Можно обнять и вознестись на седьмое небо.

И она обнимает и возносится. А дома никто не спит. Ромочка сходит с ума. Куда делась Лиля? Может быть, ее сбила машина? Может быть, она умирает в больнице? Никогда не было такого, чтобы она ушла и пропала. Сволочь, и больше никто.

За окном светает. Лиля понимает, что она сволочь, и больше никто.

Поднялась с грешного ложа. Можно сказать, безгрешного, но тем не менее – грешного, потому что она не думала о других, а только о себе и своем чувстве.

Если бы Ганди проснулся и сказал: «Останься со мной навсегда», тогда можно было бы не двоиться, жить в одной реальности, а не в двух, как сейчас. Но Ганди ничего не сказал и не собирался. Он вообще забыл: что было накануне. Запой, как цунами, захлестывал мозги.

Лиля ушла от него рано утром. Оставила записку: «Возлюбленный, как никакой другой возлюбленным уж быть не может».

Это были слова Бунина, но они в точности совпадали с ее чувствами. Иначе не скажешь.

Вода камень точит. Ганди привык к ее блестящим глазам, к ее восхищенному громкому смеху. Этот смех означал: гениально! Когда кто-то в тебя верит, ты и сам начинаешь верить в себя. А это необходимо творческому человеку, тем более пьющему, неуверенному в завтрашнем дне.

Лиля буквально заболела Ганди. Она засыпала и просыпалась с его именем. Раньше ей казалось, что это фигура речи, но оказывается, так и есть на самом деле.

Вокруг нее шла жизнь семьи, росла дочка, но Лиля не присутствовала в жизни близких.

Любовь – это болезнь. Ненормальное состояние организма. И как всякая болезнь, видоизменяет поведение.

Лиля часто плакала без причины. Иногда начинала плакать в своем доме во время ужина, а Ромочка смотрел в окно и делал вид, что ничего не происходит. Он боялся задавать вопросы. Точнее, он боялся ответов Лили, после которых ему ничего не останется, как только встать и уйти.

Он не хотел жить без своей дочери и не хотел, чтобы дочь оставалась без него на попечении матери, которая абсолютно сошла с резьбы. Ей море по колено.

Ромочка понимал, что его жена – не обычная, как мелкая карта в колоде. Она – с козырями, и ей дано больше, чем другим. И Ромочка прощал ей это «больше».

Мужское самолюбие – миф. Главное – остаться вместе любой ценой. Настоящая любовь – это прежде всего ответственность. Ромочка готов был переступить через себя, но не через своих.

Любовь набирала обороты. Лиля ждала перемены участи, но «фигули на рогули», как говорила ее маленькая дочка.

Ганди молчал с неприступным видом. Его лицо становилось величественным, как оттиск медали.

Лиля и Ганди являли собой композицию: мяч и стена. Чем сильнее бил мяч о стену, тем дальше отскакивал.

На этом фоне они продолжали свою работу, и сценарий получался замечательный, смешной и стремительный. Лиля привыкла понимать Ганди не только по произнесенным словам, но и по взмаху его ресниц. Она научилась читать его мысли. Они совпадали, как правильно подобранный ключ к замку: легкий поворот, и дверь раскрыта. Дверь куда? В придуманный мир – яркий, прозрачный и добрый.

Фильм, который они сочиняли, обещал быть долгоиграющим, то есть не стареющим. Так оно и получилось.

Лиля и Ганди не были расписаны в загсе, но они были расписаны на большом экране. Их фамилии стояли рядом. СО-авторы. Разве это мало? Браков на земле сколько угодно. Пошел в загс и расписался. А творческие браки, настоящее соавторство – редкость. Один на тысячу. И даже реже.

Фильм вышел и имел успех.

Поехали на премьеру в Ленинград. После просмотра – банкет.

Банкет окончился. Все разошлись, кроме Ганди. Ганди не мог встать со стула. Он находился в алкогольной отключке, и что с этим делать, Лиля не понимала.

Нужно было как-то переправить его в гостиницу и уложить спать. Но как переправить?

Лиля потянула его со стула. Ганди был тяжелый, килограммов восемьдесят, как мешок с картошкой.

Подошел официант – довольно спортивный парень – и выволок Ганди из зала, держа за подмышки. Его ноги волочились по паркету, «как два завядших гладиолуса». Выражение одного пьющего писателя. Он понимал в этом толк.

Официант вынес груз на улицу и положил на крыльцо. Его ждала работа.

Лиля осталась рядом со спящим Ганди. Дул ветер. На Лиле был красивый модный плащик, но легкий, практически летний.

Ветер продувал ее до костей. Рядом – любимый человек. Не защитник. И не помощник. Нагрузка, при этом неподъемная: восемьдесят килограммов. Но любовь…

Самая большая нагрузка – это отсутствие любви.

Лиля остановила такси и попросила шофера загрузить тело в машину.

Шофер хотел запросить двойную цену, но постеснялся. Ему стало жалко молодую Лилю, посиневшую от холода.

Таксист – крепкий мужик. Взвалил Ганди на плечо и отнес в машину. Положил на заднее сиденье.

Лиля села рядом с шофером. Поехали.

– Это муж твой? – спросил таксист.

– Нет.

– А кто?

– Соавтор.

– Кто? – не понял таксист.

– Коллега. Работаем вместе.

– Сожитель, что ли? – догадался шофер.

– Типа того…

– А жена у него есть? – поинтересовался шофер.

– Есть.

– Так пусть она и возится.

– Она и возится, – сказала Лиля.

– А ты при чем?

– А я в промежутках.

– Дура ты, – сказал таксист. – Извини за грубость. Брось его. Не ломай свою жизнь.

– Он хороший, – возразила Лиля.

– Водка любое поле перепашет. Беги от него, как в атаку. Он бракованный. Понимаешь?

– А вы откуда знаете?

– Знаю, раз говорю.

– Легко сказать: беги. А если без него не дышится? А если без него земля пуста…

Но и с ним как на льдине. Льдина треснула, половинки разъезжаются. Стоишь враскоряку. Одна нога на одной льдине, вторая – на другой. Трещина расширяется. Надо перебраться на одну льдину, но на какую? Ганди не зовет. Ромочка выжидает. Можно бросить одного и другого и уйти в никуда. Это все равно что провалиться между льдинами и оказаться в жгуче холодной пучине.

Алкоголизм – это заболевание, такое же, как любое другое, как диабет например. Но диабет протекает незаметно для окружающих. Страдает только сам больной. А алкоголизм именно ложится на окружающих. Сам больной не страдает. Ему хорошо. И в этом большое неудобство, мягко говоря.

Начало запоя у Ганди было восхитительным. Он хотел говорить. Был блестящ. Его тянуло на поиск истины.

Однажды Лиля оказалась с Ганди на банкете. Банкет давал молодой режиссер Пименов. Это была его первая картина, вполне успешная. Фильм получил первую категорию.

В разгар веселья Пименов неосторожно подошел к Ганди с бокалом, приветствуя мэтра. Он сказал:

– Вы – моя путеводная звезда, – ожидая услышать нечто державинское, типа «победителю-ученику».

Но Ганди произнес прямо противоположное. Он сказал:

– Ты еще снимать не научился, а врать уже научился.

Все поперхнулись. Пименов стал красный как помидор. Вся кровь хлынула в его голову.

– Ну почему же? – не согласился Пименов. – Общественность одобряет.

– Общественность врет, – отрубил Ганди.

В руках гостей застыли вилки. Они не понимали: есть им дальше или положить приборы и уйти, поскольку гости – это та самая общественность, которую оскорбил правдолюбец Ганди.

Лиля оторопела. Ганди – прав. В фильме было что-то тошнотворно фальшивое, при этом смотрелся он хорошо. Оторваться невозможно. Но когда фильм кончался и зажигался свет, становилось противно. Так бывает после соития с нелюбимым человеком: пока в процессе – захватывает, а когда наступает финал и приходит осознание – стыдно.

Гости все-таки донесли вилки до рта. Они продолжили праздник – ели и пили. Вокруг – все свои, еда и питье – главное удовольствие жизни. Праздник для того и существует, чтобы человек расслабился и разрядился.

Все расслабились и разрядились, а Пименов ушел в туалет и там плакал. А потом мыл лицо под краном.

На другой день Лиля пришла к Ганди для работы, как обычно. Ганди только что продрал глаза.

– Я вчера ничего себе не позволил? – проверил он, испуганно глядя на Лилю.

– Позволил. Сказал Пименову, что он бездарь и продажная тварь.

– Врешь, – испугался Ганди.

Лиля пожала плечами.

– Дай мне телефон.

Лиля принесла телефон. Ганди открыл записную книжку, набрал номер Пименова. Подождал. Потом произнес:

– Я звоню извиниться. Я вчера немного нахамил, пьяный был.

Пименов молчал.

– Ты меня узнал? – проверил Ганди.

– Узнал, – сухо ответил Пименов. – Ты нахамил при всех, а извиняешься один на один. Ухо в ухо. Ты должен публично извиниться и взять свои слова назад.

– А как я публично извинюсь? – не понял Ганди. – Что, собрание собирать?

– Как хочешь.

– Пошел ты на хер, – сказал Ганди и положил трубку.

– Извинился, называется, – отреагировала Лиля.

– А что, я не прав? Нельзя сказать то, что я думаю?

– Можно, но не при всех.

Ганди расстроился. Он был хорошо воспитан и понимал, что унизить человека прилюдно – неприемлемо. Однако пьяный не ведает, что творит. Мозги отравлены.

Ганди мучился угрызениями совести после каждого запоя и каждого безобразия. Но постепенно привык. Как говорится, человек не собака, ко всему привыкает. Человек должен как-то выживать. Выживать – значит, быть правым. Кто не прав – тому нет места среди равных. Ганди постепенно нащупал удобную позицию. Позиция была такова: ну и что? Обидел человека – ну и что? Никто не умер. Все живы.

Заснул лицом в салате – ну и что? Проснулся же в конце концов, умылся. Кому-то это не нравится. Ну и что? Надо быть шире. Жизнь многообразна.

Лиля прощала ему все. Ганди – Моцарт. Кто сейчас помнит недостатки Моцарта? Может, он тоже пил и мочился мимо унитаза… Главное же не это, а его Реквием. Главное – то, что остается после человека.

Время смоет всех, до одного. А Реквием будет звучать всегда и сотрясать душу до основания.

В выходные дни Лиля и Ромочка брали дочку и ездили к его родителям. Там их кормили, любили. Было тепло и определенно.

Лиля скучала, пережидала. Ее жизнь питалась совершенно другими впечатлениями. Но во время этих визитов ее нервы переставали звенеть от напряжения. Как будто она спряталась в окоп во время перестрелки. Хорошо. Не убьют. Еще можно пожить.

Дочка каталась из рук в руки, от отца к бабушке, потом к дедушке, и везде ей было весело и защищенно.

Лиля догадывалась задним умом: любовь – это не только страсть. Это еще и ответственность за другого. А какая ответственность у Ганди за чужую дочку? Он зависит только от водки. Значит, Лиля будет зависеть от его зависимости.

Ромочка был грустен. И молчал. Лиля тоже не выясняла отношений. А что говорить? Выбора не было. Ей предложения не делали. Замуж не звали. Разлюбить она не могла.

Ганди приступил к своему долгожданному фильму. Пригласил Лилю в соавторы. Льдины под ногами медленно, но верно начали съезжаться. Лиля боялась поверить в свое счастье.

Ганди уже не мог обходиться без Лили. Она не выходила у него из головы.

Свою жену Валю он стал называть «Лиля». Валя злилась и спрашивала:

– Ты что, влюбился?

– Пройдет, наверное, – неопределенно отвечал Ганди.

Он боялся, что это пройдет. И его пугала перемена участи. Разрушить легко – а дальше что?

Стали встречаться помимо работы. Однажды договорились встретиться возле памятника знаменитому поэту.

Лиля приехала на Пушкинскую площадь и ждала возле памятника Пушкину. Она очень удивилась тому, что Ганди опаздывает. Он никогда не опаздывал. Для него это было принципиально. Точность – вежливость не только королей, но и всех воспитанных людей, уважающих чужое время.

Ганди тем временем ждал Лилю возле памятника Маяковскому. Они, видимо, не уточнили место свидания, или кто-то из них перепутал.

Ганди стоял час. Он не верил, что Лиля может не прийти. Это совершенно невозможно. А вдруг возможно? Кто он и кто она? Она – талантливая, молодая, полноценная. А он – бракованный, бесперспективный мужик. Владеет профессией, но жизнь – больше чем профессия. Профессия – составная часть жизни.

Однажды в хорошую минуту Лиля сказала ему:

– Ты – моя родниковая водичка.

– Я твое пиво прокисшее, – ответил Ганди.

Она засмеялась, решила, что он шутит. А он не шутил.

Стоя у памятника, Лиля решила, что Ганди попал в аварию. Только в этом случае он мог не появиться. Она поехала домой и, стоя перед дверью своей квартиры, услышала беспрерывные телефонные звонки. И поняла: это он. Узнала его по звонкам.

Когда любишь, по-другому ходишь, полметра над землей, паришь. По-другому смотришь, по-другому видишь. Другая химия.

Однажды гуляли по арбатским переулкам, зашли в кафе. Хотелось есть.

Заказали плов. Им подали заказ. Плов невозможно было взять в рот. Очевидно, что плов был приготовлен месяц назад, и, чтобы не испортился, повар насыпал в него пачку крупной соли.

Лиля и Ганди в растерянности сидели над тарелками.

Официант узнал Ганди, помчался к заведующему. Доложил, что в зале уважаемое лицо. Назвал фамилию. Заведующий тут же приказал подать деликатес: бараньи яйца. Это блюдо предназначалось для гостей класса «А».

Официант вынес и поставил перед Ганди и Лилей нечто непонятное, горячее, благоухающее кавказскими травами.

Ганди и раньше ел бараньи яйца, а Лиля в первый раз. Ни на что не похоже, но очень вкусно.

Деньги официант не взял. Заведующий вышел в зал, поприветствовал Ганди лично.

Лиля стояла рядом, исполненная гордости. В памяти невольно всплывал великолепный Шурик, который хлопнул перед ее носом дверью, отсекая себя и свой мир, искрящийся золотом. А Лиля осталась тогда на темной лестнице, пахнущей мочой.

А сейчас она на сцене, на возвышении, и ее возвышают. И это только начало.

Работать отправились в Сочи. Решили совместить полезное с приятным. Жена Валя не скандалила. Единственное, попросила мужа: «Гена, живи как хочешь, только не разводись».

Ганди промолчал. Принял к сведению, но ничего не обещал. Любовь – штука жестокая и беспощадная. Она никого и ничего не учитывает.

Ожидая посадки, взяли кофе с булочкой. Стояли за столиком друг против друга. Лиля смотрела на Ганди и слепла. Глаза жгло от его красоты. Невысокий, слегка рябой, с фигурой, как у кота, которого поставили на задние лапы. Казалось бы, ничего особенного. Но как прекрасен, как уникален ее Моцарт. Вот он – ее суженый, посланный судьбой. Суженый – от слова «судьба».

Самолет стал набирать высоту. Под ногами ощущалась пустота, пропасть. Лиля вцепилась в руку Ганди. Страшно. Говорят, взлеты и посадки особенно опасны. Но вот самолет спружинил, как будто под крылья подложили воздушные подушки. Все. Теперь не упадет.

Впереди солнце и свобода.

Лето в самом начале, и южное солнце не мучило.

Лиля и Ганди работали через пень-колоду. Вседозволенность отвлекала.

Потом, через много лет, когда активная фаза жизни останется позади, станет ясно, что эти дни – самые счастливые в их долгой и разнообразной жизни.

Вечером ходили в прибрежный ресторан. Ели перепелок. Играл маленький оркестр. Посетители танцевали. И среди танцующих – молодой парень в ковбойской шляпе, надвинутой на брови. Он двигался дурашливо, очень талантливо.

Солистка оркестра – девушка, совершенно не похожая на солистку, скорее, старшая школьница из хорошей семьи. Девушка пела прозрачным голосом, парень танцевал, и ото всего веяло молодостью и чистотой.

У Ганди бархатные глаза. Не черные, нет. Глубокий коричневый цвет. В глазах затаенный огонь. Это – гениальность плюс мужская энергия, и весь воздух пропитан этой энергией. Счастье.

Составные счастья: лицо напротив и покой. Покой – это когда больше ничего не хочешь, кроме того, что есть. Так есть и так будет. Сейчас и навсегда.

Покой довольно скоро растаял, потому что явился запой. Явился не запылился.

Ганди пил всю ночь с перерывами на сон. Вернее, на отключку. Выпьет и проваливается.

Так продолжалось до утра.

Утром он обнаружил, что спиртное кончилось, и собрался в магазин. Лиля не задерживала. Это бесполезно. Она могла бы пойти с ним вместе, но эта экскурсия была ей отвратительна.

Очередь из алкоголиков напоминала стадо крыс: все нацеленные, молчаливые и в сером.

Ганди ушел самостоятельно и довольно скоро вернулся. Не один, а в компании. Рядом с ним – здоровый маргинал в суконном берете. Он обнимал трехлитровую банку с солеными огурцами, прижав ее к животу.

Ганди вынул из портфеля три бутылки водки и пакет арахиса.

Лиле стало ясно: Ганди познакомился с мужиком в очереди и пригласил с собой, чтобы не пить в одиночку. Для компании.

Они сели друг против друга за журнальный столик. Открыли банку с огурцами. Приготовили стаканы.

Нужен был тост. Ганди взял слово. Он говорил хорошо и интересно. Тема – вполне философская: о смысле жизни, о задачах природы. О том, куда девается сознание после смерти и зачем вообще нужна смерть. В основном для того, чтобы освободить поляну для следующих поколений. Ад – это муки совести. А рай – это полная гармония с собой. Легче всего добиться гармонии верующему человеку. Вера нужна не для того света, а для этого.

Маргинал слушал внимательно, подавшись вперед. Похоже, что он никогда раньше не беседовал с таким образованным и интересным человеком.

Выпили по стакану.

Далее тост взял маргинал. Он сказал, что его зовут Валик, что он вор с вкраплениями мокрухи. Поведал, что ему тридцать лет, из которых десять он провел на зоне. Неделю назад вышел из тюрьмы. Не работает и не будет. Настоящий вор никогда не опустится до работы.

– А кормить кто будет? – спросил Ганди.

– Так украду, – объяснил Валик.

Выпили еще по стакану. Беседа продолжалась.

Лиля не слушала, с отвращением смотрела на Валика. Он был весь грязный, засаленный, тупой, но изначально красивый, с синими глазами и тонким сухим ртом. Если бы его отмыть и одеть… нет, ничего бы не вышло. Все равно зверь – грязный, вонючий и беспощадный. Как медведь после спячки. Что он делает в их номере? Как получилось, что Ганди его притащил? Совсем отшибло мозги.

Лиля злилась, но не знала что делать. Маргинал – гость Ганди и находился под его защитой.

Это гостеприимство продолжалось недолго. Ганди заснул, сидя в кресле, уронив голову на грудь.

Маргинал держался. Скорее всего, он не был алкоголик. Просто пьянь и рвань.

Лишившись компании, Валик стал пить один. Он налил себе стакан. Опрокинул в рот. И наполнил следующий.

Лиля стояла против него и смотрела с отвращением.

– Вон отсюда! – приказала Лиля.

Валик тупо уставился на нее.

– Вон, тебе говорят!

Валик стал медленно приподниматься с кресла, не сводя с нее своих преступных глаз.

Лиля испугалась, попятилась к двери.

Валик встал и медленно двинулся на нее упругими кошачьими шагами. Лиля поняла, что сейчас произойдет насилие с вкраплением мокрухи. Уголовников тянет на преступление. Преступление – своего рода наркотик. Хочется еще и еще.