3

1972 г.

У Севы Марченко – веснушчатого рыжеволосого парня – не выдержали нервы. Не выдержали, когда он вылез из раскопа и на свету разглядел, чем измазана штыковая лопата. Безвольно выпустил черенок из рук, сделал шаг назад, второй, третий… Покрасневшее, потное лицо исказила странная гримаса – словно он очень хотел закричать или зарыдать, и просто пока не выбрал лучший из этих двух вариантов.

На лопате была кровь. Свежая.

Она смешалась с землей в красноватую кашицу, налипшую на острие, но ошибиться было невозможно.

– Это… крот? – неуверенно сказал Марченко. Он хотел, чтобы ему подтвердили: да, так оно и есть, неосторожное движение перерезало пополам безвинного зверька…

Но никакой крот свои ходы на глубине два с половиной метра не роет…

Чернорецкий только хмыкнул. Он был на семь лет старше. Севы, и привык свои чувства – когда бывал потрясен или в чем-то неуверен – прикрывать цинизмом, частично врожденным, частично благоприобретенным…

Но сейчас Жене Чернорецкому тоже было не по себе. Одно дело – выстроить парадоксально-изящную кабинетную теорию. А совсем другое – найти ей реальные, грубые и кровавые подтверждения… И он не отпустил ни одной из своих обычных шуточек. Сказал, помолчав:

– Все, лопаты откладываем. Похоже, тут флейшиком работать надо…

И шагнул к раскопу.

– Отставить!

Это прозвучало резко, как выстрел. Осадчий стоял, широко расставив ноги, неулыбчивое лицо казалось закаменевшим. И взгляд… Очень не понравился Жене его взгляд – казалось, последние двадцать пять лет, посвященные научному администрированию, слетели с Осадчего, как шелуха с зерна – на них снова холодно и безжалостно смотрел гебэшный матерый волк…

– Без перчаток и респираторов туда соваться не будем, – сказал Осадчий чуть мягче. – Всеволод Николаевич, принесите из машины, пожалуйста.

Вовремя, подумал Чернорецкий. Такое часто помогает – дать впавшему в ступор человеку самое простое, требующее чисто механических действий задание…

Помогло и теперь. Марченко поплелся к газику, движения и взгляд его постепенно обретали осмысленность…

…Судя по внешнему виду, человека зарыли сегодня. Самое раннее вчера. Если бы Чернорецкий самолично не раскапывал слежавшуюся за десятилетия землю, именно к такому заключению он бы и пришел… Даже сейчас не оставляло ощущение какого-то фокуса, трюка…

– Случалось мне в тридцатые видеть нетленные мощи, – сказал Осадчий, содрав с лица респиратор и пригладив седеющий ежик волос. – Их тогда повсеместно изымали и сжигали. Так они куда как гнилостиее выглядели. Двадцать семь лет ведь лежит, и безо всякого гроба…

Именно двадцать семь лет назад, в 1945-м, прекратились нападения на людей и скот – нападения, которые слишком долго приписывали то волкам, то медведям.

Ни единого волоса на голове и теле человека не было. На груди и животе виднелись четыре отверстия, явно пулевых. Плюс рассеченная лопатой Марченко нога. На всех пяти ранах виднелась кровь – свежая, яркая. Не свернувшаяся. Женя подумал, что ничуть не удивится, если мертвец сейчас зашевелится и сядет в могиле… А то и набросится на потревоживших его покой…

Похоже, Осадчего посетили те же мысли – вытащил пистолет из-под энцефалитки, держал в опущенной руке, не выпуская раскоп из вида.

– Интересное кино, – сказал Чернорецкнй. – Тут вот лежит мертвец и никак не может сгнить. А в четырех километрах отсюда умирает старуха – и никак не может умереть. Хотя она-то как раз сгнила заживо, и патологий, несовместимых с жизнью, у нее на пяток покойников…

– Ты у нас эскулап, вот и разбирайся с патологиями, – сказал Осадчий. – А мое дело – доставить это чудо-юдо, куда положено. В режиме максимальной секретности…

…Старуху можно было легко найти по запаху, даже не обладая для этого чутьем легавой собаки. Смрад, стоявший в старом опустевшем доме Ольховских, крепчал по мере приближения к единственной жилой комнате… Впрочем, не к жилой, подумал Женя, старательно дыша ртом. Не к жилой, к умиральной…

Повезло. Сегодня бабка была относительно способна к разговору – в первый раз за последнюю неделю. Но, как и раньше, ничего связного выудить у нее не удалось.

– Мы установили точно, по отпечаткам пальцев, – это ваш младший сын, Владислав.

Женя говорил громко, раздельно, но по возможности мягко. Осадчий молчал. Методы допроса, к которым он привык, здесь не годились. Марченко с ними не пошел – первый его визит сюда стал и последним.

Старуха отреагировала на слова Чернорецкого неожиданно. Рассмеялась. Смех был страшен. В распахнувшемся черном провале рта дергался изъязвленный язык. Зловоние усилилось. А раздавшийся звук порождал желание зажать руками уши, и так вот, не отнимая рук, выбежать вон…

– Вы можете хоть как-то объяснить, что с ним произошло перед смертью? – спросил Женя, уверенный – не ответит.

Ответила. Тихо, с большими паузами между словами, но вполне разборчиво:

– А ты… разузнай… у святого… Вонифатия…

– Совсем спятила… – Осадчий сплюнул. И нажал клавишу «стоп» на портативном бобинном магнитофоне.

Старуха снова захохотала – тем же безумным и сводящим с ума смехом.

Но глаза ее… Глаза смотрели вполне разумно. Более того, в глубине их таилась насмешка.

Чернорецкий, как врач, знал прекрасно: глаз – само глазное яблоко, и зрачок, и радужка – не имеет и не может иметь никакого выражения, отражающего эмоции, за выражение глаз мы принимаем микромимику глазных мышц… Знал и все равно подумал: «Она не сумасшедшая. Все понимает и обо всем помнит. Но ничего нам не скажет. Просто-напросто издевается…»

Часть первая
ИВАН, НЕ ПОМНЯЩИЙ РОДСТВА

Глава 1

Наручники были хороши.

Эластичные прокладки браслетов охватывали запястья мягко, не травмировали. Это – если не делать резких движений. В противном случае впивались, сдавливали, перекрывали кровоток. Человек это знал – и старался не дергаться.

Ключ повернулся легко и беззвучно. Руки, заведенные за спину, почувствовали свободу. Человек поднялся с колен, снял с головы спецназовский капюшон, натянутый прорезями назад, бросил под ноги. Пряди седеющих волос встопорщились. Именно за них человек подучил свое прозвище: Седой. Хотя отнюдь не был стар.

Осматриваться он не стал. Место хорошо знакомо и что будет дальше – хорошо известно. Назад тоже не оглянулся. Что за удовольствие смотреть на четыре ствола, направленных на тебя с безопасной дистанции?

– Ну, че встал-то? Шуруй давай. Время пошло. – Голос сзади прозвучал с ленцой, равнодушно.

Седой не заставил себя упрашивать. Рванул с высокого старта и исчез между деревьями. Вокруг был лес – местами сосновый, мачтовый, местами смешанный, низкорослый, прорезанный полузаросшнми просеками, испещренный ямами и канавами. Бывшая территория военного объекта, приспособленная для иных целей. Место это – между своими – называлось Логовом. Седой тоже был своим. До недавнего времени.

Направленные на пленника стволы после его исчезновения не опустились, но сместились на другую мишень. На клетку. Низкую, небольшую – в сравнении с размерами запертого в ней зверя. Клетка была оборудована для движения по пересеченной местности – основание стояло на шасси с широкими автомобильными колесами. Длинная металлическая оглобля с поперечиной позволяла тянуть передвижную тюрьму вручную, не приближаясь к прутьям решеток. Либо – использовать как прицеп к автомобилю.

Четверо автоматчиков подошли к клетке с оружием наготове. Двое в штатском, стоявших у машины, оказались за их спинами.

Один из штатских возился с установленным на капоте прибором, отдаленно напоминавшим ноутбук, собранный каким-нибудь Кулибиным из разнородных деталей. Второй смотрел на его манипуляции с легкой тревогой. Сегодняшнее испытание – особенное. Любая осечка или неполадка должны быть исключены.

– Вот что, – сказал второй, – открой-ка сегодня пораньше. Секунд-на тридцать. На всякий случай.

– Ну… так ведь это… ведь как же? – сбивчиво забормотал возившийся с прибором. – Там ведь оно… цепь задержки… на замке-то… перепаивать ведь надо… нет, Мастер, никак не выйдет.

Человек, названный Мастером, не стал настаивать. И предлагать отпереть клетку вручную – не стал. Стоял, смотрел, как движется по экрану синяя метка. Красная пока мигала, оставаясь на одном месте.

Секунды ползли медленно, как перегруженный товарный поезд. Наконец торцевая стенка клетки с лязгом упала. Автоматчики напряглись – приклады вжаты в плечо, указательные пальцы выбирают слабину спуска.

Зверь не шевелился. Не спешил воспользоваться свободой.

Мастер коснулся кнопки на коробочке, похожей на пульт радиоуправления детской игрушкой. Это и был пульт управления.

Зверь оказался снаружи. Не выбрался, не выполз. Неуловимое, смазанное движение – и туша припала к земле в паре метров от клетки. Длинная шерсть – темно-бурая, почти черная – скрывала очертания твари. На башке шерсть была короче. Виднелась морда с огромной пастью. С клыков тягуче капала слюна. К выбритому затылку прилип небольшой блестящий предмет.

Мастер легонько повернул ручку на пульте, нажал кнопку… Многометровым прыжком зверь метнулся вперед. Исчез в том же направлении, что и убежавший человек. Автоматчики слегка расслабились.

Мастер манипулировал кнопками пульта и вместе с напарником следил, как по экрану перемещаются красная и синяя метки.

Расстояние между метками уменьшалось.

У Седого было две минуты форы. Сто двадцать секунд – не больше и не меньше. Он постарался не терять зря ни одной.

Петлять и путать след не имело смысла – Седой знал про экран, показывающий каждое его движение. Тело и одежда обработаны специальным составом, дающим при активной локации хорошо заметное отражение. Одежду еще можно было сбросить, погода позволяла. С собственной кожей расстаться труднее, и он не тратил время на тщетные попытки избавиться от наблюдения.

Видят – пускай. Он делал ставку на скорость и па знание местности. Территорию Седой знал лучше, чем кто-либо. Именно он занимался переоборудованием объекта. Устанавливал системы слежения и оповещения периметра, всевозможные сюрпризы для незваных гостей. И заряды для экстренной ликвидации – если гости будут чересчур настойчивы и многочисленны…

Ветви хлещут по лицу. Он проламывается сквозь кустарник, почти не снижая темпа. Канава. Прыжок. Не удержался на ногах, вскочил, понесся дальше. Слева развалины – серые обломки бетона, уцелела лишь одна стена. Дальше, дальше… Развалины ничем не помогут. Не спасут от мчащейся по пятам смерти.

Воздух рвет легкие. Пульс грохочет в ушах. Быстрее, еще быстрее И по прямой, только по прямой – любой зигзаг тварь срежет, выиграв драгоценные метры и секунды.

Где же рельсы? Неужели сбился, ошибся с направлением?! Нет, вот они… Выскочил на просеку, перемахнул заросшую узкоколейку Снова в лес. Быстрее, быстрее, быстрее…

Часов не было, но он ощущал время каким-то шестым чувством. Сейчас – открылась клетка. Сейчас – тварь рванула в погоню. Живая торпеда, наводимая бездушными операторами… Ничего, их еще ждет сюрприз.

Дважды или трижды он падал, споткнувшись. Вскакивал с замиранием сердца. Повредить4 или вывихнуть ногу – конец. Смерть без отсрочек и апелляций. Но все обходилось.

В голове билась одна мысль: не пропустить единственно возможный момент для маневра. Поспешить или запоздать – и призрак спасительного шанса исчезнет.

Седой замедлил бег, вслушался. И услышал – сквозь собственное хриплое дыхание и набат сердца. Тварь. Подлесок хрустко ломается под стремительными прыжками. Пока еще далеко, но ближе и ближе.

Пора!

Он круто изменил направление – почти под прямым углом.

– Ага, задергался, – удовлетворенно процедил Мастер, колдуя над пультом. – Услышал, нервишки не выдержали…

Красная и синяя метки на экране неуклонно сближались. Синяя свернула и поползла в другом направлении. Красная, повинуясь сигналу, двинулась по гипотенузе, подрезая путь.

– Что за… – Мастер не закончил.

Красная метка замедлилась. Остановилась совсем. Синяя продолжала движение.

За лазейкой была жизнь. Никто выпускать тварь за пределы территории не рискнет… Хочется надеяться – не рискнет. И появится время смыть эту пакость, делающую его ходячей мишенью.

Седой мчался, не замечая хлещущих по лицу веток.

Он услышал вой – хриплый, яростный.

Отлично. Все сработало. Зверь с маху влетел в ловушку – ведомый чужой волей, ни остановиться, ни свернуть он не мог. На экране не отражалась здешняя свалка – котлован площадью около полугектара, забитый всевозможными обломками и осколками отслуживших свое приборов и конструкций. Но не эта преграда остановила зубастую бестию. Поверх мусора валялось огромное количество колючей проволоки, перепутанной в непроходимую паутину. Седой сам распорядился стащить ее туда – со старого, демонтируемого периметра и со снятых ограждений технических площадок.

Тварь сейчас билась в тенетах, оставляя на ржавых шипах куски шкуры и мяса, разрывая колючие петли, чтобы тут же запутаться в новых.

Вой не смолкал. Седой ухмыльнулся. Не любишь? То-то…

Радоваться маленькой победе было некогда. Он снова изменил направление – в последний раз. Теперь – к лазейке в периметре. К потайному выходу, оставленному полтора года назад для себя – как сердце чуяло, что пригодится. К маленькой ложбинке, промытой талыми водами под бетонной стеной. Он не стал тогда ставить ни дренажную трубу, ни решетку. Просто выкопал и посадил вокруг лаза несколько колючих кустов ежевики – и изнутри, и снаружи. Расставил датчики так, чтобы ложбинка была в мертвой зоне. И сделал проход в тонкой, незаметной в траве проволоке-путапке, выстилавшей землю у стены.

– Что за хренотень, Деточкин?! – зарычал Мастер. – Он что, в болото провалился? Так нет тут болот. Если твоя бандура отказала – расстреляю.

Деточкин испуганно сжался. Он бы предпочел услышать угрозу о повешении за яйца, о выпускании кишек, о вырывании конечностей или даже о закатывании в асфальт. Скупые слова о расстреле звучали конкретным и реальным предупреждением. Деточкин знал Мастера достаточно, чтобы понять, – так и сделает. Расстреляет.

– Ну не может… никак не должно… все дублировано… перепроверено…

Он вырвал пульт из рук Мастера, лихорадочно тыкал в кнопки, не прекращая бормотать:

– А если назад… ну давай, давай… чему тут ломаться… а вбок., во, во, вроде пошел…

Красная метка на экране дернулась. Едва заметно поползла в сторону. Синяя уверенно удалялась.

– Все работает… влетел куда-то… может, это, шахта какая осталась? не засыпанная, а?

Порыв ветра донес издалека вой – как подтверждение словам Деточкина. Мастер не ответил. Гаркнул, не отрываясь от экрана:

– Гвоздь! Бери ящик – и вперед! Емеля, прикроешь. Вы, двое, – остаетесь здесь. Ты, Деточкин, тоже с нами.

Гвоздь закинул автомат за спину, подхватил ноутбук – не закрывая и не выключая. Мастер выдернул пистолет из подплечной кобуры, торопливо зашагал в лес. Деточкин неуклюже затрусил между ним и Емелей, кося на экран и продолжая манипуляции с пультом. Красная метка поддавалась его усилиям – но медленно, очень медленно. Зеленая, обозначавшая положение ноутбука, начала свое движение…

Двое автоматчиков остались у опустевшей клетки и машины с локатором.

Он выскочил к периметру в стороне от расчетной точки. Торопливо замотал головой, пытаясь понять, куда надо двигаться. Ценой ошибки могла стать жизнь.

Влево местность понижается… И вон те две высокие ели. Точно. Влево. Метров двести. Он побежал вдоль стены – высокой, пятиметровой, с новенькими, поблескивающими на гребне спиралями Бруно. Побежал не слишком к ней близко – чтобы ненароком не влететь в путанку.

Вниз по склону бежалось легко, ели промелькнули темно-зелеными призраками, сейчас, сейчас покажется приткнувшийся к стене ежевичник…

Не показался.

Седой остановился. Дернулся было обратно. Застыл, недоуменно вертя головой. Наконец, увидел – и понял все. Бросился к лазейке, не желая признавать увиденного и понятого.

Ежевичные кусты были вырублены. Барьер из свежего темно-серого раствора перекрывал промоину. Торчал оголовок десятидюймовой дренажной трубы.

Плотина надежды рухнула. Страх – первобытный, животный – захлестнул с головой. Седой ринулся на стену с хриплым стоном. Цеплялся, срывая ногти, за крошечные неровности на стыке двух плит. Карабкался, не задумываясь, как продерется сквозь ощетинившиеся плоскими лезвиями спирали. Рухнул, преодолев меньше половины пути.

Несколько секунд сидел неподвижно. Потом поднялся, побрел, шатаясь, сам не понимая куда.

Стояла тишина – обманчиво-мирная. Только шелест листвы да его тяжелое дыхание. Тишина?! Он внезапно понял, что уже какое-то время не доносится вой попавшей в ловушку твари.

Седой снова понесся – не видя и не слыша ничего, не выбирая дороги и направления, без всякой цели и плана. Мозг отключился. Организм сжигал себя в спринтерском рывке, реализуя инстинкт давних, пещерных времен, выигрывая недолгие секунды жизни.

Окровавленный зверь обрушился на спину неожиданно. Пасть с хрустом сошлась на шейных позвонках. Для Седого все кончилось.

Человек лежал неподвижно. Вместо шеи и затылка – красное месиво. Седеющие волосы пропитались кровью.

Зверь валялся поодаль, сбитый с ног парализующими импульсами. Шерсть его тоже слиплась в кровавые сосульки – колючая ржавая паутина неохотно отпустила добычу. Лапы твари подергивались, скребли землю. Из пасти вырывался звук – низкий, тихий – связки парализованы.

– Отбегался Седой, – констатировал Мастер, подходя. Больше на труп он и его спутники внимания не обращали. Смотрели на зверя, не подходя излишне близко.

– Долго возился, – неодобрительно сказал Мастер. – Будь шустрая дичь, или вооруженная, или на радаре не видимая, – точно бы ушла. Несколько натасканных овчарок быстрее бы сработали. И в яму бы в эту не влетели. И гораздо дешевле обошлись бы.

Прямого упрека Деточкину в словах не звучало, но он посчитал нужным возразить:

– Так ведь это… Это не объект сам охотился, правильно? Тут ведь как… мы ж его давим, верно? Глушим реакции… под свои подстраиваем… скорость тоже… Вот если б сам… Опять же, Эскулап говорил… у этого рефлексы нетипичные тормозит… Инъекции дополнительно… дважды все равно тормозит…

– Ладно. Аппаратура работает нормально, можно докладывать… Гвоздь!

Гвоздь, бритоголовый верзила, подошел. Челюсти мерно двигались. Звук сквозь это мерное движение донесся не слишком вразумительный:

– Э-э-у-у-э-о?

Деточкин украдкой поморщился. И пожалел о тех временах, когда безопасностью руководил покойный Капитан Попробовал бы к тому кто так обратиться. Новое рфемя, новые песни…

– Выплюни, – процедил Мастер.

Верзила недоуменно похлопал глазами. Харкнул. Комок жвачки размером с кулачок трехлетнего ребенка улетел в кусты.

– Этого – в отбраковку, – кивнул на зверя Мастер – Потом пакуйте обоих.

– Ща оформим, – осклабился Гвоздь. Челюсть его продолжала рефлекторно двигаться, словно жвачка не покидала законного места.

Сдернул со спины автомат, призывно махнул рукой Еме-ле, пошел к мохнатой туше. Напарник – за ним.

Деточкин и Мастер, согнувшись, рассматривали жран ноутбука, стоявшего на траве возле трупа. И не видели, как за их спиной Гвоздь вразвалку подошел к зверю, небежно приставил ствол к голове…

– Не нравится мне разрешающая способность, – ткнуч в сливающиеся на экране метки Мастер. – Получается, будто они чуть не друг на дружке лежат. А на самом.

Он не договорил.

Выстрел.

Оглушительный рык.

Вопль – истошный, оборвавшийся.

Еще выстрел.

Громкий хруст.

Мастер обернулся прыжком, пистолет в руке. Деточкин сделал то же самое гораздо медленнее, но успел увидеть косматую тень, таранящую кустарник. Не к ним – в сторону.

Бах! бах! – пистолет выплевывал пули вслед твари, безнадежно отставая от стремительного движения. Палец Деточкина давил и давил красную кнопку на пульте, хотя она ушла в корпус до упора.

…Рука Гвоздя по-прежнему сжимала автомат – палец на спуске, но валялись и оружие, и рука шагах в пяти от их мертвого владельца. Обломок кости белел среди лохмотьев мышц предплечья.

Емеля был пока жив. Сидел на земле – до синевы бледный, с безумными глазами. Вцепился обеими руками в горло, словно хотел задушить сам себя. Вцепился изо всех сил, но кровь густо шла сквозь скрюченные пальцы, заливая камуфляж.