Потому криминал, внезапно нашедший ее на собственной работе, и экстремальные приключения, с ним связанные, Синицкую безумно интриговали.
Оперативная бригада наконец-то закончила собирать улики, и криминалисты, подхватив свои необъятные чемоданчики, заковыляли к выходу.
Тут, как чертик из табакерки, возник в дверях следователь Владимир Яшин. Его глаза были еще более воспалены, чем каких-то два часа назад.
«Точно, больной. Надеюсь, это не заразно!» – обреченно подумала Синицкая и машинально отодвинулась от красноглазого.
От Яшина не укрылось ее движение. Казалось, его это только позабавило.
– Мы наконец-то закончили разговор со Златой Ильиничной и с охранником Петром Смирновым. А вы все еще здесь? – поинтересовался строгим голосом следователь.
Лена недовольно нахмурилась. Она что, должна отчитываться перед ним?
– Я все еще тут. Нервы успокаиваю. – И, поддавшись какому-то импульсу, добавила: – Если честно, я боюсь одна домой ехать.
– Хм… – протянул Яшин. – Я вас хорошо понимаю. А давайте сделаем так, я вас подвезу куда нужно, а вы мне немного поможете. Насколько я понял, вы специалист по храму Василия Блаженного? И неплохо знали Ивана Васильевича Плотникова. Я могу с вами проконсультироваться по двум этим темам? Обещаю долго не задерживать. – Он застенчиво улыбнулся, и даже его красные воспаленные глаза заискрились.
Его улыбка показалась Лене такой искренней, что она была готова согласиться на все. Ну, или не на все, но на очень многое.
– Конечно, – тоже улыбнулась в ответ Синицкая. – Поехали.
Выйдя с черного входа музея и пройдя парочку кварталов до Ветошного переулка, они подошли к неприметному серому «Опелю».
Яшин объяснил, что даже при всех своих корочках он парковаться на Красной площади у храма Василия Блаженного не имеет права.
Утренняя весенняя Москва была чудо как хороша. Первые ласковые лучи апрельского солнца золотили маковки церквей и крыши сонных домов. Весь центр утопал в зелени и цветах, и, глядя из окна автомобиля на это весеннее великолепие, Лена еще раз подумала о том, как же она любит столицу.
Да, шумную, да, многоголосую, да, с вечными пробками и хмурыми лицами, но вместе с тем такую светлую и праздничную – когда, конечно, столица бывает в настроении.
Синицкая подумала, что Москва – как капризная барышня. Да, красотка, но с очень тяжелым характером. А еще, как любую кокетку, Москву пугало увеличение размеров, в том числе на юг.
Размышляя об этом, девушка немного задремала, хотя не намеревалась этого совсем сегодня делать.
Проснулась она минут через тридцать, уже у собственного подъезда в Отрадном, куда привез ее заботливый следователь. В ожидании, когда девушка проснется, он читал какую-то информацию на своем мобильном.
– Ой, извините! – сконфузилась Лена. – Давно тут стоите?
Яшин снова улыбнулся своей фирменной голливудской улыбкой.
Елена подумала, что даже воспаленные глаза его ничуть не портят. Да, просто милашка в форме!
Еще больше сконфузившись от таких мыслей, девушка порывисто выскочила из автомобиля и принялась искать в своей необъятной сумке «на все случаи жизни» заветные ключи. И, найдя их, открыла скрипучую подъездную дверь.
Небольшую двушку Лена, по счастливому стечению обстоятельств, получила в наследство от двоюродной бабушки, которую она никогда в жизни и не видела. Потому была дико, просто невероятно удивлена, когда та оставила своей внучатой племяннице двухкомнатную квартиру в Москве.
Что пришлось как нельзя кстати. После неудачного замужества, о котором Лена и вспоминать не хотела, она практически оказалась на улице, так что квартирка от бабушки была подарком небес в тот тяжелый для нее жизненный период.
Как говорят, от дурака женщины уходят хоть куда-нибудь, лишь бы уйти.
Так и Лена тогда просто сбежала, в один далеко не прекрасный день устав от капризов и безвольного эгоизма своего так называемого супруга.
Мать Лены давно жила за границей, выйдя уже в третий или даже в четвертый раз замуж – на сей раз за гражданина Канады. Своего родного отца Синицкая никогда и не видела, потому новость о наследстве от двоюродной бабушки сначала была принята как шутка, но шустрый юрист все объяснил, все проверил, дал прочитать соглашение о наследстве. Но Лена все равно в течение года вздрагивала от каждого стука в дверь, все ждала, что ее кто-то будет выгонять из так вовремя доставшейся двушки.
Небольшая квартирка в хрущевке, с малюсенькой кухней, в далеко не престижном спальном районе – зато своя собственная, зато сама себе хозяйка.
Все это вспоминала Лена, поднимаясь по лестнице на свой пятый этаж. Конечно, лифта здесь нет. Зато, как успокаивала себя Синицкая, не нужно на фитнес-зал тратиться, такой суперкардиотренажер для стройных ножек.
А ножки у нее были что надо, об этом заявляли многие представители мужского пола. Вот и сейчас, поднимаясь вслед на ней, следователь Владимир Иванович уже несколько раз кидал взгляды на ее щиколотки и красивые туфельки на каблуках.
Приготовив быстрый завтрак – яичницу и мини-блинчики с джемом, переодевшись в легкое домашнее платье и наконец-то скинув каблуки, в которых Лена бегала уже с прошлого утра, девушка налила себе и гостю свежеприготовленный кофе, и, наблюдая, как парень неторопливо завтракает, наконец-то задала вопрос, который мучил ее со вчерашнего дня:
– Вы думаете, что профессора Плотникова убил наш ночной музейный посетитель?
Яшин чуть не поперхнулся очередным блинчиком.
– С чего вы, Елена Андреевна, это взяли? И вообще это оперативная информация, – и густо намазал блинчик вишневым вареньем.
Лена хмыкнула.
– Оперативная информация, говорите? Так вы же собирались сделать меня консультантом в этом деле, я вас правильно поняла?
С набитым ртом Владимир Иванович кивнул.
– Ну так вот, – продолжила Лена. – Если я оперативный консультант, то, наверное, имею право знать подробности этого дела!
Она испытующе уставилась в глаза Яшину.
Тот глубоко вздохнул, вытер рот от варенья салфеткой. Лена не могла не отметить, какие у него красивые чувственные губы, и снова сконфузилась.
Яшин, заметив ее смущение, ухмыльнулся и, вытащив свой телефон, потыкав в клавиши, показал Синицкой фотографию.
– Вот о чем, Елена Андреевна, я хотел вас спросить. Вы, наверное, знаете окружение профессора Плотникова, с кем он работал на кафедре. Как вы думаете, кто у вас там в университете подходит под это определение?
На фотографии был запечатлен лист из научной работы профессора Плотникова, измазанный чем-то красным.
Лена, зажмурившись, поняла, что это явно не вишневое варенье, а, скорее всего, кровь, настоящая кровь. Внизу листа крупным почерком Ивана Васильевича (его почерк Лена узнала бы из тысячи, так как вся ее диссертация была им исписана), была сделана надпись: «оп. ску… знает».
После буквы «у» или закорючки, ее обозначающей, стояла крупная красная клякса. Дальше что-то неразборчивое.
– Что это? – спросила Лена.
– Посмертное послание от профессора Плотникова, – споро жуя очередной блинчик, ответил Яшин.
– Это его кровь? – побледнев, спросила Лена.
Одно дело читать о кровавых преступлениях в бульварных книжках и дешевых детективчиках, другое дело – понимать, что эта красная клякса – кровь ее обожаемого учителя, преподавателя, да и просто хорошего человека.
Лена прижала руки к лицу, оно пылало.
Владимир хмуро кивнул.
– Да, кровь. Вы сами хотели узнать подробности дела! – заметил он.
– Да, да, извините. А кто такой «ску»? – успокоившись, спросила девушка.
– Вот об этом «ску» или «ку» – там неразборчиво написано – я и хотел вас спросить! У вас есть в университете кто-то с такой фамилией? – приняв деловитый тон, поинтересовался следователь. – Эту записку мы нашли на столе профессора Плотникова, ее он написал, уже будучи при смерти, понимая, что счет идет на секунды, он что-то пытался до нас донести, – объяснил Владимир.
– Вы думаете, это имя убийцы? – поразила Синицкую догадка.
– Скорее всего. Если вам остается жить несколько секунд, то логично написать для полиции имя преступника, вы так не находите?
– А что такое «оп»? – разглядывая записку, спросила Лена.
– Не знаю точно. Там кровь попала, много неразборчиво. Но этот «оп. ску» что-то явно знает, это пытался сообщить Плотников. Подумайте, Лена, кто у вас в вузе или в ближайшем окружении профессора имеет фамилию, начинающуюся на «Ску» или «Ку»?
Лена ненадолго задумалась, потом сказала:
– Знаете, у нас на кафедре русской истории есть профессор Скурвин, но он не имеет отношение ко времени Василия Блаженного, он занимается двадцатым веком – большевиками, съездами КПСС и сталинской эпохой.
– Отлично, профессор Скурвин, а как его инициалы?
– Олег Павлович, это, выходит, и есть «оп»? – Лена изумленно закрыла рот руками.
– Хм, очень складно выходит, надо навестить этого Олега Павловича, – потер руки в предвкушении следователь Яшин.
– Но вы не знаете Скурвина, этот старичок сам дышит на ладан, ему восемьдесят семь недавно стукнуло. Он совершенный божий одуванчик, не от мира сего. Кроме своей работы, он ни о чем говорить не может! Не могу поверить, что он мог пырнуть Плотникова ножом! Он еле ходит, куда ему ножами орудовать, – покачала головой Лена.
– Все равно надо его проверить, и божии одуванчики иногда способны на убийство, – твердо произнес Яшин.
– Но в записке написано, что «оп. ску» что-то знает, а не что он убийца! – резонно заметила Синицкая.
– Трезвое замечание, а кто-нибудь у вас в универе еще есть на «ску»?
– Есть у нас аспирант Курочкин, мой ровесник. Он на «ку». Зовут его Алексей, отчество не помню, – немного подумав, ответила Елена.
– А может, тут и не «оп», а «ап», или даже «ан», – рассматривая надпись, заметил Яшин, – тут все очень неразборчиво.
– Всех студентов Плотникова я не знаю, но у него занимались все пять курсов, там, возможно, есть с подобными фамилиями. Это надо в деканате узнать. Детей и внуков у Ивана Васильевича не было, работала у него одна Антонина Сергеевна, баба Тоня, приходящая домработница. Но он был очень компанейский человек, его все любили в университете, и студенты, и аспиранты, и коллеги, – непрошеная слеза скатилась по щеке девушки. – Кто же мог его убить?
И уже не стесняясь, Синицкая заревела в полный голос. Она уже не обращала внимания на Яшина, который бестолково забегал по кухоньке, пытаясь ее успокоить. Со слезами у Лены выходило нервное потрясение последнего суматошного дня.
Яшин скрылся в ванной, нашел там аптечку, накапал в стакан пару капель валерьянки и сунул его Лене под нос. Синицкая, все еще в слезах, оттолкнула его руку с лекарством и скрылась в недрах ванной.
Там, включив кран, принялась долго и с надрывом рыдать, вспоминая профессора Плотникова, нож в руках незнакомца из музея. Перед ее глазами прыгал храм Василия Блаженного, с икон которого смотрели с жалостью и сожалением святые.
О проекте
О подписке