Несколько размеренных вдохов и выдохов, и паника стала уходить, уступая место застарелой злости. Она заворочалась, зашипела, как змея, разбуженная всплывшим в сознании лицом с холодной синевой глаз и решительно поджатыми губами. Кава ушла два года назад. Ничего не объяснив, не дав нам шанса. Я почувствовал на языке знакомую горечь и невольно взглянул на тумбочку. Гладкую, отполированную и совершенно пустую. Два года назад я вернулся домой и обнаружил на ней связку кособоко развалившихся ключей. Их бросили в спешке. Швырнули, как ненужную вещь. Комплект ключей от общей квартиры – единственное прощальное послание от Кавы. Внутренности обдало жаром. Прошло два года, меня не должна волновать судьба Кавы. Не должна… Но волнует. Черт! Не просто волнует. Я чувствую, что не успокоюсь, пока не узнаю, что с ней все в порядке. Что она не пострадала в этом пожаре. Что она жива… Нет, даже думать не хочу об этом. Жива. Конечно жива!

Сквозь щель входной двери проник знакомый приторный аромат, и я резко повесил трубку. Через несколько секунд послышался стук в дверь, которую я незамедлительно открыл.

– Летти.

– Привет. – Белая перчатка взметнулась к волосам, поправляя локон. – У тебя обеспокоенный вид. Уже слышал новости?

– Про пожар? – Летти кивнула. – По радио передали, но как-то скомканно.

– Я была утром в городе. Полиция наводнила улицы, везде суета. По репродукторам на Золотой площади просят сообщать о подозрительных лицах. Ходят слухи, что это поджог.

По затылку прошел холодок.

– Уже… кхм…, – пришлось прочистить горло, – уже известно, кто за этим стоит?

Летти покачала головой и шагнула внутрь. Прильнула, соединяя белые кружавчики на моей пояснице, и задрала голову, заглядывая в глаза. Улыбнулась. Чуть вздернутая верхняя губа по-хищнически обнажила крупные зубы.

–Хочешь, я побуду с тобой? – предложила она. – Или можем пойти ко мне.

Я вздохнул, чувствуя себя неуютно в кольце знакомых, но по-прежнему чужих рук. Ведь знал же, что заводить интрижку с соседкой, которую видишь каждый день и с которой не намерен объединять квартиры и жизни, это плохая идея. Все это глупое желание проверить: смогу ли я спустя два года после расставания с Кавой к кому-то что-то почувствовать. Может и смог бы, но нюх, как всегда, решил все за меня. Летти не пахнет для меня домом, вот только ей этого не объяснишь.

– Давай в другой раз. Мне нужно идти, прости.

Я коснулся губами ее щеки, почувствовав запах косметики, и отстранился. Поймал себя на том, что мимолетное воспоминание о Каве уже завладело моим разумом. Я дышал одной женщиной, но не мог перестать думать о другой.

– И куда ты пойдешь? – В голосе Летти прорезалось раздражение.

– На работу.

– На работу? Говорят, академгородок из-за пожара закрыли.

– Вот съезжу и посмотрю.

Летти смерила меня долгим взглядом.

– Ну попробуй.

Когда за ней закрылась дверь, я вздохнул с облегчением.

Идея отправиться в академгородок пришла в голову не случайно, я действительно собирался поехать на работу, вот только хотел дать себе время прийти в себя и все обдумать. Но новость о пожаре лавиной смела все планы. Мысль оставаться в квартире и ждать очередной порции скупой информации из радиоприемника показалась невыносимой. Под кожей засвербило навязчивое желание что-то сделать.

Я быстро обулся и покрутился в коридоре, ища свою замшевую куртку. Несмотря на приближение лета, погода в предгорье не радовала стабильностью: даже при ясном солнце мог подуть сильный ветер, напоминая о недавних холодах. Однако куртки не оказалось ни на крючках, ни в шкафу с верхней одеждой. Махнув рукой, я натянул на себя блейзер, накинул на голову кепку и вышел из дома.

На втором этаже трамвая, где не было крыши, меня встретили пустые лавки. Я сел на последнее сиденье и уставился на клубящиеся внизу выхлопные газы, которые, к счастью, долетали до меня уже значительно рассеянными. Когда трамвай стал приближаться к академгородку, саднящее горло неожиданно запершило. Я повел носом и почувствовал запах гари, становящийся все сильнее.

Трамвай остановился, и я спрыгнул с подножки, оказавшись в толпе людей. Задержав дыхание, я стал протискиваться к воротам академгородка, но людей было так много, и они так сильно шумели и суетились, что я бросил эту затею и остановился. На первом же вдохе в меня влились незнакомые запахи, нейтральные и противные, смешанные с парфюмом и с обычным человеческим потом, мужские и женские, резкие и спокойные… Голова начала идти кругом, как вдруг я уловил в этом дурмане знакомые ноты. Взяв след, я начал снова двигаться, уже грубее расталкивая людей.

– Эй, приятель, ты не один, – кричали мне сбоку.

– Мы тоже собрались послушать, имей уважение, – раздавалось с другой стороны.

Послушать? Что они собрались слушать? Что здесь вообще происходит? Стараясь сильно не отвлекаться, я продолжал следовать за запахом, пока он не привел меня к своему владельцу.

– Миас! – крикнул я, оказавшись в нескольких шагах от своего друга.

– Рагиль? Как ты только разглядел меня в такой толпе, – с радостным удивлением воскликнул Миас, крепко пожимая мою руку.

– Что здесь происходит?

– Говорят, полиция оцепила академгородок из-за пожара.

– Ты был внутри? Видел Корпус? – нетерпеливо спросил я.

Миас покачал головой.

– Даже до работы не добрался. Когда приехал, меня встретили закрытые ворота.

Я огляделся.

– А чего ждут эти люди?

– Наверное, того же, что и я. Какого-то объяснения, почему мы не можем попасть в университет. Официального распоряжения об отмене занятий не поступало, а нам ведь платят за каждый час.

– Понятно.

Я посмотрел на портфель на плече Миаса, с которым он обычно ходил на лекции. Выходит, исторический факультет, где преподает мой друг, да и весь университет теперь закрыт. И все потому, что он находится на одной территории с Корпусом специальных научных исследований. Я потянул носом и снова отчетливо ощутил запах гари, доносящийся с той стороны высокого кованого забора, отделяющего академгородок от толпы озадаченных преподавателей. Поглядеть бы хоть одним глазом, что стало теперь с Корпусом…

– Смотри, – позвал Миас, – вон там журналисты зашевелились. Похоже, сейчас и правда будет какое-то объявление.

Мы с Миасом продвинулись вперед еще на несколько шагов и вытянули головы, пытаясь понять, что происходит. Ворота приоткрылись, и с территории академгородка вышел высокий широкоплечий мужчина в черном кителе, стянутом на поясе ремнем с серебристой бляхой. При виде его люди инстинктивно подобрались и стали затихать.

– Начальник Главного полицейского управления Крегар-абвенц¹ готов сделать официальное заявление о ситуации в Корпусе. Прошу внимания, – проговорила одна из журналисток в камеру, после чего вместе с дюжиной других репортеров протянула микрофон взявшему слово мужчине.

– Этой ночью в Корпусе специальных научных исследований произошел крупный пожар. – Низкий и рокочущий голос мужчины заставлял вслушиваться в каждое слово. – Сгорел первый этаж, серьезно пострадал второй ярус и крыша. Все лаборатории и разработки в области наук о материи уничтожены. В пожаре погибли трое охранников.

– Полиция уже знает, как это произошло? – уточнил один из репортеров.

– Судя по всему, было применено быстровоспламеняющееся вещество. Лаборатории вспыхнули мгновенно, поглотители огня и дыма не успели сработать.

– Господин Крегар, значит ли это, что Корпус подожгли намеренно? – спросил другой репортер.

На несколько секунд воцарилась тишина, и у меня в ушах стоял только грохот собственного сердца.

– Мы склоняемся к этой версии, – подвердил начальник полиции. Толпа зашумела. – Сегодня в управлении будет возбуждено дело по соответствующей статье. Виновному, как только мы его отыщем, грозит смертная казнь за причинение непоправимого вреда Республике Брэйе.

Крегар-абвенц поднял руку, дав понять, что он закончил, и сказал напоследок:

– Меня ждет Совет. Все комментарии будут после заседания.

Он направился к стоящему у ворот автомобилю, а журналисты кинулись за ним, выкрикивая вопросы.

– Господин Крегар, это правда, что вы взяли под стражу всех ученых?

– У вас уже есть подозреваемые?

– Когда будет следующее заявление?

Вопросы сыпались градом и тут же отскакивали от непроницаемых стекол машины, в которой скрылся начальник Главного полицейского управления. Я повернулся к Миасу и обескураженно произнес:

– Ты слышал? Тот журналист сказал, что ученых арестовали!

Видимо, Миас что-то прочитал на моем лице, потому что его взгляд сразу сделался понимающим.

– За Каву беспокоишься?

– Да причем тут… – Мои кулаки сжались. – Просто паршиво это все.

– Если хочешь, я поспрашиваю у коллег про ситуацию с учеными. Может, и про Каву получится что-то узнать. Надо только дождаться, чтобы открыли университет.

Я промолчал, чувствуя себя жалким. Два года прошло, а я все цепляюсь за прошлое.

– Ладно тебе, Рагиль. – Миас похлопал меня по плечу. – Она, конечно, неважно с тобой обошлась, но вы же не совсем чужие люди. Понятно, что переживаешь. Я бы тоже переживал.

– Правда?

– Спрашиваешь!

Слова Миаса меня успокоили. Когда такому как я говорят, что мое поведение нормально, это действует как социальное поглаживание. Чувство собственной странности притупляется, и поводов заниматься самокопанием становится меньше.

Через час приехал проректор и сообщил, что по меньшей мере три дня полиция будет проводить на территории академгородка следственные мероприятия, и все занятия отменяются. Расположенная здесь же редакция журнала, в котором я работаю, тоже будет закрыта.

Мы с Миасом попрощались и разъехались по домам. Уже был вечер, когда я зашел в тихую темную квартиру, стянул ботинки и упал на кровать. Посмотрел на белый потолок, и в голове снова закружились вопросы. Где может быть Кава? Почему я ничего не помню именно о том дне, когда произошел пожар? Что со мной случилось? И почему меня так тянет увидеть Корпус?…

Потянувшись, закрыл глаза и перевернулся на бок. Повел носом. Странно, я же замочил вещи, почему этот запах все еще витает здесь? Проследив за ним, я заглянул под кровать и обнаружил там свою любимую замшевую куртку, которую искал днем. Принюхался еще раз. Запах точно исходил от нее. И тут меня током прошибло осознание. От моих вещей пахнет чем-то, напоминающим керосин. А начальник полиции говорил что-то про быстровоспламеняющееся вещество… кажется, у меня жар. Я потрогал свой лоб и помотал головой. Нет, этого просто не может быть. Всего лишь совпадение. Совпадение… Надо избавиться от запаха!

Я кинул куртку в ванную, собираясь включить воду, как вдруг услышал звон. Приподнял одежду и заметил на дне ванны кольцо, верно, выпавшее из кармана. Я смотрел на него некоторое время, отрешенно размышляя о том, что это все похоже на какой-то психоделический сон. Пожар в Корпусе, потеря памяти, а теперь еще и непонятно откуда взявшееся кольцо.

Я подобрал находку с ванны. Кольцо было необычное: широкий гладкий ободок на треть фаланги из блестящего серебра, а посреди него – круглая вставка из синего камня, похоже, полудрагоценного. Размер небольшой, явно на женскую руку. Я примерил кольцо, и оно легко село на мизинец, закрыв палец наполовину.

Чье это кольцо? Откуда оно здесь? Яркая синева камня вновь вызвала в памяти глаза Кавы. Может ли это быть ее кольцо? Оно кажется мне знакомым, вот только где я мог его видеть?

Оставив кольцо на мизинце, я взял куртку и потряс ее. Из кармана снова что-то вылетело, спикировав на кафель. Наклонившись, я поднял серебристый блистер, вмещающий четыре таблетки. Три из них были на месте, но одна прозрачная выпуклость пустовала. Я перевернул упаковку другой стороной и прочитал название: «Омроникс». Омроникс, Омроникс… Это какие-то таблетки для мозга. Я потер лоб. Да, кажется, мама их принимает. Но у меня-то они откуда?

Я вернулся в спальню и сел на чистую белую кровать, пахнущую хлопком. На правом мизинце поблескивало серебряное кольцо, в левой ладони лежал серебристый блистер. А где-то между ними зависла совершенно пустая голова, где не было ни воспоминаний, ни объяснения, что происходит. Черным вязким туманом сознание заполняла тревога, и сквозь этот туман эхом потерянной памяти звучала всего одна мысль: я должен найти Каву!