– Сколько войск у них, удалось, наконец, сосчитать, или нет? – злился могольский шах Акбар, не понимая, как найти слабое место у новых врагов. Две недели назад высадившиеся на морском побережье в болотистой дельте Инда европейцы, которым Акбар не придал серьезного значения, через пленного загиндара имели наглость отправить послание самому шаху. В письме, написанном на двух языках – русском и санскрите, высадившиеся на побережье русы объявляли себя освободителями индусов от покоривших их диких кочевников из Афганистана. Объясняли они свое наглое вторжение якобы родственными отношениями с индусами. С подобной наглостью Акбар давно не встречался, разве что лет сорок назад, когда молодым юношей боролся за власть после смерти отца. Но последние тридцать лет никто из ближайших соседей не рисковал демонстрировать подобную дерзость.

Тогда, две недели назад, Акбар велел загиндару Ахмад-бею собрать десять тысяч всадников и привести командира этих нечестивых европейцев в цепях в столицу империи Моголов. Большее количество войск загонять в болота морского побережья Акбар не хотел: жалел коней, конечно. Да и местные загиндары обязаны выставить свои дружины, которых должно набраться вдвое больше основного отряда. Пока Ахмад-бей собирал свои отряды возле города Лахора, шах не забыл отправить к побережью два отряда разведчиков. Несмотря на многочисленные победы, Акбар не ленился выяснять все слабые места врагов до битвы, чтобы ударить противника в самое слабое место. Потому и расширил отцовские владения от Инда до Ганга, захватив полуостров Индостан в полукольцо с севера.

Вернувшиеся утром разведчики доставили страшные новости: европейцы не только успешно захватили побережье, но и продвинулись на север, вверх против течения Инда. За месяц враги захватили третью часть владений шаха Акбара и, по рассказам верных людей, не собираются на этом останавливаться. А общую численность отрядов противника разведчики вообще определили всего в шесть тысяч воинов, зато вооруженных скорострельными ружьями и дальнобойными пушками, опять же скорострельными. По их рассказам, ружья и пушки стреляют так часто, как опытный лучник стреляет из лука, а порой даже быстрее лучника. Если бы Акбар не знал своего разведчика двадцать лет, не поверил бы ни за что. Однако здесь, в горах, всегда можно напасть на врага внезапно, когда огнестрельное оружие не спасет, а в сабельном ударе своей конницы шах Акбар не сомневался. Осталось уточнить вражеские потери, что они понесли при захвате земель, и выбрать место для сражения.

– Потерь у них не было совсем. – Ответ разведчика взбесил еле сдерживавшего себя шаха.

– Как нет? Они что, бессмертные? Ты, скотина, сам видел врагов или в повозке спал все это время? – Рука шаха потянулась к богато изукрашенному изумрудами и рубинами кинжалу, традиционно висевшему на поясе.

– Нам удалось выкрасть пленного индуса, что участвовал в последнем сражении с русами. Он утверждал, будто дружина местного загиндара была расстреляна русами из своих пушек и ружей за триста шагов. Стреляли те из закрытых железных домов на колесах, называемых «машины». Стены этих домов стрелы не пробивают, а ударить копьем никто не смог, просто ни один дружинник не добрался до русов живым, даже на самых резвых скакунах. – Командир разведчиков перевел дух, понимая, что балансирует на грани жизни и смерти. – Этому индусу другие пленники рассказывали, что в прежних сражениях также никто из дружин других загиндаров не добирался до русов, чтобы вступить в честную схватку.

– Иди, – отпустил разведчика шах Акбар, опасаясь, что не сдержится и прикончит того на месте. Затем задумался, какой участок горной дороги наиболее удобен для внезапного нападения на русов. Долго перебирал в памяти горные тропы, глядя на карту, лежащую на ковре. Потом вдруг понял, что смирился с превосходством врага и собирается только обороняться, чего не делал уже лет сорок. Внезапно ему пришла на память часть письма этих русов, в которой они процитировали самого Акбара: «Правитель всегда должен стремиться к завоеваниям, иначе его соседи двинут войска против него». Именно его словами, без иных объяснений, русы заявили свои наглые требования.

На шаха, подошедшего к своему шестидесятилетнему рубежу без поражений, сумевшего в тринадцать лет крепко утвердиться на отцовском троне, более сорока лет только расширявшего свои владения, навалилась тяжесть предчувствия. Акбар ясно понял, что проиграет русам эту войну, поражение неизбежно, слишком превосходит оружие европейцев возможности армии Моголов. Захотелось бросить все, укрыться в родных горах Афганистана, где-нибудь за дальними перевалами, куда никакой чужак не доберется. Защемило сердце от жалости к своему сыну, которому достанется не огромная империя, собранная отцом и дедом, а судьба беглеца, вынужденного искать милости власть имущих. Потом шах вспомнил, как сам метался в юношеские годы, не зная страха, один лишь азарт и бешенство помогли выжить в кровавой междоусобице.

– Ничего, у моего сына хватит сил выдержать и начать все сначала. – Акбар успокоился, сдерживая свой гнев, и приступил к планированию первоначальных действий. – Сына с отрядом верных людей нужно срочно отправить в Афганистан, пока не дошли слухи о поражении наших загиндаров. Так. Сегодня же собирать всех загиндаров, джагиндаров, вождей союзных племен из пуштунов, всех, кого можно. Пусть срочно спешат к Лахору, дня через два туда отправлюсь сам, за неделю доберусь. Дальше… где мой секретарь и два писца? Бегом ко мне, срочно вызвать всех ближних вельмож! Через полчаса чтобы все были, бегом!!

Шах империи Моголов Акбар не зря продержался у власти более полувека и захватил половину Индии. Он действительно был великим человеком, умевшим не только хорошо воевать, но и управлять захваченными землями, развивать торговлю и культуру. Но он был человеком своего времени и не мог даже предположить, что ему противостоят войска, обученные по меркам следующего тысячелетия. К тому времени, когда его свита с набранными наскоро войсками только начала движение в сторону Лахора, город уже был захвачен русами. От Лахора три германских пехотных усиленных батальона повернули на восток, двигаясь к столице империи Моголов. Именно на них, неполные две тысячи моторизованных пехотинцев с приданными пушками и минометами, наткнулись передовые части армии шаха Акбара, спешившие в Лахор.

Пока разведчики шаха сосчитали противника, сообщили об этом командованию, пехотинцы успели закрепиться на позициях и сообщить о предстоящем сражении командованию. Учитывая особенности рельефа местности, командующий армией вторжения полковник Строгов рискнул вызвать воздушно-десантную бригаду. Два десятка грузовых самолетов и батальон десантников как раз перебазировались на восточный склон Сулеймановых гор, неподалеку от города Джемпура. Парни два года тренировались в прыжках с парашютами (по-здешнему с платом), участвовали в диверсионных операциях. Но в крупных войсковых операциях пока не бывали. Полковник рискнул задействовать в окружении и уничтожении шаха Акбара именно десантников, понимая, насколько важно быстро обезглавить империю Моголов.

Строгов даже мысли не допускал, что три усиленных германских батальона могут не разбить армию шаха Акбара, какой бы она ни была большой. Ибо под Лахором войска пополнили очередной раз боезапас и горючее, а потерь при штурме города не допустили, как обычно. Полтора дня ушли у армии шаха Акбара для того, чтобы собраться перед внезапно появившимся врагом. В глубине души опытного правителя затеплилась надежда на победу, враг неосторожно разделил и без того небольшие силы, предоставляя отличную возможность уничтожения их по частям. Разум опытного полководца не мог поверить в такую безрассудность опытного врага, но сердце так стремилось к победе, уговаривая самого себя: «А вдруг командир русов недооценил нас? Вдруг он поддался победному хвастовству?» Еще сильнее шах Великих Моголов захотел победить, когда узнал, как русы расположили свои войска.

Неверные гяуры не прижались к подножию холмов, закрывая себя от атаки со спины, как сделал бы любой на их месте при встрече с превосходящими силами врага. Нет, они нагло поставили основную часть своих сил посреди долины, перекрывая путь армии Акбара. А четыре десятка своих железных домиков на колесах, как руки, раскинули в стороны, пресекая возможность обхода своих позиций по склонам холмов. Правда, между тремя русскими отрядами было слишком большое расстояние, около тысячи шагов. В такие дыры любая армия пройдет беспрепятственно и не спеша. Возможно, трусливые гяуры и хотели этого, чтобы не сражаться с войском шаха? Как бы там ни было, Акбар решил дать сражение врагу в полную силу, пока к ним не подошло подкрепление, на которое, возможно, русы рассчитывали. Многократное превосходство в численности над врагом так ослепило правителя Великих Моголов, что он забыл свою прежнюю мысль о нападении на опасного врага внезапно, из-за укрытий, в узких ущельях и на горных перевалах. Конечно, даже подобная тактика не могла спасти империю от русов, но замедлить их движение и затянуть войну шах Акбар имел полную возможность. Чем, к сожалению для себя, не воспользовался, поддавшись азарту численного превосходства и поверив в свою победу.

Ранним летним утром восемнадцатого июля тысяча пятьсот девяносто седьмого года произошло крупнейшее сражение русско-могольской войны неподалеку от небольшого индийского городка Джаландхара. Со стороны русов оборону заняли три моторизованных пехотных германских батальона, усиленных артиллерией и минометами. Общая численность бойцов не превышала двух тысяч человек, с приданной техникой в количестве двенадцати машин разведки и ста восьмидесяти трех грузовиков. Командовал германской обороной старший по званию подполковник Фредерик Гогеншауфен, воевавший на стороне магаданцев со времен захвата Стокгольма. Именно тогда молодой офицер из германских наемников на шведской службе, пораженный необычным оружием и стремительностью действий небольшого отряда иностранцев, захвативших шведскую столицу без потерь, рискнул поступить на службу к магаданцам и не прогадал.

Год усиленных тренировок на Севере, в окрестностях Мурманска, Фредерик запомнил на всю жизнь, с течением времени вспоминая морозы и ветер полярной ночи как лучшие месяцы своей жизни. Именно там произошел перелом в сознании молодого офицера, сумевшего перешагнуть через привычные армейские штампы, чтобы всем умом и душой впитать наставления магаданских инструкторов. Именно на Севере, в многочисленных тренировках и учебных сражениях, прапорщик Гогеншауфен пытался со свойственным юности азартом максимально точно освоить приемы своих учителей. Затем последовал стремительный захват Восточной Пруссии, штурм Риги, в котором молодой прапорщик магаданской армии сумел отличиться, разоружив вражеский отряд впятеро крупнее своего взвода без потерь со своей стороны. Затем была учеба в военном училище, в числе лучших офицеров и сержантов. Там дальнейшее развитие магаданских военных новаций успешно легло на почву победного военного опыта молодого офицера. Потом служба не давала скучать: постоянное освоение нового оружия и новой техники перемежалось с частыми военными конфликтами. Высадка десанта на Оловянный остров, захват Крыма, участие в Польско-турецком походе. Не везде успел побывать Гогеншауфен: отчаянно завидовал участникам налета на Константинополь, десанта на Кипр, набегов на турецкое побережье. Хотя и сам не терял времени даром: удачно женился и растил детей, радуясь милой супруге и вихрастым малышам.

Шли годы, молодой офицер набрался опыта, давно командовал батальоном и ждал перехода на полк. Дело подошло к выслуге лет, после которой подполковник мог спокойно отправиться на заслуженную пенсию, приобрести поместье да разводить там кого угодно, хоть страусов. Или отправиться в Америку, где отставным офицерам бесплатно выдавались плантации сахарного тростника или хлопка, страдавшие от недостатка опытных руководителей. Но истинного служаку не привлекали хозяйственные прибыли, подполковничьего жалованья вполне хватало для содержания жены с подрастающими тремя сыновьями в Петербурге, где семья Гогеншауфенов владела двухэтажным особняком. Тем более что два старших сына, Петр и Николай, пошли по стопам отца и учились в военном училище, на гособеспечении. Размышляя, как закончить военную карьеру, подполковник никак не смог пройти мимо последних двух кампаний.

Он в числе первых подал рапорт о переводе в формирующиеся части германских пехотинцев, здраво рассудив, что именно им предстоит пройти боевое крещение. Пришлось многому обучаться наравне с молодыми прапорщиками и поручиками, но техника восхищала опытного командира. Вспоминая Крымский поход, Фредерик представлял порой, как он прошел бы тот путь заново, с новым оружием и машинами. Не зря представлял, вскоре германским пехотинцам пришлось пройти Аравию вдоль и поперек, изучая новые возможности техники и своих бойцов. Там Гогеншауфен воплотил свои мысли в дела, не допустив прежних ошибок, удержал от них своих подчиненных, одновременно максимально результативно использовал приданную технику и новое вооружение. Эта военная кампания доставила ветерану подлинное наслаждение своим могуществом. Некоторое сожаление оставила лишь откровенная слабость противника, не давшего Гогеншауфену возможности почувствовать полноценный азарт пьянящей грани между жизнью и смертью. В Маскате, в короткие недели отдыха, подполковник даже помолодел, сбросив вместе с лишним жирком и десяток лет. Никакого сомнения в результатах военной операции в империи Моголов лично у Гогеншауфена не было.

Да, старый служака был в меру осторожен, не спешил с нападением, особенно в непонятных условиях. Изучал врага постоянно, считая разведчиков первыми помощниками, не стеснялся лично допрашивать пленных и местных жителей. Фредерик был наслышан о шахе Акбаре, воевавшем с тринадцати лет и захватившем за сорок лет половину Индии. Но и он сам прошел двадцать лет боев под Андреевским флагом, никогда не терял присутствия духа, не пасовал ни перед какими превосходящими силами противника. В училище он одним из первых изучил тактику войн и сражений магаданцев в изложении самого Петра Головлева. Фредерик лично использовал за годы сражений часть рекомендаций своего учителя и не сомневался в подавляющем превосходстве магаданской тактики и русского оружия. Размещая свои три батальона против армии шаха Акбара, Гогеншауфен заботился не о победе, в которой не сомневался, а о сохранении бойцов и выполнении боевой задачи – не дать шаху скрыться с поля боя.

Сам Акбар, имея под командованием сорок пять тысяч воинов, действовал по привычной схеме боя с непонятным и малознакомым врагом. Из пятнадцати тысяч лучших всадников империи третью часть ранним утром шах отправил в обход вражеских позиций. Как бы ни складывалось сражение, атака врага с тыла всегда поможет победе. Оставшиеся десять тысяч отборных конных бойцов, закованных в стальную кольчугу с островерхими стальными шлемами, заняли позиции поблизости от Акбара; они будут основной ударной силой. Сам шах империи Моголов разбил шатер главнокомандующего на удобном для наблюдения пригорке, в трех верстах от вражеских укреплений. Как бы ни сложился бой, опытный полководец не сомневался: сражение затянется надолго и будет непростым.

Тридцать тысяч пехотинцев, наскоро набранные из дружин загиндаров и ополченцев, заняли долину между шахом и русами, вытаптывая созревшие посевы пшеницы. Именно этим пешцам предстояло сделать первый ход в сражении, словно первой пешкой на шахматном поле. Акбар отправил посыльных командирам отрядов, передавая команду первой атаки всех русских укреплений. Стояло раннее утро, солнце едва появилось, но жаркие лучи успели высушить траву и нагреть доспехи на солдатах. Пять тысяч воинов передовых отрядов, начавшие движение в сторону врага, были облачены в доспехи и успели повоевать. С привычным фатализмом пешее войско ровным шагом направилось к русским позициям, до которых было совсем недалеко – полтысячи шагов.