1.3. Нарративный подход и герменевтическая традиция в исследовании понимания

Сегодня любому вдумчивому исследователю уже ясно, что проблему понимания надо рассматривать не только как познавательную, но гораздо шире – как способ бытия человека в мире и понимания им этого мира. Такая методологическая позиция приобрела устойчивость к концу XX в. В ее основание были положены размышления крупнейших мыслителей нашего столетия – философов, психологов, историков. В психологии эта позиция связана, прежде всего, с развитием субъектно-деятельностного подхода и формированием психологии человеческого бытия как относительно самостоятельной области психологической науки.

С позиций психологии человеческого бытия понимание нужно субъекту для того, чтобы понять мир и самого себя: определить, что он есть, какое место занимает в мире. Сегодня значительный вклад в изучение экзистенциальных, бытийных компонентов понимания вносят исследования в области нарративной психологии. Это научное направление на протяжении последних 20 лет активно развивается в западной психологии.

Нарративный подход

Сторонники нарративной психологии проводят аналогию между пониманием текста и пониманием человеком самого себя, собственного поведения и событий своей жизни. По мнению Е. Тршебински, нарративный подход может помочь ученым унифицировать Я-концепцию как систему знаний, верований, мнений и убеждений. В его рамках можно интегрировать классические понятия «те» и «self» в единой модели ментального опыта. Такая модель деятельно регулирует процессы самопонимания, принятия решений и деятельности (Trzebinski, 1995). Основной вопрос при этом заключается в том, каким образом человек взаимодействует со своим опытом во время рассказа о нем.

В последние годы у многих психологов наблюдается смещение фокуса научных интересов с когнитивной плоскости анализа психических явлений на экзистенциальную. Описывая две названные плоскости, известный американский психолог Дж. Брунер отмечает, что есть два основных типа понимания мира.

Первый он называет парадигматическим, основанным на непосредственном восприятии окружающего мира. Приверженцы этого типа понимания опыта ориентируются на логичность рассуждений и результаты строгих эмпирических исследований. Такие люди говорят только то, что знают, и стараются высказывать именно то, что имеют в виду. Они ищут определения причинно-следственных связей, чтобы узнать порядок происходящих событий и иметь возможность контролировать реальность. Они не приемлют неопределенности: любую теорию подвергают проверке, и если ее впоследствии удается доказать, то, следовательно, она является истинной.

Второй тип понимания Брунер называет нарративным (повествовательным). В этом случае мы имеем дело с человеческими желаниями, потребностями, целями. По сути, это формы рассказов, в которых люди описывают превратности человеческого бытия. Нарративный тип понимания мира и себя в мире предполагает, что человек потенциально способен сказать больше, чем осознает. Повествование – это всегда процесс, в ходе которого люди пытаются понять и выразить такие связи событий, которые приобретают субъективную значимость только во время рассказа (Bruner, 1986).

Однако Брунер делает вывод (с которым я не могу согласиться) о том, что «две обсуждаемые перспективы представляют два несопоставимых подхода к развитию. Одна рассматривает знание в свете его универсальной и неотъемлемой валидности и проверяемости; в соответствии с другой знание – частное, конкретное, определяемое контекстом. Говоря классическим языком, один подход изучает мысль в ее номотетическом и объяснительном проявлении, другой – в идиографическом и интерпретативном» (Брунер, 2001, с. 10). Он полагает, что «два эти подхода представляют собой два принципиальных, несоизмеримых пути обретения человеком знания о мире – и посредством подтверждения универсальной логической необходимости, и посредством объяснительной реконструкции соответствующих обстоятельств» (там же).

Следует признать, что Брунер пытается по-новому взглянуть на проблему, хотя и не новую, давно известную в науке, но существенную в силу своей всеобщности, ее отнесенности к любым формам естественнонаучного и гуманитарного познания и понимания мира. Уже В. Дильтей в «понимающей психологии» разделял науки о природе, основным методом которых является объяснение причинно-следственных связей изучаемого, и науки о духе, для которых главным оказывается понимание, интерпретируемое им как постижение, вчувствование субъектом в мир переживаний и мыслей других людей. По мнению Дильтея и фактически следующего за ним Брунера, как предмет, так и методы двух типов наук являются принципиально различными и плохо поддающимися сопоставлению.

Две описанные линии развития методологии научного познания породили представления о двух неодинаковых способах понимания субъектом мира. Образно и метафорически точно эти способы описал Р. Пирсиг, условно назвавший их классическим и романтическим видами понимания. «Классическое понимание видит мир прежде всего как совокупность формирующих принципов. Романтическое понимание рассматривает его по большей части в аспекте внешних образов. Если вам случится показать романтику какой-либо механизм, чертеж или электронную схему, то вряд ли он выкажет большой интерес. Это его не тронет, потому что видимая им реальность ограничена поверхностью – скучные и сложные перечни наименований, линий и чисел. Ничего интересного. Но если вы дадите туже самую синьку, схему либо опишете то же устройство человеку классического склада, он вполне может проникнуться его красотой, так как увидит, что в этих линиях, контурах и символах заключено огромное богатство формирующих принципов.

Романтический способ питается в основном вдохновением, воображением, творчеством, интуицией. Преобладают скорее чувства, чем факты. "Искусство", когда его противопоставляют "науке", часто предстает овеянным романтикой. Оно движимо не разумом или законами, а ощущениями, интуицией и эстетическим чувством. В североевропейских культурах романтический способ зачастую ассоциируется с женственностью, но такая ассоциация далеко не неизбежна. Классический способ, в противоположность романтическому, движим разумом и законами, которые сами являются формирующими принципами мысли и поведения» (Пирсиг, 2003, с. 88–89).

Цель классического понимания – привносить порядок на место хаоса, делать неизвестное известным путем его сортировки и контролируемой разумом классификации. Приверженцам романтического способа понимания мира свойственна изначальная направленность на целостность понимаемого (еще до того, как они обратили внимание на части), склонность доверять интуиции и иррациональным доводам. Классический метод часто кажется им «скучным, неуклюжим и уродливым, как и любой уход за каким-нибудь механизмом. Все рассматривается в понятиях составных частей, компонентов и соотношений; ничто не приобретает конечного вида, пока не будет с дюжину раз пропущено через компьютер. Все подлежит оценке и доказательствам, подавляет своей тяжеловесностью, неизбывной серостью – сама смерть» (там же, с. 89).

Не правда ли классический способ понимания очень напоминает парадигматический, а романтический – нарративный? Однако мне кажется парадоксальным то, что не всемирно известный ученый Дж. Брунер, а писатель Р. Пирсиг, сравнивая способы понимания мира, приходит к заключению, соответствующему размышлениям современных методологов и историков науки. Это вывод не о принципиальном различии, а о единстве и взаимной дополнительности двух видов понимания мира. «Классическим пониманием движет интерес к этим кучкам и принципам, на основе которых происходит такая сортировка попутно с установлением между этими кучками взаимосвязей. Романтическое же понимание направлено на пригоршню песка еще до начала сортировки. Оба этих взгляда на мир, безусловно, важны и имеют свою ценность, но никак не могут друг с другом примириться.

Сейчас насущной необходимостью стало научиться так смотреть на мир, чтобы, не нанося ущерба никакому из двух этих видов понимания, слить их воедино (курсив мой. – В.З.). Такое понимание не отвергало бы ни сортировку песка, ни созерцание не поделенного еще на части песка ради самого этого созерцания. Способность так воспринимать мир направляла бы внимание смотрящего на бесконечное пространство, откуда черпается песок» (там же, с. 100–101).

Недопустимость дизъюнкции, установления непреодолимых барьеров между естественнонаучным (объективным) и индивидуально-персоналистическим рассмотрением мира еще в начале XX в. ясно понимал известный немецкий психолог В. Штерн. Он убедительно доказал, что научные позиции «не только соединимы, а даже внутренне связаны друг с другом и с необходимостью дополняют друг друга» (Штерн, 1998, с. 206). Соответственно, «разделение на номотетический и идиографический способы исследования можно рассматривать не в качестве основания для строгого разделения научных дисциплин. Это скорее две точки зрения, а не две области исследования; достаточно часто при решении одной и той же проблемы происходит их взаимодействие, а иногда даже и объединение» (там же, с. 207).

В отечественной психологии неразрывное единство естественнонаучных и гуманитарных методов познания и понимания в наиболее отрефлексированном виде представлено в научной традиции, основоположником которой является С.Л. Рубинштейн. Согласно этой традиции, психофизиологические, антропологические и другие «естественные» характеристики человека как предмета познания (см., например: Ананьев, 1968) связываются с жизнедеятельностью, смыслами и этической значимостью для субъекта других людей, развитием их личности, осмыслением бытия, ролью высших бытийных ценностей. Именно таким образом два описанных подхода интерпретируются в психологии понимания и психологии человеческого бытия, у истоков которой стоял Рубинштейн. Продолжая традицию, я описываю указанные способы понимания мира не как несовместимые и противоположные, а, наоборот, как взаимодополнительные и взаимозависимые. Процесс мышления понимающего субъекта направлен на познание причинно-следственных связей объективной реальности и поиск истины. Вместе с тем он направлен и на конструирование субъективного опыта, порождение и развитие индивидуального смысла событий, происходящих с человеком. Парадигматический способ дает субъекту возможность видеть в окружающем его мире проблемы и задавать информативные вопросы, полезные для их решения. Нарративный подход ориентирован на выявление целостных ситуаций человеческого бытия: субъект задает себе и другим смыслопорождающие вопросы, направленные на развитие историй.

С помощью нарративного подхода изучается не только то, как люди рассказывают истории о превратностях человеческого бытия, но и правила структурирования событий, т. е. способы конструирования реальности рассказчиком.

Наиболее важными способами нарративного сообщения следует считать структурирование события таким образом, чтобы в повествовании присутствовал смысл движения (связанность или последовательность) и цель, или ценностный конечный результат. Создаваемая субъектом нарративная конструкция должна представлять события в такой последовательности, чтобы достижение цели было более или менее правдоподобным. Описание событий безотносительно к цели повествования не создает ни у рассказчика, ни у слушателя чувства адекватности повествования. Главная задача повествователя – развивать повествование по направлению к смысловому конечному результату, т. е. постоянно иметь в виду цель рассказа. Повествование должно быть логичным. Так, при успешном повествовании формируется последовательность событий в направлении поставленной цели. Правила нарративного конструирования полезно применять не только для научного описания и объяснения поведения. Они также направляют наши усилия на то, чтобы объяснять человеческие поступки, и следовательно, на то, чтобы быть понятными друг для друга (Gergen, Gergen, 1986).

Важной чертой историй является то, что они случаются и всегда содержат случайные события, т. е. непредвиденные обстоятельства. Еще Аристотель в «Физике» определял шанс как случай, который мог бы быть целенаправленным, но фактически таким не является. В соответствии с нарративным подходом случай – это то, что случается и получает смысл именно в контексте истории, например в романе. При написании романа писатель располагает события так, что, на первый взгляд, они выглядят случайными или даже лишними, но по прочтении истории приобретают смысл. Таким образом, такие события выполняют функции предвестников, ожиданий и предзнаменуют то, что должно случиться. В процессе создания индивидуальной истории творец пытается объединить в ней все то, что с ним случайно произошло. Следовательно, рассказывание историй является стратегией преодоления непредвиденных обстоятельств. Все, что было сказано об историях, является частью человеческого бытия, к примеру, биографии являются частью общей истории (Bohme, 1994).

Сегодня правила нарративного конструирования используются не только в узких рамках герменевтики и нарративного подхода: они оказывают направляющее влияние на создание многих научных теорий. Основная причина этого заключается в том, что наблюдение само по себе не может определить выбор наиболее предпочтительного конечного результата или критерия, лежащего в основе теории. Оно также не предоставляет ученому возможности для определения абсолютно верной причинно-следственной связи. Форма построения теории может указать только на то, что люди считают оправданно ценным, то, к чему следует стремиться. В результате наблюдения ученый располагает множеством потенциальных фактов, однако оно не дает указаний на то, как их отбирать и группировать. Именно выбор нарративной формы во многом определяет, что считать фактом, а не наоборот. Самое важное здесь – нарративная форма, а наблюдение выступает лишь в качестве риторической схемы.

В психологии нарративная парадигма является конкретным выражением макроаналитического метода познания психического (Брушлинский, 2003). Нарративный подход ориентирован на выявление психологических особенностей интерпретации людьми разных, в том числе порождаемых, конструируемых социальных реальностей. В качестве типичного примера социальных реальностей можно привести целостные ситуации человеческого бытия, отраженные в историях о жизни, которые люди рассказывают друг другу. Главная задача интерпретации – описание способов воздействия реальности на формирование жизненных смыслов людей. Разумеется, любая социальная реальность объективна, и потому интерпретация не может быть произвольной: она опирается на факты и достоверное истинное знание. Однако центральным в нарративном подходе все-таки оказывается не категория истины, а понятие смысла.

В мире человека конструируемые реальности представлены в основном жизненными историями, которые люди рассказывают, интерпретируя, познавая, развивая их содержание и приписывая им смысл. Осмысливаемые истории дают человеку возможность понять себя не как объект, а осознать изнутри, с точки зрения смысла своего существования: история всегда в явном или скрытом виде включает рассказчика.

Для психолога истории, ситуации оказываются единицами макроанализа, включающего и конструктивное описание событий, из которых состоит история, и самого «конструктора» – рассказчика. Для понимающего субъекта история – это способ, которым он осмысливает жизнь, выстраивает свой опыт во временную последовательность, дающую ощущение непрерывности и смысла жизни. Пересказ субъектом истории, переосмысление ее составляющих (событий и собственных реакций на них) способствуют углублению самопонимания и личностному развитию. К такому эффекту приводит соединение актуализируемого прошлого опыта с его переоткрытием, переживанием соотнесения опыта с новой пространственной и временной ситуацией.