Глава 2. ТЕХНОЛОГИИ ПРОТИВ ШМОРОДУЛЬКИ

– Заверни меня в шавушку! – попросила Вероничка, ныряя в постель.

Элла подоткнула дочь мягким одеялом со всех сторон. Торчала только её головёшка: нежные мягкие щёчки, хитрые глазки, капризные губки. Элле хотелось зацеловать Вероничку. Как тут удержаться?

Она чмокнула дочь в правую щечку:

– Вкусно как! – потом в левую. – Ням-ням! – поцеловала в лобик, в носик. Дочь заливалась смехом. – Очень вкусная шавушка! – нежность окутала обеих шапкой. У Эллы в носу защипало. В такие минуты женщине и не верилось, что завтра она пойдёт на работу, а там абстрагируется от мыслей о дочери. Вот так сидеть бы с Вероничкой в обнимку часами!

Кое в чём «антИИшники» сослужили хорошую службу. Элла была увлечена работой (а в свободное время – путешествиями с мужем), потому откладывала рождение детей на неопределённый срок. А тут она устала от борьбы со стереотипами и публичности, решила взять паузу и уйти в декрет.

Теперь невозможно было представить, что Веронички когда-то не существовало во Вселенной, её щёчек, умных зелёных глаз. Она была симпатичной в папу, эмоциональной и нежной – в маму.

– Мам, а вы уже купили мне подарок? – деловито спросила дочь, надевая пижамку. До дня рождения Веронички было три месяца, она с нетерпением ждала этого дня. Во-первых, родители устраивали шикарное торжество с кафе, шариками и аниматорами. Во-вторых, девочка мечтала о щенке или о котёнке.

– А что, у тебя новое желание появилось?

– Да! Подарите мне новую роботессу-няню!

– О-па! Ты же так мечтала о щенке или котёнке…

– Я передумала. За котёнком надо лоток убирать – фу-у, а щенка гулять выводить, а потом ему ещё и лапы мыть…

– Этим может и робоняня заниматься.

– Котята и щенята могут писаться где не надо. Нелькина Мурка вообще прудила ей прямо в постель! Фу! И на саму Нельку попало! А у Анжелкиной мамки пёсик туфли погрыз. Да ну! Лучше новая няня!

– Ну да, она точно писаться не будет. А чем тебя Шелли не устраивает?

Вероничке нравилась буква «ш». Потому она просила завернуть «в шавушку», которую даже не пробовала, а не, скажем, в ролл, и своей няне дала имя на «ш».

– Шелли очень хорошая! – сказала девочка. – Просто недавно вышла новая версия! Так танцует!.. Даже челленджи повторяет! А наша Шелли вообще танцевать не умеет.

Веский аргумент!..

– И у меня новая няня появится раньше, чем у этой зазнайки Анжелки! – добавила Вероничка. – Да она упадёт, когда увидит!..

Неприятное ощущение царапнуло. Мама попыталась урезонить себя: ладно драматизировать! Дочь готова поменять няню, которая пела ей колыбельные, потому что та не умеет танцевать. И что? Да, роботы-игрушки и помощники просто выполняют свою функцию до поры до времени, быстро устаревают (делать модели «на века» невыгодно), потом сменяются другими гаджетами.

«Нет! – поневоле думала Элла. – Неправильно!»

И дело не в Шелли. То, что люди не привязываются к роботам, может, и хорошо, правильно, любить нужно живых, но не теряют ли они способность испытывать её в принципе? Эти мысли точили Эллу всё последнее время, а сейчас снова поднялись, точно убежавшая из кастрюльки каша.

Роботов с искусственным интеллектом «человечными» мы боимся, а превращаться в них – нет! Парадокс.

И вот её пятилетняя дочь, денно и нощно упрашивавшая родителей завести питомца, передумала, потому что вещей жалко и лень заботиться о животинке. Вероничка – современное дитя. Не готова чем-то поступиться ради любви, которую мог бы подарить котёнок.

Нельзя отказываться от возможности испытывать чувства! Даже в середине двадцать первого века!

Эмоциональную Эллу часто удручали собственные приступы сентиментальности и наивности. Периодически она настраивалась стать циничнее, но тут звучала «Лунная соната» из чьего-нибудь окна с весенним ветерком… и в сердце щемило, либо попадалась тёплая цитата из книги, душевная кинолента – и в груди загоралось зарево надежды: «Всё будет хорошо!»

А тут такая штука! Если ты не хищник – значит, травоядное, потенциальный корм. Только тебя озаряет надежда и желание радоваться жизни, так все эти «вампирюги» (вкупе с неприятностями) сыплются на твою просветленную головушку, будто с парашюта. Хотя бы ради этого они возносятся в небо. Жаль, не хотят там остаться – готовы пожертвовать высотой, лишь бы впиться зубами в ближнего. Разочаровывать того, в ком еще теплится вера в лучшее, – наверное, увлекательное занятие. Да, тебе может быть и больно от происков кровопийц… или собственных несбывшихся надежд. Но оно того стоит! Зато можно ощущать биение жизни, щемящее чувство при виде прекрасного заката, утирать горячую слезу во время органного концерта, любить щенка-несмышлёныша, несмотря на то, что он грызёт вещи. И да, привязываться и страдать из-за расставания с тем, что тебе дорого.

В том, как Вероничка относится к жизни, есть вина её родителей. С тех пор, как Элла и Павел четыре месяца назад вовлеклись в заманчивый проект для Алёши Калиновского, дочь совсем забросили. Собственно, так делали многие обеспеченные работающие родители – оставляли детей на бездушных роботов, задаривали гаджетами. Вот и пожинают плоды…

Тем страннее, что Вероничка не испытывает особенной нежности к няне и готова её променять на другую! Ведь она проводила с Шелли столько времени!

Элла взялась расчёсывать льняные волосы Веронички и заплетать ей косичку-«колосок», размышляя, как донести все свои мысли о человечестве, роботах и чувствах пятилетней девочке, чтобы та поняла.

– А расскажи мне про Жюля! – попросила дочь.

– Да ты эти истории наизусть знаешь, Вероника! Сама можешь их рассказывать.

– Ну, мам! – заканючила дочь. – Давай про голову! Мою любимую историю! Мам!

В сердце Эллы вошла иголка чувства вины. Опять она манкирует дочерью!

– Когда твоя бабушка Эмма сказала жирафу Жюлю, что я потеряла из-за него голову, он испугался и стал искать её по всей квартире. Он тогда был глупышом и всё понимал буквально. Потом Жюль увидел меня и воскликнул: «Элла, у тебя что, выросла вторая голова? Разве так бывает?»

Вероничка заливисто рассмеялась.

– А расскажи, как Жюль не понял твою картинку! И как изгонял бесёнка из комнаты!..

Элла подумала. Может, рассказ о любимом плюшевом жирафе – это возможность донести до Веронички сложные мысли?

– Ты знаешь не всю историю о Жюле! Только забавные моменты… о том, каким глупеньким он был. Жираф – это нечто большее. Только я думаю, ты пока слишком маленькая, чтобы воспринять эту историю, – с сомнением покачала головой Элла.

Дочь мгновенно попалась на крючок этой невинной манипуляции:

– Мне скоро шесть! Расскажи всё про Жюля!

– Что ж, хорошо, а ты закрывай глазки, Вероничка. Эта история не на один вечер. Если сморит сон, не борись с ним! Продолжим завтра.

Дочь послушно зажмурилась. Смешная она! Элла снова поцеловала девочку в щёчку. Та улыбнулась, открыла один глаз, потом второй, чмокнула маму в носик, затем опять зажмурилась. Какая сладкая девочка! Как хорошо, что она есть. Просто есть.

С этого вечера рассказывать истории о жирафе Жюле на ночь стало ритуалом в семье Коженковых.

…

Синь весеннего вечера стекала каплями на город. Хотелось цедить её, перекатывать на языке, наслаждаясь каждым глотком.

В дом Коженковых вошло щемящее доброе чувство – Элла рассказывала дочери историю о своей дружбе с жирафом Жюлем:

– Когда я была маленькой, как ты, то… эээ… болела. Мои ножки и ручки часто меня не слушались, как будто забывали, что должны делать.

– Почему? Ты стукнулась? – сочувственно спросила Вероничка.

– Я такая родилась! Порой ножки начинали двигаться так быстро, что я падала, а иногда, наоборот, не могли даже сделать один шаг, как будто застряли. Потому что мои мышцы были немного слабые, они не могли работать так, как у других детей.

– Ой, это было больно? Ну, когда ножки и ручки не слушались?

– Скорее обидно. Это как… хм… если бы ты пыталась поднять игрушку, совсем маленькую, но та казалась слишком тяжёлой… или представь, что ты рисуешь, но вместо карандаша в руках у тебя пружинка. Мне было трудно держать мелкие предметы. Особенно горько становилось, когда я видела, как другие дети бегали, прыгали, играли. А ещё я часто… эм… странно улыбалась. Не специально. Лицо меня не слушалось, как мои ручки и ножки. Одна злая воспитательница в детском саду называла меня Джокером, – Элла поморщилась.

Неприятные воспоминания. Она никогда не забудет, как та воспитательница схватила её и стала трясти, словно грушу:

– Почему ты надо мной смеёшься? Я что, клоун? Прекрати! Хватит улыбаться, я сказала!

Элле было невыносимо обидно. Её захлестнули эмоции, и потому она просто не могла объяснить, что не специально «смеётся» над этой приблажной.

– А кто это такой – Джокер?

– Герой фильма. Он был очень популярным много лет назад, когда я была в твоём возрасте. Этот Джокер улыбался, но не потому, что ему было весело, а само так получалось, когда он расстраивался или нервничал.

– А-а, я тоже так делала! Когда подвернула шею на карусели… Все ребята стали надо мной смеяться. Я – вместе с ними, хотя мне было больно и обидно! Не хотелось, чтобы все это видели!

– Что?! Когда ты шею подвернула?! – взволновалась Элла.

– Мама! Всё уже обратно… разгладилось.

– А почему я ничего не знаю? Это не шутки, Вероника Павловна!

Девочка напряглась. По имени-отчеству родители её называли тогда, когда были ну очень сердиты.

– Потому что я улыбалась, говорю же. Шелли ничего не поняла. Она, оказывается, не отличает, когда я правда радостная, а когда притворяюсь. Ещё один повод её поменять на новую!.. Если бы Шелли увидела, что я подвернула шею, тебе бы наябедничала. Уж нет! Вы бы потом меня сто лет не пускали кататься в парке! Мам, ну всё! Правда!

– Вероника Павловна, пообещай, что не будешь скрывать от меня такие вещи! Если ты поранишься, ударишься – обязательно говори мне или Шелли!

– Обещаю, мамочка! – Вероничка патетически прижала руку к сердцу. – Рассказывай дальше про жирафика!..

– Я была не такой, как другие дети, потому меня часто пытались обидеть, обозвать, даже стукнуть. Со мной не хотели играть некоторые ребята. Потом я уже и сама к ним не подходила…

– Вот козлы! – с чувством произнесла дочь и тут же прикрыла рот ладошкой.

Мама только снисходительно улыбнулась:

– Просто родители не учили их, что нельзя обижать тех, кто выглядит не так, как ты. Человек не виноват в том, что он родился… нездоровым или некрасивым. Это не делает его плохим и не значит, что у него нет души! Он не заслуживает гадких слов в свой адрес!

У Эллы, тогда ещё Тюриной, была лёгкая форма детского церебрального паралича (ДЦП) и неврологические нарушения. Этим и объяснялись проблемы с лицевыми мышцами, гримасы…

Двадцать первый век неуклонно приближался  к своей четверти, а у некоторых людей в голове всё ещё шумел дремучий лес стереотипов. Иногда оттуда выглядывали злые волки-оборотни осуждения.

Например, как-то маленькую Эллу изгнали с детской площадки. Незнакомый мальчик вдруг сказал: «Баба Яга!» и стал бить её совком. Эмма Владимировна, мама Эллы, сделала замечание родительнице ребёнка, вперившейся в телефон. Та оказалась дерзкой, мгновенно ощетинилась:

– А чего вы хотите? Ваша дочь пугает других детей! И мне на неё смотреть страшно! Кто знает, что у такой на уме? – и это говорит мамаша агрессивного мальчишки.

Элла разозлилась, что мерзкая тётка орёт на маму, и швырнула ей песок в лицо с воплем индейца апачи. Ох, как та злыдня блажила! Элла и слов таких доселе не слышала, пока её собственный «нормальный» сыночка методично ломал чужие куличики и гоготал.

Мама после того случая плакала, закрывшись в ванной. И Элла рыдала, да так, что, казалось, сердце вылетит от всхлипов. Девочка не задумывалась о том, что такое несправедливость, но её выжигало именно это ощущение. «Что я им сделала?» – и душа сгибалась, как непослушные ножки, а потом падала и со стуком ударялась об пол.

Осложнялась ситуация тем, что Тюрины жили в глубинке, застывшей во времени и в пространстве. Из достопримечательностей – торговый центр, мекка для всех горожан, тусовочное место. Градообразующим предприятием был завод по производству электроники и микроэлектронных компонентов. Там и работали родители Эллы. Отец, Фёдор Александрович, трудился сборщиком сложных электронных изделий (сенсоров, компьютерных чипов…), а мама, Эмма Владимировна, была секретарём.

В городке не было специальных школ и детских садов для детей с особыми потребностями, реабилитологов, педагогов, которые могли бы помочь Элле. Приходилось ездить в областной центр.

В детском саду девочка не прижилась.

«Характер тот ещё!» и «Не социальная она», – говорили об Элле. Девочка не умела сглатывать обиды. То есть обижать девочку из-за её болезни – нормально, а если она ответила – кошмар, разбойница, хулиганка!

Строптивицу доверили заботам бабушки матери. Валентина Леонидовна была образованной женщиной, но болезнь внучки в какой-то момент довела её до отчаяния, потому она утратила критичность. Как-то бабушка отдала последние деньги за марафон желаний в социальной сети, причём выбрала VIP-тариф, надеясь, что это откроет доступ к сакральным знаниям. Увы, нет. «Вы недостаточно хотели, – ответствовала возмущённой Валентине Леонидовне гуру, проводившая марафон. – Нужно намерение без примеси сомнений, а вам, видимо, просто выгодно иметь больную внучку! Так вы ощущаете себя значимой!»