– Вот, Фиска, выпей чаек, успокойся, не реви тут! – припечатала она, а потом глухим резким голосом обратилась к сыщику: – Аристарх Венедиктович, простите, ради бога, мою подругу. Анфиса тяжело переживает личную трагедию и не может себя контролировать. Мы вас с трудом нашли, очень хотели бы…

Но Аристарх Венедиктович перебил ее пламенную речь, с неудовольствием разглядывая бедный наряд посетительниц:

– Извините меня, не знаю вас по имени-отчеству, но я вам, к сожалению, помочь не могу, мои услуги стоят весьма дорого, – покосился он на драный тулупчик и грязные сапожки Анфисы. – Ко мне обращаются такие важные люди. И детективной благотворительностью я не занимаюсь, бесплатно не работаю. Извините еще раз и до свидания! – сказал он как припечатал.

Быстро взглянул на тоже замершую на месте Глафиру. Дескать, кого ты в дом привела?

Анфиса при этих словах сделала большой глоток из фляги, скривилась, еще пуще побледнела, прижала руки к груди, затряслась, но удивительно спокойно достала из кармана драного тулупа грязную тряпицу, развязала ее. Господин Свистунов с трудом сдержал возглас удивления – на грязной ладошке девушки лежала красивая брошь, украшенная драгоценными камнями. То, что это были не стекляшки, а драгоценности, было понятно сразу, изумруды и сапфиры, расположенные по краям броши, были столь ослепительны и безупречны, что не поверить в их истинность было невозможно.

– Что это? – с трудом оторвал взгляд от подобного чуда Аристарх Венедиктович.

– Вы не думайте, что мы так… просто так… обращаемся, – шмыгнула носом Анфиса. – Мне Аринка, – кивнула она на высокую даму, – рассказала, что вы дорого за прием берете. – Она сделала еще глоток чая. – Так я… это… эта фамильная брошь у нас в семье из поколение в поколение передавалась… она дорогущая сильно… Чес-слово, дорогущая, – прижала она руки к груди, – я узнавала. Так вот… я ее вам отдам, только помогите в моем деле… – Снова слезы скатились по щеке. – Мне бабка моя, она из благородных была, завещала, что когда прямо беда придет в мой дом, то тогда брошка мне поможет. Брошь ваша за работу, только спасите меня и деток малых, – зарыдала девушка, протягивая сыщику драгоценность.

Двумя пальцами, словно невиданное насекомое, Аристарх Венедиктович принял брошь, вытащил из ящика письменного стола лупу и принялся сосредоточенно разглядывать украшение.

Гостьи застыли на месте, боясь даже дышать.

Через несколько минут, налюбовавшись на сокровище, Свистунов вынес свой вердикт:

– Хорошо, дамы, я вас слушаю. Как я могу вам помочь? Что у вас произошло?

Арина в широкополой шляпке плотоядно улыбнулась, но быстро ответила:

– Анфисе нашей грозит каторга за жестокое убийство и расчленение родного мужа. Просим вас доказать, что она этого не делала.

– Не губите живую душу, у меня четверо деток маленьких! – Анфиса снова грохнулась на ковер.

Петроград. Октябрь 1923 г. Городская Барачная больница

Младший сержант Ильин устало смахнул пот со лба. Почти через весь город добирался он сюда, таща за собой Игнатия Семибогатова. После плодотворной беседы в отделении решено было отвести Игнатия Степановича сюда – в городскую Барачную больницу, так как член партии, лично знакомый с самим товарищем Ждановым, первым секретарем Петроградского обкома и горкома ВКП(б), не мог объяснить, с чего он вдруг решил искупаться в холодных водах Обводного канала в октябре месяце. Он совсем не помнил ничего до того момента, как на него накинулся милиционер Александр Ильин. Хватался за голову, нес какую-то чушь про зеленоватый туман и голоса в голове. По единоличному решению майора Хвостова было приказано отправить Игнатия Степановича в городскую больницу, показать его врачам, чтобы те разобрались в хитросплетениях его затуманенного сознания.

Конечно, подобную операцию по перевозке пострадавшего в больницу доверили самому молодому сотруднику – младшему сержанту Ильину, и, хоть всю дорогу Саша с недоверием и сомнением косился на немного чокнутого Семибогатова, тот вел себя примерно, только иногда что-то бормотал себе под нос, недовольно косясь на милиционера.

– Молодой человек, я все-таки буду на вас жаловаться, – снова, уже в двадцатый раз, устало повторил Игнатий Степанович. – Вы зачем меня сюда притащили?

– Затем, – вяло огрызался Александр. – Начальство приказало, вот и притащил. Пусть доктор вас проверит, ну, голову там… или еще чаво?

– А что с моей головой? – испуганно ойкнул партийный работник.

– Вот доктор вам и скажет, что с вами. Пойдемте-пойдемте, – буквально силой тащил его младший сержант.

В приемном покое их попросили подождать, и через пару минут к ним буквально выбежал низенький старичок с гладкой лысой головой, на которой смешно топорщилась белая медицинская шапочка.

– Вы ко мне, молодой человек? Я вас уже давно жду. Доктор Ефимов Иван Данилович собственной персоной, – чинно представился он. – Полчаса назад из вашего отделения звонили. Проходите-проходите. Любочка, оформи медкарту товарищу.

Любочка, молоденькая черноволосая сестричка, быстро заполнила необходимые документы. Ефимов завел в свой кабинет мгновенно успокоившегося Семибогатова, и младший сержант уже готов был под шумок сбежать из Боткинских бараков – запах медикаментов и нечеловеческой боли просто витал в воздухе, проникал в каждую клеточку тела, – но тут медсестра Любочка его удивила.

– Что, и этого тоже с Обводного выловили? Сейчас начнет про русалок сказки сочинять и про зеленый туман! – лукаво ухмыльнулась девушка.

– Про кого? Какие такие русалки? – Саша нахмурился. Он сам прекрасно помнил зеленоватый туман, который клубился над водой Обводного канала.

Санкт-Петербург. Октябрь 1893 г. Сыскная полиция

Ротмистра Казимира Евграфьевича Жилина весьма заинтересовала пугающая находка в Обводном канале. Мужское туловище без рук, ног и головы сразу было передано в прозекторскую Обуховской больницы. Может быть, по останкам тела удастся установить личность убитого. Но места в районе Канавы были неспокойные. Грабежи, разбои, пьяные драки случались на берегах канала постоянно, но ранее никогда из воды не доставали такие пугающие фрагменты тел.

Казимир Евграфьевич задумался: много лет он занимал свой пост, всегда об Обводном шла нелестная слава, но если какой лиходимец задумал тепереча здесь людей четвертовать и в канал скидывать, то что же далее будет? Вон уже и вездесущие газетчики постарались, раскопали сенсацию.

На первой странице «Петербургского листка» красовалась огромная статья, где журналисты дали волю своей незаурядной фантазии и вовсю строили гипотезы, кем при жизни был «петербургский чурбанчик», как нелестно окрестили останки тела газетчики. А далее Самописцев Л. В., автор статьи, рассуждает о связи этого убийства с жутким делом Джека-потрошителя, деяния которого захлестнули Лондон.

«Мог ли серийный убийца с туманного Альбиона перебраться в нашу Северную столицу?» – спрашивает у своих читателей Самописцев Л. В. и продолжает задавать убийственные вопросы: «Когда же ждать новую жертву?»

Отбросив, как ядовитую змею, «Петербургский листок», Казимир Евграфьевич забарабанил пальцами по столу, раздумывая над следующими сыскными действиями.

Судовых рабочих, нашедших сверток, допросили в тот же день. Никто ничего не видел, не слышал, фрагменты тела ранее не видали, и, кому они принадлежат, рабочие не знают.

Сразу же были отправлены филеры и шпики, чтобы те обшарили оба берега Обводного канала, опросили тамошнюю полицию и нашли случайных свидетелей. Но и здесь ничего толкового не было обнаружено.

Ротмистр Жилин провел заседание сотрудников сыскного отдела, чтобы те проверили все ночлежные дома, трактиры, дома терпимости, чайные, послушали, что говорят местные, может, кто-то был свидетелем всякого рода непотребства. Были проведены облавы во всех злачных района города. Семенцы, Сенная площадь, Ямские слободы, Апраксашка – всех подняли на ноги, задержали более сотни подозрительных субъектов, по горячим следам раскрыли несколько мелких и средних правонарушений, но убийцу «чурбанчика» не нашли.

Казимир Евграфьевич тяжело вздохнул: как бы это дело не перекочевало в разряд нераскрытых… Но тут без стука в кабинет влетел, на ходу пытаясь отдышаться, капитан Железнов.

– Казимир Евграфьевич, там это… – тяжело дыша, начал он.

– Что это? – вскинул брови начальник. – Не томи!

– Там это… на Финке… на южной стороне… в воде голову нашли! – выпалил Семен Железнов.

– Голову? Какую еще голову?! – взъярился Жилин.

– Ту самую голову, судмедэксперты говорят, что голова как раз отлично подходит к нашему «чурбанчику»! – глухим голосом ответил Железнов.

Казимир Евграфьевич подскочил со стула и вцепился в свою собственную голову – страшная мозаика начала складываться!

Петроград. Октябрь 1923 г. Городская Барачная больница

– Итак, мил человек, рассказывайте. Я вас внимательно слушаю, – усадив пациента в удобное кресло, а сам расположившись рядом, попросил доктор Иван Данилович Ефимов.

– А что рассказывать-то? – набычившись, уставился исподлобья на эскулапа Игнатий Семибогатов.

– Рассказывайте с самого начала, что вы делали на Обводном канале?

– Я шел по своим делам: Люсенька, жена моя, просила сегодня зайти к модистке, оплатить материал на какую-то там тряпку модную. Не помню я, что конкретно, – устало потер виски Игнатий. – Но я немного заплутал, ту часть города я совсем не знаю, какие-то закоулки, переулки, черт ногу сломит.

– Нет, про черта тут не надо, – неопределенно покачал головой доктор. – А далее что?

– А далее… – Игнатий Степанович задумался, внимательно разглядывая цветной ковер на полу в кабинете доктора. – А далее… я не помню, – наконец ответил он, пожав плечами.

– Совсем ничего не помните? – обнадеживающе обратился к нему Иван Данилович.

– Помню, что оказался на мосту… Ну, на Боровском мосту, мне потом милиционеры объяснили, как он называется. Потом у меня сразу голова заболела, такой, знаете, шум в ушах… – принялся припоминать Семибогатов.

– А раньше у вас так же голова болела? Вы наблюдаетесь у другого доктора?

– Нет, со здоровьем, тьфу-тьфу, не было ранее проблем, – отрицательно замотал головой Игнатий Степанович.

– А сейчас как вы себя чувствуете? Что-то болит? – Доктор Ефимов подошел к пациенту, принялся проверять его пульс и заглядывать в глаза.

– Да нет, сейчас все нормально.

– Хорошо, вспоминайте далее – у вас заболела голова, шум в ушах. Я вас внимательно слушаю.

Семибогатов поерзал на месте, побледнел, снова отрицательно покачал головой.

– Больше ничего не помню! Точно, не помню! – с вымученной улыбкой ответил он.

Доктор встал с места и принялся ходить кругами по кабинету, сложив пухленькие ручки за спиной.

– Вы сейчас меня обманываете, Игнатий Степанович, – не поворачиваясь к пациенту, сообщил он.

При этих словах Семибогатов снова мертвенно побледнел.

– Если вы не сказали всей правды милиционерам, это не значит, что вы должны обманывать и меня здесь.

– Я не понимаю, о чем вы… – еле слышным голосом залепетал Игнатий Степанович. – Вы знаете, кто я? Да я…

Иван Данилович снова сел на свое место и принялся внимательно разглядывать пациента, он долго молча смотрел на него, Семибогатов прятал глаза и ерзал на месте. Наконец доктор тяжело вздохнул и продолжил:

– Я прекрасно знаю, кто вы такой, Игнатий Степанович. Мне уже об этом сообщили. Хорошо, давайте сделаем так, я не буду вас пытать – если вы ничего не помните, если у вас провалы в памяти, то придется положить вас в наше психиатрическое отделение, полежите пару неделек, попьете таблеточки, поделаем вам укольчики, – спокойно ответил он.

– А без этого никак? – вспыхнули щеки у Семибогатова.

– Без этого никак, придется еще на вашу работу сообщить, в ЦК партии. Я не могу скрывать от советского правительства, что в ЦК работает товарищ с провалами памяти, а вдруг вам хуже станет на работе? Нет, без уколов тут никак!

– Но я… Мне уже лучше, я хорошо себя чувствую! – подпрыгнул с места Игнатий Степанович.

– Присядьте, пожалуйста, не заставляйте меня принимать меры, – твердо заявил доктор.

Семибогатов снова плюхнулся на стул.

– Если вы сейчас хорошо себя чувствуете, это не значит, что завтра с вами приступ не случится. А шоковая терапия хорошо лечит подобные состояния. У нас в третьем психиатрическом отделении никто не жалуется, – сложил руки на животе доктор Ефимов.

Семибогатов вздохнул:

– Хорошо, я вас понял. Что вы хотите от меня?

– Только одно, чтобы вы рассказали мне правду! Что вы там увидели? В водах Обводного? Что вам говорили голоса в голове? – Доктор подался вперед.

– Если вам я скажу правду, меня действительно в психушку упрячете, – недовольно буркнул пациент Семибогатов.

– Во-первых, я и так практически знаю, о чем вы мне расскажете. – Доктор достал из ящика стола коричневую папку с бумагами. – Вот, здесь свидетельства всех выловленных из Обводного самоубийц. Тех, кому повезло. И кто выжил, увидев бездну. Ваш рассказ будет одним из десятка.

Лицо Игнатия Степановича вытянулось.

– Да-да, и про бездну, и про зеленый туман, и про русалок я уже слышал не раз.

Семибогатов сглотнул, а потом тихо спросил:

– Если я вам расскажу правду, вы на работу сообщать не будете? Меня из партии не попрут?

– Если вы расскажете мне правду, которую я и так приблизительно знаю, ваши бумаги будут в этой папочке. Я вам выпишу обезболивающее для головы, и придется вам в течение недели походить ко мне на прием – для разговоров. Новый метод психиатрии – австрийский психоанализ, – блеснул очками доктор Ефимов.

Семибогатов кивнул.

– И, самое главное, никогда больше не приближайтесь к набережной Обводного канала, особенно в вечернее время.

Семибогатов снова кивнул.

– Итак, что вы там увидели? На дне бездны?

Санкт-Петербург. Октябрь 1893 г. Меблированные комнаты на реке Мойке

После слов Арины Витальевны в кабинете повисла тишина. Сыщик Свистунов перестал разглядывать драгоценную старинную брошь и впервые с удивлением, но больше с еле скрываемым раздражением впился глазами в новоприобретенных клиенток.

– Попрошу вас изъясниться, дамы. Какая еще каторга? За какие такие преступления вам каторга светит, уважаемая… мм… Анфиса… не знаю, как по батюшке… – потер усы Аристарх Венедиктович.

– Анфиса Семеновна Савицкая, – не поднимая глаз, ответила девушка, шмыгнув носом, – и Арина Витальевна Калашникова, это моя подруга, – кивнула она на высокую даму, – она вам правду сказала, мне в скором будущем грозит каторга. Но я мужа не убивала, Христом Богом молю, – опять начала она, но Свистунов довольно грубо ее перебил:

– Так, это я уже слышал. Если хотите, чтобы я вам помог, то с самого начала, не рыдая, не воя, не валяясь в ногах, все мне нормально расскажите. – При этих словах он обращался больше к Арине Витальевне, видя в ней более адекватного персонажа. – И вообще, если вас ждет суд, то советую за эти деньги лучше нанять хорошего адвоката, я вам могу посоветовать…

Арина Калашникова резко поднялась с кресла:

– Вот, и я ей то же самое говорю. Адвокат этой дурочке нужен, а она вбила себе в голову, что если вы найдете настоящего преступника, то с нее все обвинения снимут. Про вас в городе много хорошего говорят, вот мы к вам и пришли, – зачастила она.

Савицкая только кивала со своего места, печально размазывая слезы по щекам.

– Так, понятно. Давайте с самого начала – кто у вас муж, когда и как его убили и почему обвиняют в его гибели Анфису Семеновну? – важно подбоченившись, спросил Свистунов.

Арина кивнула, полезла в сумочку и вытащила на свет газетный листок с обведенной красным карандашом статьей.

– Вот, почитайте, полюбуйтесь! – положила она газету перед Свистуновым.

Тот снова солидно кивнул, нацепил на нос круглые очки для чтения и углубился в статью.

– Так-с… «Петербургский листок»… Занятно… весьма занятно… мммм… чурбанчик… Однако ж… А вот и продолжение статьи… Еще найдены голова и отрубленные ступни ног… В разных частях Обводного канала… Занятно…

Прочитав газетную заметку, Аристарх Венедиктович медленно и вальяжно принялся постукивать карандашом по столешнице, дамы сидели молча на своих местах. Наконец-то он оторвался от своих размышлений и обратился к Анфисе Семеновне:

– Я так понимаю, что найденные в Обводном канале фрагменты тела принадлежат вашему супругу? Как его звали?

– Остап, – прошептала онемевшими губами Анфиса. – Остап Савицкий, мы проживали на набережной Обводного канала, в девяносто первом доме, там у нас комнатка есть, с детками маленькими живем… жили то есть…

– Когда вы видели своего мужа в последний раз живым? И расскажите о ваших с ним отношениях!

– Отношения, если честно, у нас были не очень. – Анфиса Семеновна задрала рукав тулупчика и показала череду синяков на руке. – Муж был очень груб, вспыльчив, мог и приложить меня. Хотя, знаете, когда мы только познакомились, то был очень хороший, добрый, а потом резко изменился, стал к бутылке прикладываться и меня обижать!

– Говори правду, Анфиса, как на исповеди, – влезла в разговор Арина Калашникова. – Дурак он был, тупица и пьяница буйный. Постоянно и Фиску избивал, и деток, никакой управы на него не было. Один раз по пьяни чуть не зашиб девоньку их, Марфу годовалую, так кнутом отходил, Фиска вон тоже на коленях стояла, дитятко защищала. Дрянь был, а не человек. Остап этот пройдоха, – в сердцах сплюнула она.

Анфиса молча сидела, боясь поднять глаза на сыщика.

– Так зачем же вы за него пошли, если он такой буйный был? Почему не ушли от него? – от души удивился Аристарх Венедиктович.

Анфиса изумленно уставилась на него, Калашникова громко расхохоталась, а Глафира, подслушивающая у двери, схватилась за голову: какой же дурак иногда у нее бывает хозяин!

Отсмеявшись, Арина ответила:

– Вы изволите шутить? Куда ж она уйдет-то, кто ее отпустит? Вы что, не знаете, как простые русские бабы у нас живут? От постылого мужа, который и пьет, и бьет, есть только одна дорога!

– Куда? – снова глупо переспросил Свистунов.