– Ира, это несексуально, – он почти шепчет мне на ухо, обдавая меня своим горячим дыханием. – Когда ты надкусываешь бургер, из него течет сок по твоему подбородку, капает на джинсы. Тебе приходится открывать шире рот, чтобы он весь туда влез. Твой милый ротик, созданный совсем для другого. – Дима на мгновение отворачивается от меня: – Да, сюда, пожалуйста, через пять минут стартуем! Стоим, пока ждем! Я ваш гид. Ориентируемся на меня!

Господи, они и так на него «ориентируются». У дам прям течка.

– Короче, – он опять шепчет мне в ухо, – я тебе покажу, что надо есть. А то ты все-таки отсталая. Я заметил в ресторане. Так что лучше выброси этот пакет в ближайшую урну.

«Ага, сейчас, выбросила!» – думаю про себя. Через бумажный пакет я ощущаю тепло – не остыла, гадость моя, вкусненькая.

– Ир, мне пора. Но сделай, пожалуйста, как я сказал. Я тебе могу дать денег на «Джульетту». Или там дальше, напротив Кремля, есть вкусная хинкальная. Отличная восточная еда.

– Спасибо. Денег не нужно. Тем более, я при исполнении. И ты тоже.

Дима возвращается к своим обязанностям. Группа идет за ним в первый зал. Отстающих подгоняет охранник. Он похож на собаку, которая стережет своих овец, и загоняет домой.

Конечно, я не выбрасываю пакет с вкусной гадостью. «Щас!» – обращаюсь я к Диме в окно, выйдя на улицу. Он меня не видит, потому что рассказывает группе историю усадьбы. Пусть рассказывает. А я поем и подумаю. Заодно погуглю родню купца и позвоню ученому. Черт, не спросила, как его зовут, и в показаниях не обратила внимания.

– Добрый день! – бодро здороваюсь с незнакомым мужчиной. – Это следователь. Я веду дело об ограблении музея… Да-да, ужасно! Нам бы с вами поговорить. Сейчас? Могу. А куда к вам ехать? Ильинская… Через час могу быть, – даю себе полчаса на поесть и полчаса дойти до Ильинки.

Сок из гамбургера, действительно, капает на джинсы. Сглазил змей! Ладно, пошла допрашивать ученого. Пытать каленым железом.

***

Снова на Горьковской. Можно опять купить габмургер. Ладно, не буду. Одного несексуального блюда на сегодня хватит.

– Антон Владимирович, – протягивает мне руку импозантный мужчина. Слава богу, представился!

– Ирина. Извините, что побеспокоила, но редко когда мы останавливаемся на одной беседе, – вежливо улыбаюсь. – Всплывает новая информация, надо что-то уточнить…

– Ничего-ничего, присаживайтесь.

Разговариваем мы в небольшом, но уютном кабинете ученого. Выясняется, что он доцент, культуролог. Занимается старинными предметами искусства и преподает историю искусств студентам.

Ему около сорока. Потом посмотрела на сайте универа – действительно, Антону Владимировичу тридцать восемь. Если Дима – эдакий испанский мачо, то доцент выглядит, как обычный российский мужчина. У него светлые волосы, зеленые глаза. И когда он улыбается, морщинки разбегаются от его глаз. Он не очень высокий, не толстый, но довольно плотный. Самое в нем любопытное – маленькая сережка в левом ухе.

То ли Димино влияние, то ли у меня что-то с организмом, но я рассматриваю культуролога не с точки зрения следователя, перед которым сидит свидетель. А как мужчину. Дожили!

– Ну что ж, попробую хоть чем-то помочь, хотя пока не знаю чем, – он улыбается и ждет моих вопросов.

– Я хотела начать с того, зачем вы ездили в музей. Чем вас так заинтересовали найденные драгоценности? И сколько вы планировали с ними работать?

– Видите ли, Ирина, это входит в сферу моих научных интересов. Такие находки – редкость! Я готовил серию лекций для наших студентов. Планировал показывать им фото драгоценностей и комментировать. На самом деле, ограбление этих планов не нарушило. Заодно руководство музея попросило во время планировавшейся осенью выставки тоже вечерами провести несколько лекций, но уже для обычных посетителей. Простым языком, так сказать. Вот это теперь под вопросом… И зависит от вас. – Он смотрит на меня лукавым взглядом.

А ведь ничего мужчина. Господи, о чем я думаю! Дима меня испортил.

– Скажите, а сколько времени вы проводили в хранилище?

– Приходил в перерывах между занятиями. Не сказать, что много. Фактически, мне нужно было посмотреть на драгоценности «живьем». И всё.

– В день кражи вы там были. Но вот точно время можете вспомнить?

Антон Владимирович, нацепив очки в дорогой оправе (не знаю, почему в дорогой, но выглядит именно так, с тонким ободком под цвет оникса – да, перстень навеял), листает свой ежедневник.

– Так… Двадцать четвертое апреля… У меня с утра пары. До тринадцати пятнадцати, – он отвлекается от своих записей. – Потом я пошел в музей. Пешком. Погода была хорошая. По дороге поел в кафе на Большой Покровской. То есть, в музее я был примерно в три. Точно не скажу. У меня в тот день других планов не было.

– А ушли во сколько?

– Это я говорил, должно быть записано в показаниях. Примерно в шесть, насколько я помню. Домой поехал на такси. От музея недалеко, но не очень удобно добираться. И самый час пик. Живу я в новом доме, рядом с торговым центром «Фантастика».

В прямо противоположном конце города от меня. Я в этой «Фантастике» всего один раз была – далековато.

– Никто у вас код от двери в хранилище никогда не спрашивал? Мало ли, зачем-нибудь. Это важно. Человек, скорее всего сотрудник музея, мог никаких странных чувств у вас не вызвать. Вспомните, пожалуйста.

Откинувшись на спинку большого офисного кресла, культуролог задумался. Я тоже думаю – о том, что драгоценности возбуждают. Их мерцающий блеск, переливающиеся бриллианты. И это только на фото. Как же они должны возбуждать, если их видишь перед собой! А если надеваешь? Мне кажется, что Димины пальцы касаются моей шеи и надевают на нее колье Марии Терезии…

– Нет, не могу такого вспомнить. Из сотрудников в хранилище часто заходил Олег Павлович, но ему по работе положено. И молодой гид. Дмитрий, кажется. Его тоже увлекает тема старинных предметов искусства, и ему разрешили иногда туда заходить. Заодно к выставке готовиться – он в основном мои описания читал. Я, знаете, приходил-уходил. Почти ни с кем особо не общался.

Я прощаюсь с Антоном Владимировичем. Он встает с кресла меня проводить, хотя я сама способна спуститься по лестнице к выходу. Но он настаивает. Мы идем, и он то под локоток поддержит, то спины рукой коснется, пропуская вперед.

Чего творится-то? Аншлаг! Нет, кому-то внимание двух мужиков, причем, второго весьма условное, вообще покажется ни о чем. А для меня уже много. Мне мама постоянно говорит: «Не смотри вниз, больше улыбайся!», «Ты чего всегда хмурая – мужчины таких не любят» и в таком духе. Она думала, я быстро найду мужа в полиции. Но у нас все бегают, как сумасшедшие. И бумаг много надо заполнять по делам, которые в сравнение не идут с моей «кражей века». А все равно пиши, заполняй… В общем, с личной жизнью голяк. Пока я с сексуальным гидом не столкнулась.

– Всего хорошего, – напутствует культуролог. – Если чего вспомню, позвоню вам. Или просто позвоню, без повода, – неожиданно добавляет он.

Отреагировать я не успеваю: к нему подбегает студентка в мини-юбке, кофточке, задирающейся на пузе (ладно, нет у нее пуза – на животе) и босоножках на шпильке. Ярко-красный лак на ногтях ног приковывает к ним внимание.

– Антон Владимирович! – верещит. – У меня вопрос по курсовой!

Я пользуюсь моментом и выхожу из универа.

В музей идти смысла нет. Да, у меня прибавилось забот. Теперь, кроме беседы с хранителем, который приедет шестого мая, придется беседовать с Димой. Ох, вот это тяжело! Подруга мне говорила, что якобы женщина, которую дико возбуждает мужчина, становится привлекательной для других мужчин. От нее, типа, какие-то флюиды исходят… Или черт знает что. Короче, что-то от меня, видимо, исходит.

Я даже не могу сказать, что мне это не нравится. Но меня бесит то, что я себя со стороны не вижу. Я же внешне такая, как была: джинсы, кроссовки, футболка и рюкзак. Хвост из волос. Ноль макияжа. Что со мной не так? Я же не последовала совету Димы и не надела короткого платьица и не распустила волосы. Хуже того – я жру несексуальный гамбургер.

Кстати! Я же опять рядом с бывшим Макдаком! Пойду-ка я на работу. А то мне голову снесут из-за отсутствия отчетов. Значит, надо купить с собой еды. «Гранд де люкс» – что в этом такого несексуального? Все-таки не понимаю. Короче, беру «гранда» с картошкой. Пусть у меня сегодня будет день нездорового питания. Хотя, когда у меня сильно здоровое.

На работе накануне первомая пусто. Народ смылся-таки! На дачки-клячки. Но это к лучшему. Часто накануне праздников и выходных пьют. Значит, я не смогла бы поработать. А отчеты сами себя не напишут.

Вот так вообще о сексе забудешь – я сверяюсь с инструкцией, сколько мне еще бумаг надо заполнить. Рука сама тянется в пакет с бургером. Несексуально ему, видишь ли. Я опять вспоминаю Диму и застываю с булкой в руке. Как же я хотела бы оказаться рядом с ним. Или чтобы он рядом со мной – какая разница. Ощутить этот запах… Какой интересно он покупает парфюм? Сходить что ли в магазин и перенюхать все подряд? Найти и купить. Дома нюхать вечерами и возбуждаться только от этого…

Так! Приказ – доделать работу. Я вгрызаюсь в несексуальный бургер и со всей силы продолжаю барабанить по клавиатуре.

За окном темнеет. Я включаю свет. Если бы все это время я потратила на расследование! Но тут я не босс. Заканчиваю печатать отчеты, когда уже совсем темно. Хотелось бы полюбоваться на закат – лучший в мире закат над Волгой, но так устала, что лучше домой. В метро, а там пешком пройтись и немного прочистить мозг.

Завтра – первое мая. Музей, как и я, работает. Мы с музеем вечные работнички. Без перерывов, без выходных. Придется поговорить с Димой – уверена, в такие горячие даты у него нет выходного.

Иду от метро по темной улице. Неприятно. В нашем районе прохожих мало. Это тебе не вечно гудящий центр. Кто-то идет за мной. У меня явная профдеформация: я постоянно автоматически сканирую пространство вокруг. Зачем? А когда-то на меня пытался набросится маньяк. Именно у нас – в Сормово. Я сумела убежать. Его поймали в итоге. Но неприятное ощущение осталось. Как говорят психологи – травма детства.

Сейчас резко ощущаю то забытое чувство – опасности. Стараюсь не показать своего страха: не идти быстрее, не оглядываться. Наконец дохожу до перекрестка. Слева парк. Мне туда не нужно, но человек, который идет за мной, заставляет свернуть налево.

Из парка доносится смех, видно, как взлетают в небо фейерверки. И тут я припускаю – почти бегу.

– Девушка, куда вы так торопитесь? – пьяный парень является мне спасением.

– Домой тороплюсь. Но не туда свернула, – я торможу и чувствую, что сзади тоже тормознули.

– Так я вас провожу, – заплетающимся языком предлагает «кавалер». – Пошли!

Я соглашаюсь. Парень берет меня под руку, и еще неизвестно кто кого ведет.

Сбоку исчезает тень – мой преследователь понимает, что дальше я пойду не одна. Шатаясь, мы с моим спасителем идем к моему дому. Я без всякого труда, возле подъезда, отправляю его в одиночное плавание. Не очень красиво получилось, но вроде он нормально ориентируется, слегка протрезвев, пока мы шли.

Громко захлопываю за собой дверь подъезда и перевожу дыхание. В квартире тщательно запираю замки. На кухне достаю давно подаренную мне бутылку российского рома. Наливаю в чашку. Разбавлять все равно нечем. Если только водой. Выпиваю. Успокаиваюсь. Сажусь. Еще наливаю. Хочется секса. Одновременно с этим – страшно. Странное сочетание. Возбуждающее.

Мне кажется, я наступила на чью-то мозоль. Наверное, это паранойя. Наверное. Надеюсь. Может, показалось. Но почему-то я уверена: я что-то нарыла. Культуролог? Дмитрий? Один только Олег Павлович, спокойно где-то там отдыхающий, ни при чем. Главный хранитель музейных предметов. Единственный не знает, как тут идет расследование.

Допиваю ром. Еле доползаю до кровати. Шарлотта Холмс – наверное, так меня теперь зовут. Что же я нарыла? Проваливаюсь в сон. Головная боль мне обеспечена!