1555 год. Москва. Кремль
Царские покои

«Ох, знала бы покойница-матушка Авдотья, как в жизни повезет ее сыну Ивану. Кто бы мог подумать, что ему удастся воочию увидеть убранство самих царских палат, такую роскошь и богатство», – об этом думал мальчик Ваня, с любопытством разглядывая стены широкой комнаты.

Большие оконца, закрытые белоснежными парчовыми полотнами с вышитыми на них диковинными птицами, зверями, рыбами, красивая изразцовая печь в углу, еще горячая, дающая долгожданное тепло в слякотную московскую погоду, а в красном углу множество икон с горящими лампадками. Но больше всего мальчика поразил богато накрытый стол с угощениями, стоявший по центру горницы.

Его, десятилетнего подмастерья, взял в услужение сам знаменитый на весь град Москов зодчий Постник, сын Якова. Его еще частенько называли Барма из-за непонятного произношения. Он почти постоянно негромко бормотал себе под нос, так что иногда и разобрать было невозможно, что он говорит.

«Барма» настоящий – бормочет на своем псковском наречии. Потому так и стали кликать его все московские люди. А Постник – так как все посты держит и заставляет держать (и великие, и не очень) всех своих работников, всю свою челядь, а это ни много ни мало около сотни мужиков.

Что отнюдь не радовало Ваньку. Кушать ему хотелось всегда, а христианские посты следовали один за другим, не оставляя времени на то, чтобы подкрепиться молодому организму.

Потому с таким воодушевлением, чуть ли не облизываясь, Ваня смотрел на накрытый в горнице стол.

Пока Постник будет представлять идею нового храма самому Ивану Васильевичу, многие лета царю, все приглашенные помощники зодчего могут отдохнуть и подкрепиться в царских палатах.

По такому случаю Ваня впервые надел новую белую рубаху, которая ему необыкновенно шла. Он уже поймал несколько приветливых взглядов прислуживающих им девушек, подававших еду и напитки.

Ах, какие яства-кушанья были на столе! Многие из них Ваня и представить не мог, даже не знал, как они называются. Но пахли они одуряюще вкусно.

«Видела бы меня сейчас матушка Авдотья, или даже дядя Прохор», – снова подумал про себя Иван.

Дядя Прохор преставился в прошлом году, не вынеся суровую зиму. Шел из кабака мертвецки пьяный, упал и заснул в сугробе. А зима выпала лютая, студеная. Так и не проснулся дядька. Туго пришлось тогда Ване, хорошо, что работать на стройке был приучен, там его и заметил Постник, сын Якова из псковских мастеров.

Хороший, добрый зодчий! Понравился ему Ваня, взял себе в услужение, принести, унести, помочь – да много всего умел делать юркий мальчишка.

Теперь вот и к царю в Кремль взяли. Впервые мальчик попал в такие палаты, от удивления долго рот не мог закрыть. Каких только чудес здесь не было! До самой смерти он будет гордиться такой милостью, оказанной ему.

Другие, взрослые дядьки-мастера, только насмехались над малым, подтрунивали над ним.

Если бы не вечный полуголодный пост, который, по подсчетам Вани, практически не прекращался, то не жизнь была бы у мальчика, а просто сказка. Вот только Рождественский пост закончится, ан вот и Великий пост на подходе, потом Петров, Успение, а это, не считая каждой среды и пятницы, Крещенского сочельника, Дня Усекновения главы Иоанна Предтечи, Воздвижения Креста Господня и прочего-прочего-прочего. По пальцам можно было пересчитать дни, когда выпадала возможность нормально поесть.

Вот и сейчас малец смотрел на пышущего жаром ароматного жареного поросенка, и рот наполнялся слюной.

Интересно, можно ли его сейчас съесть, в пост-то? А начальник его, Постник Барма, потом не осерчает на мальчишку? А то вдруг выгонит за дерзость подобную, и придется на улице жить?

Такие мысли проносились в голове у Ивана. Он робко взял с блюда ярко-красное яблоко и сочно впился в него зубами, продолжая рассматривать споро жующих соседей по столу. Яблоко-то сегодня точно можно было!

Другие мастера, ничуть не стесняясь, ели и жареных гусей, и ароматного порося, и чудо-рыбу с ярко-золотой чешуей, и даже рыбьи яйца, зовущиеся странным словом «икора».

Мальчик вздохнул, и, пока никто не видит, откусил огромный кусок мясного пирога со стоящего рядом блюда с выпечкой.

От удивления он даже зажмурился.

Боже Иисусе, как же вкусно!

За столом разговор шел, конечно же, вокруг строительства нового храма.

На месте разрозненных деревянных церквушек, разбросанных по всему Троицкому надворью, решено было выстроить один большой храм, причем, что удивительно, храм сделать каменный. На смену старой деревянной Москве шла новая, каменная, которой не были страшны постоянные пожары.

Пригласили на строительство более трехсот мастеров и зодчих из самого Новгорода и даже Пскова, Ладоги и окрестных деревень.

Один из главных помощников Бармы – государев мастер Иван Шишаев – вполголоса обратился к соседу по столу Михею, Петра сыну:

– Слышь, Михей, что-то долго они заседают! А вдруг батюшке Иоанну Васильичу не понравится Постника задумка!

– Страшен Иоанн во гневе, – еще тише добавил Михей. – Не сносить нам всем головы, – покосился он глазами на соседние палаты, куда некоторое время назад удалились на встречу с царем Барма и два его главных товарища – Иоанн Хромой и Василий Новгородский.

– Да вы что! Мужики! Даже думать не смейте о худом! – обратился к ним старый Никодим. Тот, несмотря на преклонный возраст, еще был прозорлив в строительстве и обладал несомненным авторитетом среди мастеровых. – Постник, сын Якова, такое чудо чудное придумал, а не храм. Больше нигде такого не будет, не только в граде Московском, но и во всех заморских краях. Мне сам Постник сказывал, что батюшке-царю обязательно понравится!

– Так уж тебе и сказывал?! Сам Постник? Брешешь ты все, Никодим! – грубо ответил Михей. – Будет он с тобой своими планами делиться?

– А вот и не брешу. Ладно, не сам Постник сказывал, а Ванька Хромой говорил! Про чудо чудное! – с обидой ответил старый рабочий.

– Ванька Хромой языком мелет, что хочет! Веры ему нет никакой! – зло отбрил Михей.

– А я ему тогда и скажу, как ты о нем отзываешься! – продолжал гневаться Никодим.

Он насупился и со злобой смотрел на обидчика. Того и гляди, драка начнется!

– Все, хватит собачиться! Не на стройке ведь, а в княжеском тереме. Побойтесь Бога! Побойтесь царя! – остановил перепалку Шишаев. – А понравится – не понравится задумка Постника, мы скоро все узнаем!

Ванютка зажмурился, ярко представив, что будет, если задумка нового каменного храма не понравится батюшке-царю, долгие лета Иоанну Васильевичу!

Ох уж и суров был царь в гневе! Тут были правы старшие подмастерья! Но и отходчив бывал Васильевич, здесь все зависело от настроения верховного правителя!

Но пока ничего не показывало на царскую опалу. Яства на столе и питье хмельное не заканчивались, красные девицы сновали с кувшинами и чарками с квасом и вином от гостя к гостю.

«Стали бы нас так кормить, если бы что не устраивало?» – подумал Ваня и откусил от крылышка румяного поджаренного гуся.

Улыбнувшись красавице в малиновом сарафане, которая едва ли была старше Вани, мальчик придвинулся к дяде Никодиму и спросил:

– Дядька Никодим, а точно мы чудо дивное построим? Точно тебе об этом сам Хромой говорил?

Старик почесал тощую козлиную бородку и ответил мальчонке:

– Вот те крест, говорил он. А они не верят, ироды, – со злостью, но негромко выругался старик. – Думают, совсем я из ума выжил. Вот увидите все скоро, – потряс он сухоньким кулачком. – Да, и еще… – он почти прижался губами к уху мальчика и прошептал: – Еще Василий святой, Нагой, пророчествовал, что на этом самом месте чудо-храм будет, какого еще мир не видывал!

– Да ладно?! – удивился мальчик.

– Вот те крест, чистая правда! – Никодим удовлетворенно улыбнулся.

В этот момент по рядам гостей пошел шепот, а потом все как один подскочили с вышитых лавок и поснимали шапки, наклонив головы.

Ваня в первый момент и не уразумел, что же произошло, пока его буквально не вытолкал со скамьи старый Никодим.

Мальчик вцепился в ворот нарядной рубашки, внезапно стало душно, трудно дышать.

В горницу величаво вошел молодой боярин, почти отрок. Боярин был невысок, даже мал ростом, но широк в плечах, несмотря на довольно юный возраст. Одет в расшитый шитьем кафтан, на котором сверкали разноцветные каменья. На голове у него была красная шапка, отороченная мягким мехом пушистой чернобурки.

Мастеровые стояли молча, понурив головы. Боярин с улыбкой рассматривал их, презрительно щурясь на небогатые наряды рабочих.

Ваня боялся поднять глаза, только украдкой рассматривал богато украшенные сафьяновые сапожки знатного вельможи.

– Что, государевы люди? Понравилось вам царское угощение? – с ухмылкой, медленно растягивая губы, поинтересовался пришедший.

Мастера, не поднимая глаз, все согласно покивали.

– А знаете ли вы, какая честь вам предложена? – громко спросил молодой боярин.

Все вновь закивали.

– Что молчите? Или вам языки развязать надо? – принялся гневаться вельможа. – А то я могу! Ишь, какие гордые, молчат все! Я вас всех сейчас…

Ваня от страха втянул голову в плечи, боясь даже оторвать взгляд от красных сапожек.

Тут в горницу вошел другой сановник, постарше, одетый ничуть не хуже первого.

– Что ты тут, Малюта, мастеровых стращаешь?! – грозно поинтересовался вновь пришедший.

«Малюта! Наверное, таково прозвище из-за маленького роста», – пронеслось в голове у мальчика.

Откуда Ване было знать, что через десять лет из этого капризного юноши вырастет самый грозный опричник, гроза почти всего московского люда?

Сколько же народа будет замучено и убито в знаменитых Малютиных подвалах, пыточных застенках, где из людей всеми правдами и неправдами будут выбивать страшные признания, доносы на близких. Так будут искоренять крамолу в государстве. Но батюшка-царь Иоанн Васильевич, многие лета царю, поверит и доверится суровому опричнику и его воинам, потому на методы искоренения крамолы будет взирать вполне милостиво. Главное, чтобы порядок был в государстве.

А пока, в 1555 году, Григорий Лукьянович Скуратов-Бельский делал свои первые робкие шаги в палатах царского Кремля. Выходец из шляхетской среды, невысокого роста, а проще – малыш, Малюта пытался всеми правдами и неправдами закрепиться в Московском государстве.

– Малюта, а ну брысь отседа, чтоб я тебя не видел! Пугать он народ вздумал, мальчишка! – кричал на него боярин с небольшой бородкой и умным взглядом голубых внимательных глаз.

Малюта в мгновение ока покраснел до самых ушей и проворчал проклятия.

Подмастерье Ваня не мог сдержать лукавую улыбку, он поднял глаза и сразу напоролся на злой взгляд Скуратова.

Тот не мог скрыть своего гнева и злости. Он капризно надул губы и прошипел:

– Я вам всем еще покажу. И вам, строители, – он со злостью рассматривал и будто запоминал своего ровесника Ваню, – и тебе, дядюшка Ондрей!

– Гришка, а ну кыш, я повторять не буду! – снова шикнул на парня боярин. – А то как шелудивого пса я тебя выдеру!

Малюта, задрав нос, удалился из горницы.

– Присаживайтесь, мастера, угощайтесь, не серчайте на пацана. Норовом очень свиреп, но силенок еще не хватает, – обратился к зодчим боярин. – Звать меня Андрей из рода Курбских князей. Ответ от батюшки-царя вам принес, что после трапезы можете возвращаться к работе над храмом. Постник, сын Якова, со товарищи позже к вам присоединится. Проект его больно хорош. Батюшке-царю все приглянулось. Царь Иоанн Васильевич подробно все еще хочет рассмотреть, уразуметь. Постника не ждите, возвращайтесь. А вам перед трудным делом всем царь-батюшка деньгу жалует, каждому, за усердие, – произнеся последние слова, князь ухмыльнулся в пышные усы.

Эту новость мастеровые встретили радостными криками. Пир продолжался, вино текло рекой, а Ваня все не мог оторвать взгляд от блестящей монеты – деньги, дарованной самим батюшкой-царем, многие лета.

Даже встреча с противным мальчишкой Малютой больше не огорчала Ваню, хотя он никак не мог забыть взгляд парня, полный ненависти именно к нему, Ивану Мастеровому.

Главное, каменному храму быть на красной Троицкой площади, храму, посвященному заступнице-матушке Богородице!