– Тоже учебные книжки. Он тоже шел на реку учить Киселева. «Здравствуй, голубчик Андриевич, – говорю я ему. – Куда это ты с книжками и одеялом направляешься?» – «А к реке, – говорит. – Лягу себе, – говорит, – под кустиком и тоже буду учить арифметику». – «Ну, хорошо, – говорю я ему, – только ты садись подальше, чтобы мы не мешали друг другу учить арифметику». Так мы и сделали. Я уселся под ивой на бережку, а он улегся, так… ярдов на сто…

– Ну, ну – и что же? – поощрил заинтересованный учитель.

– Сижу я, значит, ужу рыбку, учу арифметику (хотя, конечно, я знаю, но для верности учил еще), вдруг слышу за спиной на горке голоса… Кто эти проходящие, я не видел – сидел спиной, да и кусты мешали, но разговор я услышал такой: «Так, значит, решено, Манюк?» – «Значит, решено». – «Деньги получишь, как обещано. Это тебе получше лошадей». – «А вы верно знаете, что он тут?» – «Здесь он, здесь. Взял одеяло и пошел на реку… Манюк!» – «А?» – «Только сделай же так, чтобы никаких следов не было». – «Да уж, раз река под боком, какие же следы…» Тут они прошли, и я дальше ихнего разговора не слышал… Только минут через пять до меня донесся издали какой-то разговор, потом подавленный крик, потом плеск воды!.. А потом все смолкло.

– Ну, – поощрил учитель.

– Все… – глубоко вздохнул Замирайло. – Я больше ничего не знаю.

Учитель задумался, покусывая суставы пальцев.

– Я думаю, что все это вздор. Просто случайное совпадение. Кому, спрашивается, может понадобиться жизнь Андриевича… Ну-с… А теперь приступим к правилу товарищества. Кого бы мне вызвать?..

Вдруг с места поднялся Красильников и взволнованным голосом спросил Замирайло:

– Замирайло! А какого цвета было одеяло у Андриевича?

– Синего, – с готовностью ответил Замирайло.

– Синего? Гм… Странно. Очень странно, – потирая лоб, прошептал Красильников.

– Что тебе странно, Красильников? – удивленно спросил учитель.

– Такое странное совпадение. Как вы знаете, господа, дом моего отца стоит на Проломной, ярдах в четырехстах от реки. А у нас есть собака – Тигр. И этот Тигр вечно шатается по окрестностям и всегда норовит притащить какую-нибудь дрянь: то кусок дохлой кошки, то обглоданную кость. А вчера он является домой и приносит в зубах кусок синего… одеяла. И на куске какие-то красные пятна, запачканные землей. Тигр положил обрывок на пол и стал слизывать красные пятна…

Красильников потер ладонью лоб и умолк.

– Всё? – спросил учитель.

– Всё.

– Да, все это странно. Ну, я думаю, его родители сами все выяснят. Итак: правило товарищества… Вызовем мы…

– Теперь мне многое делается ясным, – громко сказал Грачев, ни к кому определенно не обращаясь.

– Что тебе ясно? – встрепенулся учитель.

Грачев встал и начал уверенным, полным тайного значения тоном:

– Вчера я зашел к Красильникову взять у него учебник арифметики. У меня мою книгу кто-то украл (мне говорили, что в городе действует какая-то шайка), а я хотел во что бы то ни стало приготовить на сегодня урок… Захожу к Красильникову, он сидит, учит правило товарищества. Поговорили о том о сем, об арифметике… Вдруг он рассказывает: «Понимаешь, – говорит, – наш Тигр принес странный обрезок одеяла». – «Обрывок, – поправляю я, – а не обрезок»… Ведь ты, Красильников, настаивал на том, что это обрезок?

– Настаивал, – с готовностью согласился Красильников, – и сейчас настаиваю. Кусок одеяла, именно срезок от целого, и нож, очевидно, был очень острый, потому что без рваных мест.

– Все-таки что же тебе ясно? – переспросил Грачева учитель.

– Когда он показал обрывок или там отрезок, я и говорю: «Постой, да ведь это одеяло Андриевича. Я у него как-то был, сидел на кровати и как раз обратил внимание на цвет и рисунок одеяла…» Мне как-то сразу сделалось беспокойно. «Знаешь что, – говорю я. – Пойду-ка я к Андриевичу, лучше у него возьму арифметику. Кстати же и проведаю его, как он живет». Попрощался с Красильниковым, иду…

– Да, это верно, – подтвердил обстоятельный Красильников, – он со мной попрощался и пошел…

– Не мешай, Красильников, – раздался гул голосов.

– Иду… Прихожу к Андриевичу, встречает меня ихняя домоправительница… Как известно, господа, Андриевич сирота, сын очень богатых родителей, и живет он у своего холостого опекуна. «Что вам?» – спрашивает меня домоправительница и все этак подозрительно на меня поглядывает. «Андриевич дома?» – спрашиваю. «Нет его, нет, и неизвестно, когда будет». И видно, что старая ведьма старается как можно скорее спровадить меня со двора. Вдруг вижу я, из дому на крыльцо выходит цыган Манюк, про которого говорят, что он конокрад и занимается вообще всякими темными делами… И вдруг тут меня будто что в бок толкнуло. «А я, говорю, к Андриевичу пришел по делу. Мы, видите ли, устраиваем любительский спектакль, и нам нужно для занавеса синее одеяло… Андриевич говорил, что у него есть, обещал дать». Она ка-ак рассвирепеет. «Уходите, – кричит, – никаких одеял не могу вам дать! Молодого барина нет, а я без него не могу его вещей давать». А меня как будто кто-то в бок толкает. «Мадам, – говорю я. – Я этого одеяла и не собираюсь брать с собой, вы мне только покажите его, годится ли?» Тут она взвизгнула, схватила меня за плечи, вытолкала и захлопнула калитку перед самым моим носом.

– Гм!.. – промычал учитель. – Замирайло! Выскажи свое просвещенное мнение…

– Что ж я скажу, Александр Николаевич, – скромно встал Замирайло. – Я ничего не знаю, а только у Андриевича в будущем большие деньги, и опекуну выгодно отделаться от бедного Николая…

– Так ты думаешь, что это опекун говорил с Манюком за твоей спиной?

– Уверен, – бодро сказал Замирайло.

– В котором часу это было приблизительно? – спросил учитель.

– В десять часов утра или немного позже.

– Ну так поздравляю вас: я был вчера около этого времени на вокзале и видел опекуна Андриевича – я его немного знаю в лицо. Он сел в десятичасовой киевский поезд и уехал.

Это сообщение учителя произвело большое впечатление. Все притихли. Воспользовавшись паузой, учитель снова развернул журнал и сказал:

– Кого же бы нам сейчас вызвать?..

– Понял! – вдруг раздался голос Азебашева Степана. – Теперь не буду больше ломать себе голову.

– Над чем это, Азебашев? Над чем ты не будешь ломать голову?

– Да это пустяк, Александр Николаич. Но все-таки меня он удивил. У меня есть товарищ, сын начальника станции… И он вчера утром позвал меня покататься на маневрирующем паровозе. Сели мы – паровоз стоял на запасном пути, сзади десятичасового пассажирского, вдруг раздается третий звонок, пассажирский трогается, и только что он тронулся, как на площадке показался пожилой господин с чемоданом, открыл дверцу площадки да и выскочил с нашей стороны, то есть с противоположной перрону. Схватил чемодан да, сделав маленький крюк, помчался в город.

– Вздор ты говоришь, Азебашев; если, как я тебя понимаю, это был опекун Андриевича, то как он мог через полчаса попасть на реку и встретиться с Манюком, если от вокзала до реки езды на извозчике не меньше часу. Просто совпадение. Ну, мы все тут болтаем, а час уже скоро кончается. Ну-с, пусть нам расскажет о правиле товарищества… Батуричев, что ли.

Батуричев встал, помолчал немного и сказал:

– Правилом товарищества называется… Нет, не могу припомнить! Может быть, это и пустяк, может, это и не имеет отношения, но сказать я обязан.

Учитель был чрезвычайно удивлен таким продолжением «правила товарищества»:

– Что это ты там бормочешь, Батуричев? Что ты обязан сказать?

– Вчера утром, Александр Николаевич, я встал очень рано. Хотя было воскресенье, но, думаю, встану, поучу хорошенько правило цепное и товарищества, а потом пойду гулять… а около нашего дома помещается гараж, оттуда можно брать автомобили. Смотрю, стоит автомобиль, весь в пыли, а около ходит шофер и о чем-то разговаривает с механиком. Я тоже остановился около автомобиля, любуюсь машиной, слушаю. «Чего ж он так гнал тебя?» – «Бог его знает. Я стоял у вокзала, вдруг он подбегает, с чемоданом, пожилой такой, верно, чем-то озабоченный, вскакивает в мотор и говорит: «Поднимите верх и, не жалея машины, летите к реке, пятьдесят рублей на чай получите!» Я и погнал. Около реки из-за кустов вышел какой-то чернобородый, и они о чем-то заговорили… А я уехал». Не знаю, почему мне запомнился этот рассказ шофера, но я…

Резкий звонок, возвещавший окончание урока, прозвучал в коридоре. Все облегченно вздохнули. Учитель сделался задумчив.

– Да, любопытная история, любопытная. Хотел бы я знать, что случилось с Андриевичем и где он сейчас…

И вдруг встал доселе молчавший и погруженный в чтение какой-то раскрашенной книжки Авилов Антон.

– Александр Николаевич, – простодушно спросил он. – Вы, кажется, хотите знать, где сейчас Андриевич?

– Да! А ты разве знаешь?

– Я, когда шел сегодня утром в гимназию, встретил его. Он сказал, что его опекун заболел и он должен бежать в аптеку и сидеть около него.

– Чего ж ты раньше молчал, чудак? – удивился учитель. – Мы тут целый час толкуем об Андриевиче, а он…

– А я не слышал. Я читал книжку… Арифметику Киселева читал. Так увлекся, что и не слышал, о чем говорят.

– Экая досада. А вы, господа, вечно какие-нибудь глупости выдумаете. Почудится им какой-нибудь вздор, они и пойдут расписывать, только время даром отнимают…

В этот момент в комнату вошел надзиратель. Сказал:

– Александр Николаич! Батюшка сейчас запиской сообщил, что на уроке закона божьего не будет. Директор просил вас заняться с классом на один час.

Сдержанный глухой стон как ветерок пронесся по классу.

– Ну-с, пинкертоны, – обратился учитель к поникшим ученикам. – Сейчас пятиминутная перемена, а через пять минут займемся правилом товарищества… Вы все так его вызубрили, что приятно будет вас спросить…

Волосы у пинкертонов встали дыбом. Будто целый лес тоненьких единиц пророчески поднялся на голове у каждого из них.