Глава 4. Вскрытие покажет

На службу в понедельник я прибыл минута в минуту, но в отдел попал далеко не сразу: едва прошел турникет и шагнул к лифтам, телефон заиграл «Прощание славянки» в минорной аранжировке. Именно так у меня обозначены звонки от единственного человека, от босса. Игнорировать их или сбрасывать не полагается. Принял вызов, отойдя чуть в сторонку от людской суеты, проскользнув между двумя изогнутыми колоннами желтого костяного цвета – собственно, это и была полированная кость, роль колонн играли ребра исполинского кашалота, чей скелет не то украшал, не то уродовал наш вестибюль.

– Дарк? – первым делом спросил Литл Босс.

Вопрос оказался риторическим, потому что ЛБ продолжил, не дожидаясь ответа:

– Сейчас к тебе кое-кто подойдет, кое-что передаст и кое-куда пригласит. А ты возьмешь, и пойдешь, и сделаешь все, что скажет.

Внятно, вразумительно и исчерпывающе, не правда ли? Мне, по крайней мере, фраза босса принесла немало информации. Во-первых, ясней ясного, что ЛБ знает, где я находился в момент звонка. Наверняка компьютер, собиравший информация с камер наружного наблюдения, запрограммирован сегодня на то, чтобы выделить в толпе мелькающих лиц мужественный фас и благородный профиль Сергея Чернецова. Во-вторых, сам босс скорее всего не в институте и не наблюдает на экране за моими передвижениями, – получил сигнал о появлении подчиненного и не более того. Фраза ЛБ переполнена неопределенностями на тот случай, если ее услышат чужие уши.

Мои блестящие дедукции немедленно подтвердились.

– Я бы и сам поучаствовал в мероприятии, – сказал босс. – Но никак не успеваю, слишком много дел накопилось. Будешь моими глазами. Все понятно?

– Так точно. А ваш «кое-кто», кстати, уже появился.

– Тогда выполняй задание. До связи.

«Кое-кем» оказалась не какая-нибудь пешка, не курьер или посыльный с бейджем желтого цвета. Нет, господа, по узкому проходу между стеной и ребрами-колоннами шествовала (заполняя его целиком) Анахит Саркисовна Лернейская, вице-директор нашего института.

Вот уж не было печали…

* * *

– Да, кстати… – вспомнила Лернейская, когда мы отшагали примерно треть бесконечного коридора, змеившегося по бесконечному третьему корпусу. – Тебе Казик просил передать вот это…

Из-под складок одеяния Лернейской – по ее обыкновению бесформенного, изображающей нечто вроде фэнтезийной королевской мантии, пошитой для чрезвычайно тучного короля – показалось упомянутое ЛБ «кое-что». Причем держала она «кое-что» так, что ни единого фрагмента конечности вице-директора я не увидел. Со мной такая предосторожность излишняя (довелось однажды, в весьма критических обстоятельствах, увидеть г-жу Лернейскую, что называется, в чем мать родила), но привычка – вторая натура.

Прислал мне ЛБ наголовный обруч, украшенный камерой. Веб-камерой, надо полагать, призванной транслировать боссу все, на что упадет мой взгляд.

Повертев прибор в руках, я внимательно оглядел его со всех сторон.

– Я включила, – успокоила Лернейская. – И там все настроено. Просто надень.

Но меня интересовала не кнопка включения.

– Регистрационного номера нет, а согласно приказа не помню от какого числа пользоваться незарегистрированной видеоаппаратурой в помещениях Института категорически запрещено.

Пикантность ситуации была в том, что упомянутый приказ украшала подпись Лернейской, среди прочего она курировала внутреннюю безопасность нашей конторы. И, если следовать букве инструкции, – вполне могла сама передать мне запрещенный девайс и сама же потом применит все кары, предусмотренные за его использование. Маловероятно, но подстраховка не помешает.

– Прибор зарегистрирован, – медленно произнесла Лернейская, остановившись и уставившись на меня нехорошим взглядом. – Номер не успели нанести.

– Под вашу ответственность, госпожа вице-директор, – сказал я, нацепив обруч и надеясь, что у босса разговор наш фиксируется.

– Раз такой крючкотвор, можешь сбегать во Второй отдел, в кабинет двести три, и получить свои заветные цифры. Но ждать никто не будет, начнем без тебя.

– Я пошутил, леди.

– Я тоже.

Дальше вновь шагали молча, и даже мыслям я старался особой воли не давать. Лернейская – сильнейший телепат, любые ментальные блоки ей нипочем. Вообще-то я чувствую, когда кто-то без разрешения пытается добраться до содержимого извилин, а сейчас ничего похожего не происходило. Но кто знает, где пределы сил и возможностей моей спутницы… Умеет она удивлять, не отнимешь.

Хотя поразмыслить было о чем… В последнее время отношения у нас с Лернейской сложились странные. Она проявляла ко мне активный интерес и ничуть его не скрывала. При этом перейти под ее начало и возглавить ОБВОД я категорически отказался, и вопрос, казалось бы, закрыт: по слухам (приказа я не видел), в осиротевшем отделе появился и. о. начальника и команда приступила к тренировкам под его началом. Однако интерес г-жи вице директора никуда не подевался. Пару раз официально вызывала к себе, но разговоры вела далекие от службы, – что называется, «за жизнь». Еще два-три раза словно бы случайно встречалась со мной на нейтральной территории и опять-таки активно общалась…

Того и гляди пригласит вечером к себе домой, попить чайку да послушать музыку… Шутка. С кем-нибудь другим можно рассмотреть и такой вариант, мужчина я в конце концов видный. Но, как уже сказано, мне довелось увидеть Лернейскую без одежды. Принятый у людей способ близкого общения с противоположным полом ей не подходил категорически.

Литл Босс, кстати, внимательно наблюдал за всеми этими маневрами Лернейской. Но никак их не комментировал. Попросту отказался разговаривать на эту тему.

Так что поразмыслить было о чем. Но я поостерегся, находясь в непосредственной близости от объекта размышлений. А потом мы пришли – и появились, причем с избытком, другие поводы призадуматься.

* * *

Маршрут нашего с Лернейской движения сомнений не оставлял: шагаем мы в Бюро экспертиз. Цель похода тоже угадать не трудно: наверняка там сейчас начали активно изучать уродца-поджигателя, доставленного с берега Славянки.

Вот только чем я смогу помочь процессу изучения? Правильный ответ: ничем. Придется сидеть и тупо наблюдать, как лаборанты орудуют скальпелями и другими инструментами, и помещают пробы на предметные столики микроскопов, и в центрифуги, и… В общем, они лучше знают, что куда помещать. В отличие от меня, мало что понимающего в их делах. Уж можно было бы приспособить под «глаза ЛБ» какую-нибудь камеру без живого носителя.

Как вскоре выяснилось, кое в чем я ошибался. В Бюро не приступили утром понедельника к исследованию нашего человека-головастика, – оно только что завершилось, полное и комплексное, не просто банальное вскрытие. Любопытно… Значит, яйцеголовых бедолаг выдернули из их законного отдыха и заставили пахать весь уик-энд в три смены. Причем вице-директорских полномочий для организации такого аврала не хватило бы. Значит, дело посчитал крайне срочным и важным сам Биг Босс. А то, чем ктулху не шутит, и сам тот, о ком говорить не принято…

…Результаты двухдневных трудов последовательно выводились на большой экран, и я повернул обруч так, чтобы камера фиксировала всю эту мешанину формул, графиков, таблиц, диаграмм и сильно увеличенных снимков непонятно чего (не знаю уж, что в них поймет ЛБ, для меня – полнейшая абракадабра). А сам смотрел на профессора Погорельского, – тот сопровождал видеоряд своими комментариями, причем по просьбе Лернейской старался употреблять как можно меньше высоконаучных терминов.

Начал профессор с преамбулы, мало относящейся к тому, что мелькало на экране: поведал нам, что земноводные растут всю свою жизнь и не имеют установленных эволюцией пределов роста. Рыбы и пресмыкающиеся отличаются тем же, но в отличие от них родственники лягушек и тритонов по мере взросления кардинально меняют внешний вид и строение, проходя порой до десяти и более стадий в своем развитии. Некоторые промежуточные формы способны к размножению, и порой размножаются, так и не выходя на следующую ступень жизненного пути из-за каких-либо неблагоприятных внешних условий.

Причем, что характерно, жизнь и крохотной современной лягушки, и здоровенной ископаемой амфибии-стегоцефала начиналась одинаково – с крохотной оплодотворенной икринки, диаметр которой почти не зависел от окончательных размеров особи.

Затем Погорельский вернулся к существу, развернувшему натуральный террор против бензозаправок. И растолковал: есть все основания полагать, что на анатомический стол угодил как раз представитель такой промежуточной стадии развития амфибий. Личинка, но способная к размножению. Многие признаки, зашифрованные в весьма развитых и сложных хромосомных цепочках существа, никак не проявляются в его нынешнем облике.

Вариант, что перед нами конечный продукт развития, а признаки относятся к миновавшим стадиям, представляется маловероятным, потому что… Здесь, каюсь, я утерял способность следить за логикой рассуждений: вопреки обещанию, профессор сбился на высоконаучный жаргон, и примерно каждое третье слово в его объяснениях я не понимал. И откровенно скучал. Лернейская слушала молча, вопросов не задавала. Насколько глубоко она разбиралась в предмете разговора, осталось для меня загадкой.

Затем профессорские речи вновь стали понятными. И даже весьма интересными. Оказывается, исследуемый экземпляр по всем признакам принадлежал к классу земноводных, да только не земных. В нашем мире истинный гермафродитизм наблюдается из всех классов позвоночных лишь у рыб. А существо со Славянки оказалось гермафродитом в чистом виде: могло размножаться или с партнером, причем выступая хоть в мужской роли, хоть в женской. Или могло без затей оплодотворить собственную икру, наплодив несколько тысяч своих генетических близнецов, по сути клонов.

И вот тогда-то Лернейская проявила интерес, причем нешуточный.

– В каком состоянии половые органы? – быстро спросила она, перебив профессора на полуслове. – Оно давно размножалось? И когда примерно ожидался бы следующий брачный период?

Мне тоже стало не по себе от возможных перспектив: несколько тысяч крохотных (поди-ка отличи беглым взглядом от заурядных головастиков), но быстро растущих личинок…

Профессор объяснил: мужская часть у Славянского головастика, судя по всему, всегда находилась в боевой готовности, сперматозоиды вырабатывались постоянно. А вот яйцеклетки, проще говоря икра, очень далеки от зрелости. Новая партия едва начала развиваться в организме. Есть основания полагать, что последний раз существо размножалось около месяца назад, плюс-минус неделя.

Мы с Лернейской переглянулись, и, наверное, мой взгляд был полон неизбывной тоски… Потому что кто будет отлавливать всю земноводную ораву? Уж не госпожа вице-директор, понятное дело. Даже если утки, чайки и хищные рыбы значительно проредят эту армию, на выходе получится несколько сотен копий нашего знакомого… А он и один сумел натворить немало. Если, конечно, действовал в одиночку и все пожары – дело лишь его лап.

– Этот экземпляр съедобен для нашей фауны? – спросила Лернейская и я понял, что наши мысли движутся параллельно. – Не для микрофауны – для птиц, для рыб, для других земноводных?

Профессор вновь завел что-то, пересыпанное сложными терминами: о клеточных мембранах, аномально утолщенных в сравнении с обычными, о строении эпителия… Я понимал с пятого на десятое.

– Самую суть, пожалуйста: их личинок будут у нас жрать или нет?!

Произнося эти слова, Лернейская чуть-чуть, самую малость повысила тон. Но и этого хватило. Погорельский немедленно отбросил рассуждения и четко доложил:

– Жрать, как вы выразились, их можно, отравление не грозит. Но усвояемость питательных веществ окажется минимальной. То есть значимым звеном пищевой цепочки гипотетическим личинкам не бывать. Проще говоря, их станут от беды глотать очень голодные птицы или рыбы, при отсутствии другой, более калорийной пищи. Сами же они будут вполне способны к эффективному питанию нашей флорой и фауной.

Мы вновь переглянулись. И взгляд мой, уверен, стал на порядок печальнее.

Но в этот момент профессор словно бы решил исправиться и слегка подкорректировал неутешительную картину, уже рисовавшуюся перед мысленным взором. Сообщил, чем питался поджигатель, терроризовавший «Балтнефтепром». При жизни он был всеядным – и в желудке обнаружились остатки растительной пищи и моллюсков, нашему миру не принадлежавших. И другие, переваренные в значительно меньшей степени, уже местного происхождения. То есть за несколько часов до гибели головастик потрапезничал в своем родном мире. А позже подкрепился в нашем.

Уже легче… Возможно, дело обойдется без поисков многочисленного земноводного потомства. Искать и латать ведущие в наш мир мышиные норки тоже не сахар, но занимается этим по крайней мере не ОСВОД.

Больше ничего особо значимого профессор не сказал. Меня лично заинтересовал лишь один момент – оказывается, погибшие головастики будут в нашем мире нетленны, гнилостным бактериям их утолщенные клеточные мембраны не поддадутся. Любопытная информация, но не имеющая практической ценности.

На этом лекция завершилась, других вопросов у обоих слушателей не нашлось, – и я решил, что вскоре мы распрощаемся и с Погорельским, и с его вотчиной.

Вновь угадал лишь наполовину. Лернейская действительно поблагодарила профессора за проделанную работу и он нас покинул. Но вслед за тем отправились мы с г-жой вице-директором отнюдь не к выходу, – куда-то дальше, в глубь Бюро.