Глава 3. «Пиастры! Пиастры!»

Когда речь заходит о сокровищах Флинта, зарытых на острове, все в первую очередь обращают внимание на золото, на монеты и слитки, на задерживаясь на двух других тайниках – с серебром и с оружием. Оно и понятно, золото – самая ценная часть клада, именно за золотом отправились через океан Ливси, сквайр и Хокинс. Их оппоненты с Сильвером во главе тоже надеялись заполучить золото, серебро и оружие игнорируя. Даже когда стало ясно, что тайник с золотом опустел, и давно, никто из пиратов даже не вспоминает, что где-то неподалеку находится яма с серебром, а ведь она вполне могла остаться не разграбленной. «Где наше золото, Сильвер?!» – подступают они к главарю с вопросами и угрозами, прочим не интересуясь.

Но если поразмыслить о серебре Флинта, исходя не из меркантильных соображений, а руководствуясь бескорыстным интересом исследователя, то сразу возникает несколько вопросов. Сколько серебра зарыл на острове Флинт? Когда? Раньше, чем золото, одновременно с ним, или позже? И где пиратский капитан раздобыл это серебро в количестве, потребовавшем оборудовать отдельный тайник?

Ответы на все эти вопросы в романе Стивенсона есть. Но, как обычно, не лежат на поверхности. Сам капитан Флинт ответить на них не пожелал. Скупо написал в примечании к карте: «Слитки серебра в северной яме. Отыщешь ее на склоне восточной горки, в десяти саженях к югу от черной скалы, если стать к ней лицом». И всё, больше никакой полезной информации, не указано ни количество слитков, ни их общий вес и стоимость.

В «Острове без Сокровищ» мы достаточно умозрительно предположили, что вес серебра не уступал весу спрятанного на острове золота, а того Флинт закопал шесть с лишним тонн.

Но это более чем умозрительная оценка. Понятно, что для одного сундука или мешка с серебряными слитками трудиться над отдельным тайником смысла нет. Не стоит копать яму, маскировать ее, запоминать и записывать приметы, позволяющие потом найти это место. К чему лишний труд? Положить тот сундук к золоту или оружию, да и дело с концом. Тем более, что серебро относительно дешевый металл, стоит в десять раз меньше золота того же веса.

Однако можно предположить, что серебра было значительно больше, счет шел не на тонны, а на десятки тонн. Недаром Джон Сильвер говорил: «Не менял своего прозвища и „Морж“, старый корабль Флинта, который до бортов был полон кровью, а золота на нем было столько, что он чуть не пошел ко дну». Можно допустить, что Сильвер прихвастнул. Перегруз на судне водоизмещением около 200 тонн может вызвать золото стоимостью многие миллионы по курсу того времени. Экипаж Флинта попросту взбунтовался бы, отказался бы дальше пиратствовать, захватив такой небывалый куш.

А вот если «Морж» взял хороший груз менее ценного металла, стоимость у того получалась не столь уж запредельная.

Испанское происхождение серебра сомнений не вызывает. Главным его поставщиком на мировой рынок в восемнадцатом веке была именно Испания. В ее владениях добывалось серебра больше, чем во всех остальных частях света, вместе взятых, – примерно две трети общемировой добычи.

Илл. 7. Серебряные слитки 18 века, экспонируемые в музее Севильи. Именно такие могли быть закопаны на острове Флинтом.

Надо заметить, что еще до того, как зашел разговор о сокровищах, один серебряный слиток уже фигурирует на страницах рукописи Хокинса: Джим вместе с матерью обнаруживает его в сундуке Билли Бонса. Был ли он наподобие тех, что изображены на илл. 7? Едва ли… Каждый такой серебряный кирпич весит 24 с лишним килограмма – при кочевой жизни Билли Бонса стал бы он таскать такой тяжеленный «сувенир», никак не используя, всего лишь как память о давнем успешном налете? Не верится.

Скорее всего, лежал у Бонса слиток другой, небольшой и цилиндрический, весом менее килограмма.

Испанцы часть отправляемого в метрополию серебра вывозили уже в виде монет, отчеканенных на колониальных монетных дворах, но их мощностей не хватало, чтобы переработать весь огромный поток благородного металла. Другая часть серебра пересекала Атлантику в виде небольших, круглых в сечении слитков, – полуфабрикатов, заготовок, их резали на части и превращали в монеты уже в Испании, на Севильском монетном дворе. Очевидно, именно такой слиток возил с собой Бонс как память о былых временах. Ну а большие, почти четверть центнера весящие слитки, при нужде можно было пустить на что угодно: хоть на монеты, хоть на серебряную посуду, хоть на что-то еще.

Можно даже с большой вероятностью назвать точное место, откуда происходит серебро Флинта. Это Потоси, город, расположенный в те времена в вице-королевстве Перу (ныне оказавшийся на территории Боливии). Залежи серебряной руды там богатейшие, до сих пор не исчерпанные за четыре века добычи. В 18 веке Потоси давал восемьдесят процентов серебра, добываемого на американском континенте, – и всё оно шло на вывоз, местные потребности обеспечивали другие рудники, не столь богатые. Там же, в Потоси, серебро переплавляли в слитки двух видов, там же чеканили монеты. Те самые пиастры, что так любил поминать Капитан Флинт, попугай Сильвера.

Илл. 8. Пиастры, отчеканенные в Потоси. От тех, что чеканились в Испании, отличались крохотной деталью: испанский король назван на них «Hispan. et Ind. Rex» (Король Испании и Индии), а на монетах метрополии значилось «Hispaniarum Rex» (Король Испании). А размер, вес и содержание чистого серебра полностью совпадали, следили за этим строго.

Производимые в огромных количествах, пиастры использовались по всему миру, не только в странах Европы, но и Азии, и Северной Африки. Фактически они были резервной мировой валютой, совсем как доллар в наше время. Причем доллар – прямой потомок испанского пиастра, тот имел обращение в колониях Новой Англии под названием «испанский доллар» или «мексиканский доллар». И когда США завоевали независимость, без затей позаимствовали для своей суверенной валюты и название, и весогабаритные характеристики монеты. И многие другие страны брали за образец для своих монет популярный испанский пиастр, в том числе Россия: серебряные рубли, что впервые начал чеканить Петр Первый, весом, диаметром и содержанием серебра соответствуют пиастру. Вот такую прославленную валюту громогласно рекламировал попугай…

Итак, серебро Флинта появилось на свет, вероятнее всего, в Потоси. Но свой путь к Острову Сокровищ начало (совершенно точно) в Порто-Белло. Иных вариантов нет. Вывоз серебра в Европу проходил без какой-либо самодеятельности, был строго централизованным мероприятием. В Порто-Белло и только там формировались большие и тщательно охраняемые «серебряные караваны» судов, доставлявших драгоценный груз в Севилью.

* * *

Сейчас Порто-Белло ничем не примечательный поселок на Панамском перешейке, славный только своим историческим прошлым. Некогда же был он городом и важным транзитным центром в вывозе в Европу золота, а позже серебра, заветной целью пиратов и приватиров, но далеко не всем джентльменам удачи хорошо укрепленный город был по зубам…

Но начать стоит не с этого. А с того, что испанцы всегда были на редкость хреновыми мореходами. Удивительно, но факт: Испания весьма активно принимала участие в эпохе Великих географических открытий, вот только совершали те открытия под испанским флагом отнюдь не испанцы.

Судите сами.

Первую колониальную экспедицию Кастилии (пока не ставшей Испанией) в западном направлении – еще до открытий Колумба, к Канарским островам – возглавили французские мореплаватели де Бетанкур и де Ла Салль.

Новый Свет открыл Кристобаль Колон, он же Христофор Колумб, итальянец на испанской службе (открытие, совершенное викингами и прочно к тому времени позабытое, учитывать не будем: никакого заметного влияния на судьбы ни Европы, ни Америки оно не оказало).

Исследовал и описал берега вновь открытого континента, доказав, что никакого отношения к Индии он не имеет, Америго Веспуччи, еще один итальянец на испанской службе.

Западный путь в настоящую Индию проложил Магеллан, португалец, перешедший на службу испанской короне.

А закончил дело погибшего Магеллана и вернулся в Испанию, совершив первую в истории кругосветку, капитан Эль-Кано, баск по национальности. Причем не совсем приличная для романских языков фамилия капитана намекает, что происходил он вообще из крещеных мавров, был в средневековой Испании такой обычай: крестившимся евреям давали «ботанические» фамилии (Оливейра, Перейра и т. п.), а мусульманам, перешедшим в христианство, – «зоологические» (Can, происходящий от латинского canis, означает на испанском «пёс»).

В делах военно-морских та же картина. Пока испанскими флотилиями на Средиземном море командовали итальянские адмиралы (например, знаменитый Андреа Дориа), дела шли неплохо. А вот когда руководить предприятием века – вторжением Непобедимой Армады на Британские острова – назначили потомственного испанского гранда, герцога Медина-Сидония, всё закончилось в 1588 году бесславным потоплением громадного флота, который строили и снаряжали два десятилетия.

Трудно сказать однозначно, отчего нация, жившая на полуострове, почти со всех сторон окруженном водой, оказалась такая сухопутная. Одна из причин, очевидно, в том, что войны Реконкисты, объединившие пиренейские королевства в единую Испанию, велись в основном на суше. И в сухопутной войне испанские кабальеро поднаторели. Когда пришла необходимость завоевать вновь открытые земли, сокрушить громадные империи ацтеков и инков, испанцы проявили себя совсем иначе. Кортес, братья Писарро, прочие конкистадоры были, без сомнения, авантюристами и беспощадными убийцами, готовыми на любые преступления ради вожделенного золота. Но воевать умели отменно. На суше.

Всё это к чему?

А к тому, что открытый Магелланом пролив между Атлантическим и Тихим океанами оказался по существу бесполезен для стремительно растущей Испанской колониальной империи. Место было не самым благоприятным для судоходства: протяженный запутанный фарватер, ложные рукава, никуда не ведущие, рифы, мели…