Умиротворенный, Кристиан отправляется спать в надежде не видеть никаких тревожащих снов. Зато другие сны, легкие и ясные, будут только приветствоваться. Но, вопреки ожиданиям, вопреки тому, что он снова стал простодушным, искренним парнем, Кристиан упирается во сне в черноту. В школьную доску – абсолютно мертвую, какой она и была все эти дни. Одна несчастная запись, или пара цифр, или хотя бы окружность могли прояснить предмет, но нет ни записей, ни цифр, ни окружности. И лишь на самом излете сна доска неожиданно оживает. Невидимый мел чертит по поверхности какие-то штрихи, они складываются в профиль. Профиль кажется Кристиану смутно знакомым, он уже видел где-то и этот нос, и линию губ: слишком нежную, чтобы принадлежать мужчине. Но и абсолютно женским профиль не назовешь, а мел между тем не думает останавливаться. Он набрасывает все новые и новые линии, полукружья и спирали. Из спиралей вырастают раковины, которые тоже знакомы Кристиану, но тут разночтений не возникает. Раковины – точная копия марочных раковин с присланной Шоном бандероли. Единственное различие: те раковины были нежно-зелеными, с вкраплениями перламутра. Совершенно безопасные. Эти же – черно-белые, они постоянно движутся, а их ощетинившиеся края становятся все острее. В считаные секунды поглотив профиль, раковины начинают поглощать сами себя. И в конечном итоге остается лишь одна, самая большая, идеально и во всех подробностях выписанная.

Почти объемная.

Именно в этой фазе сон Кристиана трансформируется в кошмар, а раковина, перестав быть раковиной, обретает черты гигантской винтовой лестницы без перил. Сопротивляться бесполезно, и вот уже Кристиан, влекомый неодолимой силой, скользит по ней вниз. На ходу пытаясь сообразить, кем же он является в этом скольжении: песчинкой, микроорганизмом или – самим собой, тонущим в водовороте событий, которые происходили явно не с ним. Если вообще происходили.

Кристиан опускается ниже и ниже, прямиком в бездну, но, вопреки всем законам, движение не убыстряется, а замедляется. И теперь уже можно в подробностях увидеть то, что еще мгновение назад было всего лишь тенью, цветовым пятном, скоплением ярких точек. Первыми проступают корни и стволы деревьев, перепутанные между собой, – непременная часть интерьера затерянных в джунглях камбоджийских храмов. Сквозь древесную вязь Кристиан видит Dasha: прекраснейшая из женщин улыбается ему нежной улыбкой. И эта улыбка совсем не радует Кристиана. Наверное, из-за того, что губы, с которых она слетает, фисташкового цвета, и это не спишешь на губную помаду, а…

О господи!

Dasha укрыта темно-рубиновой шалью, никогда ей не принадлежавшей, – но это и не шаль, слишком она подвижна, слишком быстро меняет свою конфигурацию. Стекает вниз тонкими струями и отдельными каплями. Если поначалу за ними еще можно было разглядеть платье (светло-оливковое, как на одной из фотографий), то теперь не видно и его. Тело Dasha исчезает в красной пелене.

Фисташковые губы – мертвы.

Красное на светло-оливковом – кровь.

Кристиан даже не успевает ужаснуться этому факту: Dasha заслоняют от посторонних глаз гибкие и тонкие стволы. А потом в их просветах возникает Шон – точно такой, каким запомнил его Кристиан, ничуть не изменившийся. В их последнюю встречу на Шоне была рубашка поло с эмблемой Хенлейской королевской регаты – она и сейчас на нем. Разве что сама эмблема претерпела некоторые изменения, и это касается букв на вензеле. Вместо заглавной Н и зеркально отражающихся друг в друге R Кристиан видит совсем другое: две D и А. Буквы увеличиваются в размерах (их плоть уже неотличима от плоти деревьев), и Шон скрывается за ними, как и Dasha. Последнее, что видит Кристиан, – ветки, растущие прямиком из глазниц Шона.

После увиденного Кристиан готов к еще более неприятным и апокалиптическим картинам, но… Больше ни одной смерти (если это действительно были смерти) его кошмаром не запланировано. И последующие витки спирали сопровождают лишь предметы, никак между собой не связанные: фотоаппарат с длиннофокусным объективом, детские рисунки, фигурки неизвестных Кристиану божеств; части старинных каменных фризов, почти неотличимые по сюжетам и исполнению от детских рисунков; блокноты, раскрытые посередине: они испещрены записями и столбцами зачеркнутых слов. Миниатюрная железная дорога – радость и отдохновение всех мальчиков во всех странах; смятые купюры, смятые жестяные банки из-под кока-колы и джина; целая гроздь часов разных модификаций: время, которое они показывают, тоже разное.

Венчает всю эту свалку нужных и не очень вещей собственный саксофон Кристиана. Необъезженный жеребец, третий по счету. Возможно, с двумя первыми Кристиан поступил не лучшим образом, зарыв их в землю, но ему бы и в голову не пришло причинить им боль.

Тело третьего саксофона вопиет о перенесенных пытках. Оно сплющено и помято, мундштук поврежден, часть клапанов вырвана с мясом: и этот оскал смерти – самый ужасающий.

Он и есть нижняя точка бездны, куда наконец-то прибивает Кристиана.

Здесь тихо.

И в самый последний момент, когда барабанные перепонки уже готовы лопнуть от навалившейся тишины, возникают неясные шорохи. Вздохи, посвистывание, легкий шум, как будто дождевые капли ударяют в листву, – и даже голоса. Неясные вначале и похожие на детский лепет, они приближаются, хотя не становятся четче. Оттого и понять, о чем хотят сказать ему голоса, Кристиан не в состоянии. Лишь одно он знает точно: хороших вестей голоса не несут.

Проснувшись в холодном поту, Кристиан еще долго лежит неподвижно, переживая недавний кошмар. И чем больше он думает о нем, тем яснее становится: кто-то там, наверху, по чьему ведомству проходит весь ночной entertainment, ошибся.

Это не его сон.

Сны Кристиана, какими бы они ни были, всегда упорядоченны. Стройны. Математически выверены. Делятся сами на себя без остатка. Конечно, и в них случаются такие казусы, как десятичные дроби, мантиссы, бесконечно большие и бесконечно малые величины, но чисел после запятой всегда не больше трех. А если и возникают какие-то предметы, то их возникновение подчинено строгой логике и всегда работает на результат.

Деревья, прорастающие из Шона, ни к какому результату не ведут. И дурацкие банки из-под кока-колы!.. На одну из них (в качестве логарифма) еще можно было согласиться скрепя сердце, но их было гораздо больше чем одна. И вид у банок – самый плачевный, ничего общего с чистенькими скрепками, ластиками и точилками, населяющими сны Кристиана.

Это ошибка, сон не по адресу, убеждает себя Кристиан, стараясь выбросить из головы детали кошмара. И на какое-то время ему удается избавиться от навязчивых корней и вездесущих веток, но ровно до того момента, когда приходит очередное письмо от Шона.

«Приезжай как получится, но не позднее конца следующей недели. У нас маленькое семейное торжество, и твое присутствие не помешало бы. Твой друг Шон».

Письмо повергает Кристиана в замешательство. Легко сказать «приезжай», когда речь идет о паре автобусных остановок или о соседней ветке метро. Но в условии задачи фигурирует Камбоджа, а это совсем другой конец земли, утомительные часы авиаперелета, а еще нужно раздобыть билет. Да и стоит этот билет немало, исходя из расстояния до Юго-Восточной Азии. А ужасы климата? А малярийное проклятье, а гнилая вода? И с каких это пор присутствие Кристиана так желанно на неизвестном ему семейном торжестве? Все эти годы Шон и его семья прекрасно обходились без Кристиана и справляли праздники тоже.

Что изменилось теперь?

Ответ, если он и существует, недоступен Кристиану, а Шон между тем проявляет совершенно не свойственную ему активность.

«Ты уже взял билет?» — вопрошает второе письмо, отправленное через сутки после первого. Странно, что Шон даже не поинтересовался относительно планов самого Кристиана, хочет ли тот вообще лететь в чертову Камбоджу. И как совместить гипотетическую поездку с работой Кристиана, пусть и бросовой, но все же позволяющей держаться на плаву?..

К третьему письму Шон прозревает:

«Если у тебя затруднения с деньгами – ничего страшного. Я готов оплатить поездку. Просто возьми билет в один конец и ни о чем не беспокойся. Очень тебя жду. Твой лучший друг Шон».

Началось!.. Шон, несмотря на пятилетнее отсутствие в жизни Кристиана, не потерял навыков манипулирования им. Словосочетание «лучший друг» ко многому обязывает, от него не отмахнешься, как от «приятеля» или просто «друга». В нем есть известная эксклюзивность, оно исполнено доверительности и надежды на понимание. То, что должен уяснить Кристиан: если уж лучший друг тебя о чем-то просит, отказать ему невозможно.

«Ты не против, если я возьму с собой саксофон?» — это и есть закамуфлированное согласие на поездку, которое Кристиан дает спустя еще сутки.

«Бери что угодно. И сообщи точное время прилета, я встречу тебя в аэропорту».

Стоило только решиться на поездку, как у нее сразу же образовалась масса преимуществ. Во-первых, Кристиан увидит экзотическую страну, о которой в другой ситуации даже и помыслить не мог. И Ангкор-Ват перестанет быть просто картинкой, скачанной из Интернета: ведь есть немаленький шанс посетить его и даже сфотографироваться на фоне главного храмового комплекса. Раньше Кристиан и не помышлял о дальних путешествиях, но теперь его одолел туристический зуд: что еще брать в дорогу, кроме саксофона?

Что-нибудь необременительное из одежды (в Пномпене его будут поджидать вечные камбоджийские +30). Фотоаппарат, парочку чистых блокнотов, куда можно будет заносить умные мысли относительно края земли. Удобную обувь, медицинские препараты, способные защитить от инфекций; MP3-плеер с коллекцией джазовых исполнителей. Лететь придется долго, а еще две пересадки – в Йоханнесбурге и Гонконге, и джаз поможет скоротать время.

Кристиана немного страшит встреча с Dasha, но лишь немного. Останься он сочинителем небылиц, страха и неловкости было бы больше. Теперь же все в порядке, Dasha — русская жена его друга. При желании он найдет темы для разговора и с русской, опыт общения с ее соотечественниками уже есть. Его близкая подруга Анна…

Стоп-стоп.

Анна не подруга – случайная знакомая, с которой он провел всего лишь час в таком же случайном баре, и абсолютно комфортным этот час не назовешь. Стоит только вспомнить об Анне – как в сердце моментально вонзаются острия ножей-серборезов. Стоит только забыть, как самодельное кольцо тут же возвратит к действительности: существование Анны – факт, и от него не отделаешься. Теперь Кристиан носит кольцо на цепочке, которую не снимает даже в душе. Каждое утро он встречается с кольцом (и – опосредованно – с Анной) во время бритья, рутинная процедура длится на несколько минут дольше, чем обычно. А все потому, что Кристиан пристально рассматривает себя в зеркале. Удивительно, но кольцо придает образу Кристиана шарм. Намекает на нечто значительное. Экзотическое.

Это отметила даже двоюродная сестра.

– Занятная штуковина, – сказала она. – Где раздобыл?

– Э-э-э… Подарок. Одной… знакомой.

– У тебя появилась девушка?

– Не то чтобы… Просто знакомая.

– Просто знакомые не дарят колец. Ну-ка, рассказывай.

В редкие моменты допросов с пристрастием двоюродная сестра напоминает Кристиану таксу, пытающуюся выудить барсука из норы. Тот же азарт, та же неудержимость и готовность караулить жертву часами. Вот и сейчас, наматывая круги обычного, ничего не значащего разговора с парфюмерно-кулинарно-глянцевым уклоном (генерировать другие сестра не в состоянии), она нет-нет да и вернется к мифической «девушке Кристиана».

– Твоя девушка хотя бы симпатичная?

– Она не моя девушка…

– А фотография у тебя есть? А когда ты нас познакомишь?

– Не вижу поводов для знакомства.

– Была бы девушка, а повод найдется.

– Ты не поняла. Я не вижу поводов в принципе.

– И очень зря, дорогой братец. В таком важном деле, как девушка, не помешал бы взгляд со стороны. С твоей стороны – ведь я всегда на твоей стороне.

– Спасибо, конечно, но…

– Не забывай, что я твой самый близкий человек с тех пор, как умерла тетя Джейн… И я в какой-то мере ответственна за тебя. Во всяком случае, могу дать пару дельных советов.

– Относительно девушек?

– Относительно того, как заморочить голову девушке настолько, чтобы она не поняла: ты – идиот.

– Выходит, ты на стороне идиота?

Отличительное свойство такс: пропускать мимо ушей вопросы, непосредственно не касающиеся выдворения барсука из норы.

– Надеюсь, ты еще не мучил ее своим саксофоном.

– Нет.

– Замечательно. Лучше вообще спрятать его от греха подальше. Займи ее чем-нибудь более приятным. Когда вы останетесь наедине.

– Чем, например?

– Займи ее любовью.

– Э-э-э… В прикладном смысле?

Дружба с «Тре Крунур» не прошла для его двоюродной сестры даром. Шведки практичны и лишены сентиментальности, это распространяется на все, включая отношения между мужчиной и женщиной. Любовь тождественна сексу, если отбросить ненужные виньетки, кремовые розочки и голубей на открытках, единственное достоинство которых —

они не гадят на голову.

– …В самом прикладном, ты правильно понял, Кристиан. Себя ты можешь занять тем же самым, и времени на глупости не останется.

Под глупостями сестра подразумевает его столетнюю войну с саксофоном, что же еще!.. Ну и дура, а Кристиан собирался рассказать ей, что улетает из страны, и даже раздумывал о подарке для нее. Что-нибудь из ювелирных украшений – в Камбодже, по всеобщему утверждению, можно найти хорошие камни по бросовой цене. Но теперь он и не заикнется о предстоящем путешествии, а такса пусть сторожит пустую нору, если ей неймется.

Но выдержать линию до конца Кристиану так и не удалось. Уже приехав в аэропорт, зарегистрировавшись на рейс и сдав в багаж рюкзак, он вдруг подумал о том, что устал от камбоджийской авантюры. Между тем как она еще даже не началась. Никакой радости от предстоящего Кристиан не испытывает, а легкое волнение можно отнести только к перелету, ведь самолеты иногда разбиваются. Смешно, если его самолет (South African Airlines) возьмет и не долетит до пункта назначения, развалится на части где-то над Тихим океаном. Кому в таком случае посвятить преждевременную Кристианову кончину, самую бессмысленную из всех возможных? Шону с его электронными спекуляциями на тему вечной дружбы? Dasha? Кристиан почему-то уверен: о его существовании Dasha узнает ровно в тот момент, когда Шон отправится встречать его в Почентонг^[2]. Или чуть раньше, но ровно настолько, чтобы успеть приготовить комнату для гостей.